Особенно, на моем самолете. Но Альма не смутилась. Она громко заявила:
— Рождение ребенка — это вовсе не трудно.
— Ну вот, девушки, — сказала доктор Шварц. — Надеюсь, Альма убедит вас.
— Во-первых, — сказала Альма, — вы должны иметь много ведер горячей воды…-Она была готова сразу же растолковать всю последовательность наших действий.
Доктор Шварц сказала:
— Альма, в детали этого мы постараемся вникнуть позже.
— Но это просто, — не унималась Альма. — Вы укладываете женщину, подушку под спину, находите веревку…
— Альма, мы займемся этим на следующей неделе.
— Да, но вы должны связать веревку.
— Альма, — сказала доктор Шварц, — наша техника сегодня несколько другая. Но вы знаете, что это не опасно, и я знаю это именно так, и мы убедим остальной класс спустя одну неделю. Верно?
— О'кей.
В четверг утром одна из девушек в нашем классе пошла на прием к мистеру Гаррисону и отказалась от учебы. Итак, двадцать восемь.
В полдень одну из девушек из класса Джурди вызвали в медицинский отдел и сказали, что для нее было бы неразумно летать по регулярному графику, поскольку у нее анемическое состояние. Доктор Шварц обнаружила это с самого начала, старалась исправить положение вещей, давая бедной девушке таблетки, но безрезультатно. Двадцать семь.
И этой ночью, в ночь на четверг, Донна слегка надломилась.
Она всю неделю была образцовой гражданкой. Большую часть предшествующей недели также. Она чудесно приспособилась к жизни на четырнадцатом этаже, принимая во внимание все; и в классе она опережала меня. Раньше я думала, что являюсь смышленой девочкой, пока не попала в Майами-Бич; но я едва добивалась своих девяноста процентов, в то время как Донна попадала в яблочко почти каждый раз. Она относилась к тем людям, соревнуясь с которыми ты можешь разбудить свои скрытые умственные способности. Мне не хотелось бы заходить слишком далеко и заявлять, что она была величайшим женским гением со времен Марии Кюри. Она была просто естественным бриллиантом, и то, что меня раздражало до смерти, для нее ничего не значило.
В среду, около девяти часов, когда мы все потели над нашими учебниками, она внезапно встала и сказала:
— Девочки, я дошла.
Я сказала без сочувствия:
— А кто не дошел?
— Хотите пойти подышать свежим воздухом?
У нее в глазах появился блеск.
Я сказала:
— Куда пойти?
— Ох, я только подумала, я прокатилась бы недолго в округе.
— Нет, — сказала я. Мне не хотелось бы трогать «импалу» Н. Б.
Ее голос прозвучал успокаивающе:
— О'кей. Скоро увидимся.
Она переодела платье, надела пару золотых сережек и золотой очаровательный браслет и вышла, вихляя бедрами. Джурди, Альма и я продолжали корпеть над лечением эпилепсии, предполетными процедурами, механизмом запасных люков; и, должна признать, мы были на пределе. Давление начало демонстрировать свои результаты. Мы квартами пили черный кофе, чтобы как-то бодрствовать, но это лишь не давало нам дремать, нанося ущерб нашим нервам.
Так что, когда Донна возвратилась после, полуночи я, разумеется, не захлопала своими крыльями от радости. Фактически я не произнесла ни слова. Я только оглядела ее сверху донизу с полным презрением и продолжала изучение носовых кровотечений.
— Эй, — сказала она, прислонившись к двери и улыбаясь. — Что за взгляд?
Она, конечно, была пьяна. Она светилась счастьем и красотой. Я проговорила ледяным тоном:
— Ты знаешь, как сейчас поздно?
Она постаралась сфокусировать свои глаза на своих часах и не смогла. Она с силой потрясла этим проклятым изобретением, поднесла к своему уху и внимательно прислушалась; затем она вынула сережки из уха и вновь потрясла часы, а затем сказала сиплым шепотом :
— Ты знаешь что? Мои часы остановились.
— Так ли это?
— Ох, черт побери, конфетка, — сказала она. — Не кричи на меня.
Я сказала:
— Послушай, Стюарт. Я не могла бы заниматься меньше. Если ты хочешь себе все испортить на этом этапе игры, это твое дело, но не мое.
Она, шатаясь, прошла через, комнату и опустилась рядом со мной.
— Сладенькая, не дуйся на Донну. Пожалуйста.
Я сказала:
— Убирайся к черту с моей постели. Я стараюсь работать.
Она хихикнула:
— Кэрол. Ты знаешь, что я делала?
— Нет. И мне на это плевать.
— Я хочу сделать признание, Кэрол, -сказала она.
— Уходи и делай признания где-нибудь еще, понятно? Оставь меня, в покое.
— Кэрол, ты не поступишь таким образом, Кэрол детка.
— Почему ты не позволяешь мне сконцентрироваться. Пошла вон.
— Я разбила машину, Кэрол.
— Ох, нет, -сказала я. — Ох, нет.
— Да. — Она начала делать движения руками в воздухе. — Ты знаешь, тот поворот у начала подъездной дорожки в гараж? Он безумно труден. Это сумасшедшая вещь. Ну, ты спускаешься по этому крутому наклону, а затем тебе надо сделать поворот практически на двести сорок градусов, и, честно, это очень опасно. Я не могла не врезаться во что-то.
Я сказала:
— Мой Бог, Донна, ты этого не сделала. Ты этого не сделала.
— Да. Я сделала это.
Я только в безмолвном ужасе посмотрела на нее. Она смеялась.
