— Очень хорошо, Н. Б. Я буду там, как только смогу.
— Как скоро это будет?
— Через пятнадцать минут.
Я быстро приняла душ, надела немнущееся серое льняное платье, поскольку оно лежало прямо передо мной, сунула сумочку под мышку и направилась к лифту. Я отметила время на часах Люка — пятнадцать минут, точно без опоздания. Бой в лифте указал мне, где «Сувенир-бар», и я уверенно туда вошла. «Магна интёрнэшнл эйрлайнз» теперь признала во мне взрослого человека: бары были для меня открыты, поскольку я не была в униформе.
Это было прелестное местечко с массой цветов повсюду, как обычно. Освещение было приятное и приглушенное, ковер был такой, будто под ним не было дна, столики находились на значительном расстоянии друг от друга, удобные небольшие кресла и диванчики на двоих были расставлены по всему пространству, и было поразительно тихо. Н. Б. ожидал в углу за столиком, когда я приблизилась, он с улыбкой встал. На нем был черный спортивный пиджак с серебряными пуговицами, серебристо-серые брюки и черно-белый галстук.
— Кэрол.
— Хелло, Н. Б.
— Садись, душечка. Чего бы ты хотела выпить?
— Кофе.
— О'кей. А как насчет коньяка к нему?
— Я покачала головой. Он кивнул официанту и отдал ему распоряжёние: для себя водку с мартини, для меня — кофе; и когда официант ушел, он сложил руки на столе, посмотрел пристально на меня в течение нескольких мгновений, вздохнул и улыбнулся, а затем сказал:
— Кэрол, как приятно тебя видеть!
— Спасибо.
— Это не комплимент, это правда. Беби, всю неделю ужасно, скучал по тебе.
— Н, Б., я хочу тебе сказать…
— Подожди минуту, подожди минутку, позволь мне закончить. Я должен объяснить, почему я так сильно хотел тебя видеть. Максвелл рассказал мне, что у тебя сегодня здесь этим утром в «Зале императрицы» состоялась небольшая церемония.
— Да, у нас была церемония по случаю окончания школы.
— Это прекрасно. Вы все с дипломами, все девушки? Ты теперь настоящая стюардесса?
— Да.
— И теперь ты будешь на самом деле летать на самолетах, ходить взад и вперед по проходу, разнося кофе, чай и молоко?
— Да.
— Куда тебя посылают? Я имею в виду жить.
— Я остаюсь здесь, в Майами.
— Не шути! Черт побери!
— Н. Б. ….
— Подожди минутку. Я еще не закончил.
Мы прервались из-за официанта, принесшего кофе и водку с мартини. Лицо Н. Б. стало безразличным. Затем, как только мы остались одни, он снова сказал тем же самым радостным голосом:
— Ну, наконец-то ты закончила учебу, сегодня этот день. Я мог бы и не узнать совсем об этом, если бы мне не сказал Максвелл. Вот почему я должен был увидеть тебя, дружок.
Это было загадочное заявление.
Я сказала:
— Я не понимаю, Н. Б.
— Конечно. Это день окончания, не так ли?
— Да.
— Тогда, естественно, ты получаешь подарок к этому торжеству.
— Н. Б., нет, пожалуйста…
Он положил прямо передо мной длинную, узкую, подарочно оформленную коробочку.
— Вот он. С любовью душечке от Н. Б. Открой ее.
— Не могу, — сказала я.
— Давай, давай.
Я проговорила в отчаянии:
— Н. Б., я не могу. Это конец. Вот почему я спустилась, чтобы увидеть тебя…
— Ты хочешь, чтобы я развернул ее? О'кей.
Его пальцы были очень ловкими. Он взял маленькую упаковку и развернул ее несколькими легкими движениями, вытащив длинный белый бархатный футляр. Затем он положил его прямо передо мной снова и сказал:
— Это тебе. От Н. Б. милочке, с огромной любовью. Открой его беби, загляни внутрь.
