— Послушай, золотко, пойди и сядь где-нибудь, перестань болтаться все время у меня под ногами.
Джурди была великолепна. Она и Донна в нормальных обстоятельствах не слишком заботились друг о друге, но в этот судный час они работали в одной упряжке. Возможно, в этом проявился ее прежний опыт или, возможно, это было заложено в ее натуре; Джурди была сильной, как лошадь, и сказочно ловкой. У нее была сноровка превосходно складывать вещи, может, это и звучит не так уж значительно, но, без сомнения, является одной из наиболее важных достоинств женщины. Она могла сложить буквально любую вещь так, что она точно входила в чемодан — юбки, платья, даже жакетки. Дай мне упаковать жакет, и когда его распакуют, то он сгодится разве лишь для Армии спасения. Я стала испытывать большое уважение к Люку Лукасу. Это действительно было удивительно, что он мог оценить женщину как мог оценить корову, в одну минуту. Он, конечно, не допустил ошибки, выбрав Мэри Рут Джурдженс. Он получил сокровище. Ей-Богу, держу пари, она могла сложить для него даже одного из его призовых быков, в любое время, когда ему понадобится куда-нибудь поехать и он захочет путешествовать налегке с одним чемоданом. Я подумала, что «Магна» сможет сэкономить для себя миллион долларов в год, наняв одного лишь Люка для оценки и обработки своих стюардесс. Им не нужны будут мистер Гаррисон и механический психиатр, да и все остальные. Все, в чем они нуждаются, так это в этой старой птице.
Боже, я чувствовала себя гнусно. Стоило мне глянуть на кровать Альмы, я начинала плакать; стоило мне взглянуть себе под ноги, как я вспоминала, что внизу был Рой Дьюер, и снова начинала плакать. Я не знала, сколько еще напастей может свалиться на меня в жизни. Джурди сделала мне кофе, действительно крепкий, но он не помог; она сделала мне гамбургер, и он мне не только не помог, а вызвал у меня тошноту, и наконец я поняла, что складывала несчастье к несчастью, и отправилась в комнату Джурди, закрыла дверь, рухнула на кровать, на которой обычно спала Аннетт, и отключилась.
Я не знаю, как долго я была там, когда дверь открылась и вошли доктор Элизабет Шварц с мисс Уэбли. Я видела их достаточно смутно, но узнала их и удивилась, чего это они пришли. Было не самое лучшее время для дружеского визита.
— Хелло, Кэрол, — сказала доктор Шварц. Она несла черный кожаный чемоданчик, обычный докторский чемоданчик, но выглядела вместе с тем весьма мило и женственно.
— Хелло, доктор Шварц.
— Привет, — сказала мисс Уэбли. И я ответила:
— Привет.
Доктор Шварц села на кровать Аннетт рядом со мной и с сочувствующей улыбкой посмотрела на меня.
— Как ты себя чувствуешь, Кэрол?
— О, прекрасно. Совсем прекрасно.
— Это хорошо. Я пришла прямо от доктора Дьюера. Он решил, что мне стоит заглянуть к тебе.
— Как его рука?
— Ничего серьезного. Сломана лишь пара косточек. Я послала его в госпиталь сделать рентген. Мужчины глупые, правда? Они, видимо, не понимают, что человеческая рука — это очень хрупкий инструмент и не приспособлен для борьбы. Через пару недель он будет в порядке.
Я начала снова плакать.
Доктор Шварц сказала:
— Мое дорогое дитя, для тебя было тяжелое время, ты полностью истощена, и так не может продолжаться. Я хочу дать тебе успокоительное, чтобы снять напряжение, и мне хотелось, чтобы ты по-настоящему поспала всю ночь…
— Но мне не требуется успокоительное.
Мисс Уэбли присоединилась:
— Пожалуйста, Кэрол. Послушай доктора Шварц. — Она смотрела на меня и тоже плакала. Господи, весь этот сумасшедший мир, казалось, плакал.
Доктор Шварц сказала:
— Пег, принеси мне, пожалуйста, стакан воды.
Мисс Уэбли отошла. Я сказала:
— Доктор Шварц, ну почему происходят подобные вещи?
— Я не знаю, Кэрол. Мне хотелось это знать. Это случается, однако, с каждым. Такое случилось и со мной, если это может служить утешением.
Мисс Уэбли возвратилась со стаканом воды. Доктор Шварц дала мне две зеленые таблетки, и когда я глотала их, то чувствовала себя, как Сократ, принявший яд. Я знала, доктор Шварц поступила правильно, знала, она сделала это, чтобы избавить меня от страдания; а я, честно говоря, не ожидала, что когда-нибудь проснусь.
Я проспала почти пятнадцать часов, все еще на постели Аннетт. Я даже не сразу сообразила, кто я такая, когда открыла глаза. Ничего определенного, кроме того, что я существо женского пола ростом в пять футов семь дюймов, не могла сказать. Постепенно, однако, стала приходить в себя, но только когда поднялась и встала с постели, до меня дошло, что доктор Шварц, вероятно, сделала — она отключила мой мозг, чтобы дать ему отдых или чтобы подпитать его новой силой: моя голова была легкой, как перышко. Довольно странное чувство: моя голова стремилась плавать сама по себе.
На выдвижном ящике рядом с кроватью Аннетт лежали две записки.
«Дорогая Кэрол, доктор Шварц сказала, чтобы ты не приходила в класс, если не будешь чувствовать себя лучше. Мисс Уэбли сказала то же самое. Не спеши. Увидимся позже.
Мэри Рут (Джурди)».
Вторая записка была от Донны:
«Пока, милочка. Желаю успеха.
Д.С.».
Я знала, что не смогу сегодня пойти в класс на занятия. Не говоря уж об остальном, это обеспокоило бы других девушек. К тому же когда я глянула на свои часы, то увидела, что уже одиннадцать тридцать — половина дня прошла. Так что я надела свой старый черный купальник, халат, сандалии, спустилась в лифте самообслуживания и зашлепала к бассейну. Свежий воздух, вот что мне было нужно. Не солнце. Солнце, пожалуй, было лишним. Я растянулась на шезлонге под большим солнечным зонтом, выложив сигареты, спички и кошелек с мелочью, завернутые в шелковый шарфик, на стол рядом со мной; я лежала с закрытыми глазами, вроде и не спала, но и не бодрствовала, позволяя миру пролетать мимо меня. Я чувствовала, как если бы оказалась в западне у самого водостока бассейна, в той точке, где вода в неистовстве образует завихрение по часовой стрелке; и то и дело меня относило в Австралию, где вода вращается против часовой стрелки. Ей-Богу, в эти снотворные пилюли, должно быть, заложили динамит.
Постепенно я начала осознавать, что кто-то обращается ко мне, и когда открыла глаза и тщательно присмотрелась, я увидела, что это был мой старый и верный друг Н. Б. Дорогой старина Нат Брангуин своей собственной персоной, одетый в серый костюм с желтым галстуком-«бабочкой», как изящная, опрятная и хорошо ухоженная ценная канарейка.
— Ну, привет, — сказала я и чуть сонно улыбнулась ему.
— Фу ты, я разбудил вас.
— Я не спала, — пояснила я. — Вздремывала. — Прекрасное слово. Я снова постаралась его воспроизвести: — Вздремывала, вот и все. А как ваши дела?
— Прекрасно. Прекрасно. — Он источал свет на меня и в то же самое время казался беспокойным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104