«Тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие как воду…» Он в ярости закрыл книгу. Сегодня даже Благая Книга смеется над ним. Или это предостережение? Бог не дремлет и не предается сну. Почему-то ему кажется… что ему кажется? Что он в чем-то провинился? Но в чем его вина? Помрачневший пастор бросил взгляд в соседнюю комнату и снова увидел Эльзу. Она уставилась в темноту, по-прежнему медленно и бессознательно качая головой.
Он развернул стул в другую сторону и стал смотреть в окно. В мастерской горел свет, как видно, Длиньша задержался с какой-то работой. Пастор выпрямился на стуле.
—Эльза. — Его голос прозвучал в притихшем доме особенно громко. — Пожалуйста, подойди сюда.
— Да, Ваше преподобие? — Эльза вошла так быстро, что он не успел еще собраться с мыслями. Исполненная уважения, она стояла перед ним, вопросительно склонив голову.
— Аа… — Он поднял глаза. Боже мой, как быстро она взрослеет… — Да… В мастерской горит свет, и я подумал, не знаешь ли ты, чем там занимается Длиньша?
—Это не Длиньша, Ваше преподобие. Это, должно быть, Айван возится со своим велосипедом.
Ясный и простодушный голос.
—Гм-м, посмотрим.
Эльза не уходила, выжидательно на него поглядывая. Он почувствовал себя неуютно. Тишина слишком затянулась.
—Что-нибудь еще, сэр?
—А что еще? — Он бросил на нее быстрый взгляд.
Внезапно она почувствовала смущение. Почему?
—Я подумала, что вы хотите его видеть, сэр.
—Если мне это понадобится, я сам его разыщу.
«Интересно знать, о чем это ты и этот мальчик так много говорите, а? Нет, так нельзя. Хотел быть мягким, а получилось слишком строго, гораздо резче, чем хотел».
—Эльза…
—Да, сэр? — Ее голос почти не был слышен.
—Эльза, я знаю, что ты не думаешь еще о подобных вещах, но ты, моя дорогая, понемногу становишься молодой женщиной. — Он сделал паузу, продолжая смотреть на нее и стараясь сохранить надлежащий родительский тон. — По-моему ты слишком много времени проводишь с этим мальчиком. Не подумай только, что я имею в виду что-то предосудительное, но, знаешь, осторожности никогда не бывает мало… И к тому же беда сразу, как дождь, не приходит. — Он не хотел всего этого говорить. Эльза вздрогнула, широко открыв глаза.
—Так вот что вы обо мне думаете, Ваше преподобие?
—Нет, нет, нет, ни в коем случае, Эльза… Просто будь осторожней, потому что выглядит все иначе, понимаешь?
Пастор Рамсай всегда гордился тем, что заранее и со всей тщательностью обдумывает каждое слово я каждое действие. Но он не был готов к этому разговору и остался недоволен, что все вышло именно так. Он сел, прислушиваясь к отдаленному гулу голосов и смеха своих питомиц, готовящихся отойти ко сну. Не над ним ли они смеются? Невозможная и непозволительная вещь, но его раздражение продолжало расти. Что явно недопустимо. Все дело в этом мальчишке. Взошла полная луна, должно быть, с холмов дует приятный ветерок, надо бы пойти прогуляться и успокоиться.
Едва пастор вышел во двор, как услышал звуки музыки. Поначалу ему показалось, что она звучит совсем рядом, но вскоре понял, что звук доносится из мастерской.
Айван склонился над ведерком с болтами и шурупами. На скамейке стоял маленький радиоприемник. Айван был так поглощен работой и своим телом, двигающимся в такт музыки, что не услышал, как вошел пастор.
Пастор смотрел на Айвана, и в нем поднимался гнев. И что только Эльза нашла в этом мальчишке? Он протянул руку и выключил приемник.
— Кто выключил… о, добрый вечер, Ваше преподобие!