— Я… пожалуйста, Н. Б., я должна сказать тебе…
Он поднял бархатную крышку. Внутри, на белом атласе, лежали золотые ручные часы «Омега» с золотым браслетом, почти дубликат тех, что мне подарил Люк.
Я засмеялась. Я не могла ничего поделать с собой. Я смеялась.
— Это так весело? — спросил он.
Я протянула ему руку, показав ему часы Люка.
Он сказал недоверчиво:
— Ты получила их сегодня?
Я кивнула.
— Хорошо, что ты посмотрела! Черт, в них нет никакого различия. Мы пойдем прямо в ювелирный магазин и обменяем их на что-нибудь еще…
Я сказала:
— Нет, Н. Б., я не могу принять их, я не могу взять от тебя никакого подарка. Н. Б., извини. Я не могу видеть тебя снова после сегодняшнего дня никогда.
Он наклонился вперед:
— Что случилось?
Я сказала на этот раз более решительно:
— Я не люблю тебя. Я не могу больше видеть тебя.
Он засмеялся:
— Продолжай, девочка.
— Это правда.
Внезапно он начал говорить очень быстро и страстно:
— Ну, давай, давай. А та ночь — вспомни время, которое было у нас? Ох, черт побери, ты помнишь. Это то, что девушка никогда не забывает, ты понимаешь это. Это факт. И, послушай, такое не происходит в любой день недели, черт возьми, нет. Ты должен быть влюблен в кого-то, у тебя должно быть настоящее к нем чувство; вот в чем суть, Кэрол. Ты должен думать — хочу, чтобы она была счастлива, а не я, я хочу, чтобы она была счастлива. Вот чувство, которое я испытываю к тебе!
Я закричала:
— Замолчи Н. Б.! Пожалуйста, замолчи!
Он не остановился.
— Послушай, любимая, послушай теперь, я всерьез умираю. Откажись от этой сумасшедшей идеи стать стюардессой, откажись. Это опасно-Иисус, ты не понимаешь это? Это опасно! Я буду сходить с ума, думая о тебе — летающей каждый день, летающей, летающей, разносящей рубленое мясо, раскладывающей вшивые бифштексы, готовящей вшивый хайбол. Откажись! Я не говорил тебе? Я одену тебя, как королеву, ты будешь иметь все, что имеет королева, потому что ты и есть королева. Ты можешь иметь свою собственную квартиру, ты можешь иметь собаку и горничную, и автомашину, все, что ты пожелаешь. Милочка, мы одна команда, мы так подходим друг к другу, мы сходим с ума друг от друга…
Я сказала:
— Н. Б., я люблю другого человека.
Казалось, весь воздух вышел из его легких. Он. откинулся назад, его рот раскрылся, он слегка задыхался. Потом он спросил:
— Это правда? .
— Да.
Он сидел, уставившись на меня.
Я положила свою сумочку на стол и вынула пачку сигарет в двести двадцать сотен долларов:
— Я хочу вернуть их тебе, Н. Б. Ты выиграл их. А не я. Они твои. — Я положила их рядом с белой бархатной коробочкой.
Он тихо проговорил:
— И это действительно правда, а? Это действительно правда? Ты любишь какого-то другого парня?
Он сказал;
— Ты болтунья. Ты даже не знаешь, что такое любовь… Ты проклятая глупая маленькая болтунья.
— Н. Б.
Он встал. Я ожидала в любой момент почувствовать тяжесть его руки: Его лицо было непроницаемым. Он не говорил. Он не мог говорить. Он поднял свою водку с мартини и выпил ее одним глотком. Затем он вынул свой бумажник, вытащил из него пятидолларовую бумажку и положил ее под свой опорожненный стакан. Затем он потянулся за белой бархатной коробкой и большой пачкой банкнотов и запихнул их пренебрежительно в мою сумочку.
— Привет семье, беби, — бросил он и ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104