Я проголодалась. Мы можем пойти в кино…
Она сказала:
— Я собираюсь поужинать.
— Ты собираешься?
Она посмотрела на меня с горечью.
— Мистер Лукас пригласил меня.
— Прекрасно, Боже милостивый.
— Я знала, что ты скажешь это. — Она начала удаляться.
Я побежала за ней.
— Эй, послушай… — Но мне пришлось схватить ее за руку, чтобы удержать ее. — Подождать меня, не хочешь? Я пойду с тобой. Только сдержи своих лошадей на одну секунду.
Она ждала меня с жуткой неохотой. Она ничего не говорила, когда мы вошли в автоматический лифт, она также молчала, когда мы вошли в номер. Альма распевала Пуччини в ванной комнате с невероятной страстью, Джурди забарабанила в дверь ванной и крикнула:
— Поспеши-ка.
— Кто это?
— Я, Джурди. Поспеши, ладно? Мне тоже нужно попользоваться ванной комнатой.
— Уходи, пожалуйста.
Джурди прокричала:
— Если через пять минут ты не выйдешь, то я войду я вытащу тебя оттуда за уши. — Она ушла в свою комнату, я последовала за ней, и когда она села на свою постель, я села на постель Аннетт, и мы посмотрели друг на друга. Она задыхалась от злости.
Она сказала:
— Может быть, ты не расслышала, что я сказала о мистере Лукасе. Он пригласил меня поужинать.
— Джурди, это большая…
— Я не собираюсь спать с ним. — Она была действительно агрессивно сумасшедшей. Я никогда не видела ее такой злой. Она говорила, как огрызающаяся черепаха: — Он хочет взять меня в одно место, которое называется «Комната Короля-Солнца» или что-то…
Я должна была ее успокоить.
— Это прямо здесь, — сказала я. — В отеле. Это великолепно.
Неожиданно, в результате этих нескольких слов, вся воинственность покинула ее. Она расслабилась.
— О Господи, — сказала она.
— В чем дело? Это прекрасный ресторан. Он тебе понравится. И еда со всего мира.
Она подпрыгнула, подошла к окну и стала там, повернувшись ко мне спиной.
— Это фантастика, а?
— Ну, да. Это главный ресторан в «Шалеруа», и я знаю, как здорово там.
Она некоторое время молчала. Потом сказала:
— Я не могу идти. — Она решительно подошла. — Мне необходимо позвонить мистеру Лукасу. — Она подошла к телефону.
— Что случилось, Джурди?
— Ничего.
— Прекрати возникать. Скажи мне.
Ее глаза на какое то время погасли. Казалось, они стали совсем бесцветными.
— У меня нет вечернего платья, — сказала она. — Я не пойду в такое место, одетая в свои старые лохмотья. И прекратим этот разговор.
— О, ради Бога, и это все? Ты можешь надеть мое. У нас с тобой один и тот же размер…
— Нет.
— Но почему нет?
— Я ничего не одалживаю. Я никогда ничего не одалживаю. Ни у кого.
— Мэри Рут Джурдженс, — сказала я, — ты наденешь мое вечернее платье сегодня вечером, или я, клянусь, до конца своих дней не буду с тобой разговаривать.
Она усмехнулась. Она действительно усмехнулась.
— Это звучит как угроза.
— Так оно и есть.
Она закрыла глаза руками, и я знала: она плачет. Я подошла к своему шкафу, вынула платье, отнесла его в ее комнату и положила рядом с ней на кровать.
— Вот оно, — сказала я. — У меня есть бюстгальтер без бретелек, который подходит к нему. Тебе это нужно?
Она посмотрела на меня. Слезы струились по ее лицу.
— Тебе нужен бюстгальтер или нет? — спросила я. Она кивнула.
— О'кей. Начинай готовиться. Я выгоню Альму из ванной и подготовлю свежую ванну для тебя. О'кей?
Она снова кивнула.
Все это глупая суета. Чего бы она добилась, оставаясь такой упрямой? Но самым загадочным было то, какого черта она нашла в этом огромном костлявом старикашке? Это не имело смысла.
Забавно до некоторой степени наблюдать двух девушек, занятых одеванием. Альма выглядела, как королева Шеба, одетая в красное вечернее платье и с жемчугом в волосах. Джурди уступала ей в пышности форм, у нее отсутствовала четко очерченная плоть. Джурди обладала чем-то еще — упругостью и силой и прекрасными чистыми линиями тела, и она такой могла бы остаться на следующие тысячи лет. Она никогда не потеряет этой упругости. Но в минуту волнения ее покидала резкость, она становилась мягче, глаза разгорались, появлялась страстность.