—Ты прекрасно знаешь, что я не разрешаю слушать здесь музыку! Что ты делаешь так поздно?
—Велосипед чиню, сэр.
Этот мальчишка слишком самодоволен. Есть что-то невыносимо нахальное в его чересчур светлой улыбке.
—Тебе известны мои правила. Неужели ты хочешь, чтобы сюда явился Бог и посмотрел, чем ты занимаешься, а?
—Чем, сэр?
—Чем? Трясешься под свои буги-вуги и ведешь себя совершенно непристойно.
—Но это вовсе не буги-вуги, Ваше преподобие. Буги-вуги давно уже прошли.
—Мне не важно, как они у вас там называются, все равно это происки дьявола, ты понял меня? Я не желаю это здесь слышать.
—Да, сэр. — Вот она, эта невыносимая кротость поверх дерзкого высокомерия.
—Иди и читай Библию. Слышишь, что я тебе говорю! Три раза в день читай Библию.
Мальчишка этот красавчик, и это ему во вред. «Да, сэр», как маслице, тает у него во рту. Кого он думает одурачить? Пастор с силой захлопнул дверцу своего «форда Кортины» и выехал со двора, переключая скорости с очень нехристианским скрежетом.
Его грозные крики достигли девичьей комнаты.
— Гм-м, Его преподобие взбесился сегодня, — пробормотал кто-то сонным голосом.
—Наверное, увидел, что мы все замечаем.
—А что вы замечаете? — захотела узнать Эльза.
—Ничего, моя дорогая, ровным счетом ничего, — промурлыкала девушка— — Но все равно мне жаль Айвана.
—Вам бы лучше перестать вздыхать и хихикать. У вас слишком дурные мысли — это вам не на пользу, — сказала Эльза. Она закрыла глаза. Пастор просто в плохом настроении, вот и вcе. Он — ее опекун, и потому беспокоится о ней больше, чем о других девушках, это естественно…
«И чего это пастор так вдруг разозлился? — думал Айван. — Кто его разгневал? Как он смотрел на меня, словно хотел избить, и за что? Неужели из-за музыки? Буги-вуги! Ну и ну! Он ничего не слышал о блюзе, о ска и о новой музыке, которую называют реггей. Чо, пастор слишком отстал от жизни, хотя, конечно, он великий христианин. Говорит о происках дьявола, а ведь у него в церкви каждое воскресенье звучит почти такая же музыка! Даже Миста Браун говорит, что корни у нее одни и те же, только цели разные. Что я, не вижу, что ли, когда сестры в церкви пляшут, и трясутся, и испытывают радость, это ведь то же самое, что хорошие блюзовые танцы — тот же подпрыгивающий-и-крутящийся ритм и тяжелый-тяжелый соул, который заставляет сестер трястись, дрожать всем телом и завывать. Но ведь это Божья благодать, разве не так? Какая все-таки жизнь смешная! Чего это пастор злится, как будто я съел его ужин? Буги-вуги, черт возьми! Чо! Пастор шутит так». Эта музыка была чем-то абсолютно новым, что вышло в радиоэфир. Когда Айван бросал взгляд в прошлое, он видел, как она постепенно оформлялась. Ему казалось добрым и обнадеживающим знаком то, каким путем пошла музыка, — именно этого поворота он, оказывается, сам того не сознавая, ждал. Этот реггей-бизнес — впервые музыка стала полностью принадлежать молодежи и «страдальцам». Музыка корней, их собственное изобретение. Она говорила о том, что нет работы и денег, о войне и раздорах в Вавилоне, об угнетении и экономической депрессии, о стрельбе и ограблениях, о том, что было для него каждодневной реальностью. Даже Миста Браун, побаивающийся пастора Рамсая, вынужден был признать, что какой бы она ни была грешной и святотатственной, эта музыка отражает их жизнь, он сомневался в том, что когда-либо станет лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125