Она не надела свои собственные украшения, возможно, поняв, что они не подходят для «Комнаты Короля-Солнца». Я предложила ей пару золотых сережек, которые унаследовала от своей бабушки, и свое ожерелье, самое мое ценное достояние, которое мой отец привез однажды из Мадрида, но Джурди отрицательно покачала головой. У нее были маленькие, прелестные ушки, так зачем ей нужны еще сережки? Шея у нее была как у принцессы, гладкая и длинная, так зачем ей ожерелье? По-настоящему серьезной стала проблема обуви. Золотые туфли, которые я приобрела у Лорда и Тейлора, очень мило подходили к вечернему платью, но оказались малы Джурди; в столь поздний час не было другого выхода; нам пришлось согласиться на черные сандалеты.
У Альмы до того, как она ушла, возникло несколько истерических спазмов, которых следовало ожидать. Наконец она ушла, хихикая и трепеща, предвкушая встречу со своим боксером, свое первое свидание в Америке, У Джурди, конечно, не могло быть истерики, если она не требовалась; она свое волнение настолько сильно скрывала, что не позволяла себе просто поплакать, даже находясь в состоянии крайнего отчаяния, доводя себя до такой точки, что вы уже собирались послать за священником. Но в ее глазах появилась какая-то дымка, когда она была уже готова уйти, и она сказала (как любая нормальная девушка, слава Господу):
— Как я выгляжу?
— Ты знаешь, как ты выглядишь. Сногсшибательно.
— Честно?
— Честно. Мисс Персик Джорджии 1965 года.
— Господи, я боюсь.
Я знала, что она боится. Я сказала:
— Не будь дурой. Ты заткнешь за пояс любую девчонку в этом ресторане. — Затем — старушка Томпсон в ее обычной роли — я добавила: — Только помни о своем крайнем сроке, Золушка. Два часа ночи.
Она ушла, прямая, как фонарный столб ранним морозным утром, а я стояла у дверей, глядя на нее, пока она не вошла в лифт.
Аннетт отправилась в кино. Я в номере была одна, и никогда в своей жизни я не чувствовала себя такой одинокой. Настоящий Гадкий Утенок в свой самый худший День никогда не чувствовал и десятой доли того, что чувствовала я в свой первый свободный вечер в шикарном отеле «Шалеруа», в романтическом Майами-Бич. Как будто я была в одиночной камере Алькатриза.
Я ненавижу готовить себе еду, и для меня невыносима мысль пойти в кафе-бар, потому что там, без сомнения, огромное количество пар, страстно глядящих друг другу в глаза. Даже для Томпсон существует предел наказания, которое она может вынести. В результате я сделала себе чашку кофе, который оказался абсолютно негодным для питья, и затем сказала себе громким чистым голосом:
— Ну, ну, ну! Что за великолепная возможность заняться своей корреспонденцией!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Она сказала:
— Я собираюсь поужинать.
— Ты собираешься?
Она посмотрела на меня с горечью.
— Мистер Лукас пригласил меня.
— Прекрасно, Боже милостивый.
— Я знала, что ты скажешь это. — Она начала удаляться.
Я побежала за ней.
— Эй, послушай… — Но мне пришлось схватить ее за руку, чтобы удержать ее. — Подождать меня, не хочешь? Я пойду с тобой. Только сдержи своих лошадей на одну секунду.
Она ждала меня с жуткой неохотой. Она ничего не говорила, когда мы вошли в автоматический лифт, она также молчала, когда мы вошли в номер. Альма распевала Пуччини в ванной комнате с невероятной страстью, Джурди забарабанила в дверь ванной и крикнула:
— Поспеши-ка.
— Кто это?
— Я, Джурди. Поспеши, ладно? Мне тоже нужно попользоваться ванной комнатой.
— Уходи, пожалуйста.
Джурди прокричала:
— Если через пять минут ты не выйдешь, то я войду я вытащу тебя оттуда за уши. — Она ушла в свою комнату, я последовала за ней, и когда она села на свою постель, я села на постель Аннетт, и мы посмотрели друг на друга. Она задыхалась от злости.
Она сказала:
— Может быть, ты не расслышала, что я сказала о мистере Лукасе. Он пригласил меня поужинать.
— Джурди, это большая…
— Я не собираюсь спать с ним. — Она была действительно агрессивно сумасшедшей. Я никогда не видела ее такой злой. Она говорила, как огрызающаяся черепаха: — Он хочет взять меня в одно место, которое называется «Комната Короля-Солнца» или что-то…
Я должна была ее успокоить.
— Это прямо здесь, — сказала я. — В отеле. Это великолепно.
Неожиданно, в результате этих нескольких слов, вся воинственность покинула ее. Она расслабилась.
— О Господи, — сказала она.
— В чем дело? Это прекрасный ресторан. Он тебе понравится. И еда со всего мира.
Она подпрыгнула, подошла к окну и стала там, повернувшись ко мне спиной.
— Это фантастика, а?
— Ну, да. Это главный ресторан в «Шалеруа», и я знаю, как здорово там.
Она некоторое время молчала. Потом сказала:
— Я не могу идти. — Она решительно подошла. — Мне необходимо позвонить мистеру Лукасу. — Она подошла к телефону.
— Что случилось, Джурди?
— Ничего.
— Прекрати возникать. Скажи мне.
Ее глаза на какое то время погасли. Казалось, они стали совсем бесцветными.
— У меня нет вечернего платья, — сказала она. — Я не пойду в такое место, одетая в свои старые лохмотья. И прекратим этот разговор.
— О, ради Бога, и это все? Ты можешь надеть мое. У нас с тобой один и тот же размер…
— Нет.
— Но почему нет?
— Я ничего не одалживаю. Я никогда ничего не одалживаю. Ни у кого.
— Мэри Рут Джурдженс, — сказала я, — ты наденешь мое вечернее платье сегодня вечером, или я, клянусь, до конца своих дней не буду с тобой разговаривать.
Она усмехнулась. Она действительно усмехнулась.
— Это звучит как угроза.
— Так оно и есть.
Она закрыла глаза руками, и я знала: она плачет. Я подошла к своему шкафу, вынула платье, отнесла его в ее комнату и положила рядом с ней на кровать.
— Вот оно, — сказала я. — У меня есть бюстгальтер без бретелек, который подходит к нему. Тебе это нужно?
Она посмотрела на меня. Слезы струились по ее лицу.
— Тебе нужен бюстгальтер или нет? — спросила я. Она кивнула.
— О'кей. Начинай готовиться. Я выгоню Альму из ванной и подготовлю свежую ванну для тебя. О'кей?
Она снова кивнула.
Все это глупая суета. Чего бы она добилась, оставаясь такой упрямой? Но самым загадочным было то, какого черта она нашла в этом огромном костлявом старикашке? Это не имело смысла.
Забавно до некоторой степени наблюдать двух девушек, занятых одеванием. Альма выглядела, как королева Шеба, одетая в красное вечернее платье и с жемчугом в волосах. Джурди уступала ей в пышности форм, у нее отсутствовала четко очерченная плоть. Джурди обладала чем-то еще — упругостью и силой и прекрасными чистыми линиями тела, и она такой могла бы остаться на следующие тысячи лет. Она никогда не потеряет этой упругости. Но в минуту волнения ее покидала резкость, она становилась мягче, глаза разгорались, появлялась страстность.
Она не надела свои собственные украшения, возможно, поняв, что они не подходят для «Комнаты Короля-Солнца». Я предложила ей пару золотых сережек, которые унаследовала от своей бабушки, и свое ожерелье, самое мое ценное достояние, которое мой отец привез однажды из Мадрида, но Джурди отрицательно покачала головой. У нее были маленькие, прелестные ушки, так зачем ей нужны еще сережки? Шея у нее была как у принцессы, гладкая и длинная, так зачем ей ожерелье? По-настоящему серьезной стала проблема обуви. Золотые туфли, которые я приобрела у Лорда и Тейлора, очень мило подходили к вечернему платью, но оказались малы Джурди; в столь поздний час не было другого выхода; нам пришлось согласиться на черные сандалеты.
У Альмы до того, как она ушла, возникло несколько истерических спазмов, которых следовало ожидать. Наконец она ушла, хихикая и трепеща, предвкушая встречу со своим боксером, свое первое свидание в Америке, У Джурди, конечно, не могло быть истерики, если она не требовалась; она свое волнение настолько сильно скрывала, что не позволяла себе просто поплакать, даже находясь в состоянии крайнего отчаяния, доводя себя до такой точки, что вы уже собирались послать за священником. Но в ее глазах появилась какая-то дымка, когда она была уже готова уйти, и она сказала (как любая нормальная девушка, слава Господу):
— Как я выгляжу?
— Ты знаешь, как ты выглядишь. Сногсшибательно.
— Честно?
— Честно. Мисс Персик Джорджии 1965 года.
— Господи, я боюсь.
Я знала, что она боится. Я сказала:
— Не будь дурой. Ты заткнешь за пояс любую девчонку в этом ресторане. — Затем — старушка Томпсон в ее обычной роли — я добавила: — Только помни о своем крайнем сроке, Золушка. Два часа ночи.
Она ушла, прямая, как фонарный столб ранним морозным утром, а я стояла у дверей, глядя на нее, пока она не вошла в лифт.
Аннетт отправилась в кино. Я в номере была одна, и никогда в своей жизни я не чувствовала себя такой одинокой. Настоящий Гадкий Утенок в свой самый худший День никогда не чувствовал и десятой доли того, что чувствовала я в свой первый свободный вечер в шикарном отеле «Шалеруа», в романтическом Майами-Бич. Как будто я была в одиночной камере Алькатриза.
Я ненавижу готовить себе еду, и для меня невыносима мысль пойти в кафе-бар, потому что там, без сомнения, огромное количество пар, страстно глядящих друг другу в глаза. Даже для Томпсон существует предел наказания, которое она может вынести. В результате я сделала себе чашку кофе, который оказался абсолютно негодным для питья, и затем сказала себе громким чистым голосом:
— Ну, ну, ну! Что за великолепная возможность заняться своей корреспонденцией!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104