— Не смотри на меня так. Я разбила, только крыло. Не стоит никакого труда его привести в порядок.
Каким-то образом все, абсолютно все, сосредоточилось в этом происшествии: мои чувства к Рою Дьюеру, мои чувства к Н. Б., мои чувства к учебному курсу, мои чувства ко всему миру. Я превратилась в один огромный сгусток слепой, беспомощной ярости. Я набросилась на Донну. Я обрушилась на нее.
Она сказала:
— Послушай, ты не должна впадать в истерику. Ведь это только крыло, Кэрол. Кто-нибудь сможет выправить крыло.
— Ты проклятая тупая задница, — сказала я. — Особенно, когда немного выпьешь.
Она встала с ледяным достоинством, пошатываясь, отправилась в ванную и приняла душ. Я догадывалась, что она чувствовала, будто я предала нашу дружбу. Она не могла только взять в голову, что эта машина вызывает у меня такие глубокие эмоции, я не могла смириться с тем, чтобы на нее упала хотя бы капля дождя. Донна не разговаривала со мной, и я не разговаривала с ней вплоть до середины следующего дня. Затем, в кафетерии, мы обошлись самым минимумом слов, а к вечеру мы уже разговаривали по-старому. Она сказала:
— Не беспокойся, милочка, я поговорю в гараже, и крыло исправят, я обещаю.
И я постаралась забыть совсем о несчастном инциденте.
К трем часам пополудни в субботу даже мисс Уэбл выглядела, как будто она собиралась в любой момент рухнуть. Под ее глазами залегли тени. Щеки ее казались запавшими. Но она держалась все еще прямо, когда от, пускала нас, она еще пыталась улыбаться и говорить ласковым голосом.
— Девушки, — сказала она, — вот и вся неделя, не так ли? По, правде, я поражена тем, что все еще стою на ногах; и я хорошо представляю, как все вы себя сейчас чувствуете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— Рождение ребенка — это вовсе не трудно.
— Ну вот, девушки, — сказала доктор Шварц. — Надеюсь, Альма убедит вас.
— Во-первых, — сказала Альма, — вы должны иметь много ведер горячей воды…-Она была готова сразу же растолковать всю последовательность наших действий.
Доктор Шварц сказала:
— Альма, в детали этого мы постараемся вникнуть позже.
— Но это просто, — не унималась Альма. — Вы укладываете женщину, подушку под спину, находите веревку…
— Альма, мы займемся этим на следующей неделе.
— Да, но вы должны связать веревку.
— Альма, — сказала доктор Шварц, — наша техника сегодня несколько другая. Но вы знаете, что это не опасно, и я знаю это именно так, и мы убедим остальной класс спустя одну неделю. Верно?
— О'кей.
В четверг утром одна из девушек в нашем классе пошла на прием к мистеру Гаррисону и отказалась от учебы. Итак, двадцать восемь.
В полдень одну из девушек из класса Джурди вызвали в медицинский отдел и сказали, что для нее было бы неразумно летать по регулярному графику, поскольку у нее анемическое состояние. Доктор Шварц обнаружила это с самого начала, старалась исправить положение вещей, давая бедной девушке таблетки, но безрезультатно. Двадцать семь.
И этой ночью, в ночь на четверг, Донна слегка надломилась.
Она всю неделю была образцовой гражданкой. Большую часть предшествующей недели также. Она чудесно приспособилась к жизни на четырнадцатом этаже, принимая во внимание все; и в классе она опережала меня. Раньше я думала, что являюсь смышленой девочкой, пока не попала в Майами-Бич; но я едва добивалась своих девяноста процентов, в то время как Донна попадала в яблочко почти каждый раз. Она относилась к тем людям, соревнуясь с которыми ты можешь разбудить свои скрытые умственные способности. Мне не хотелось бы заходить слишком далеко и заявлять, что она была величайшим женским гением со времен Марии Кюри. Она была просто естественным бриллиантом, и то, что меня раздражало до смерти, для нее ничего не значило.
В среду, около девяти часов, когда мы все потели над нашими учебниками, она внезапно встала и сказала:
— Девочки, я дошла.
Я сказала без сочувствия:
— А кто не дошел?
— Хотите пойти подышать свежим воздухом?
У нее в глазах появился блеск.
Я сказала:
— Куда пойти?
— Ох, я только подумала, я прокатилась бы недолго в округе.
— Нет, — сказала я. Мне не хотелось бы трогать «импалу» Н. Б.
Ее голос прозвучал успокаивающе:
— О'кей. Скоро увидимся.
Она переодела платье, надела пару золотых сережек и золотой очаровательный браслет и вышла, вихляя бедрами. Джурди, Альма и я продолжали корпеть над лечением эпилепсии, предполетными процедурами, механизмом запасных люков; и, должна признать, мы были на пределе. Давление начало демонстрировать свои результаты. Мы квартами пили черный кофе, чтобы как-то бодрствовать, но это лишь не давало нам дремать, нанося ущерб нашим нервам.
Так что, когда Донна возвратилась после, полуночи я, разумеется, не захлопала своими крыльями от радости. Фактически я не произнесла ни слова. Я только оглядела ее сверху донизу с полным презрением и продолжала изучение носовых кровотечений.
— Эй, — сказала она, прислонившись к двери и улыбаясь. — Что за взгляд?
Она, конечно, была пьяна. Она светилась счастьем и красотой. Я проговорила ледяным тоном:
— Ты знаешь, как сейчас поздно?
Она постаралась сфокусировать свои глаза на своих часах и не смогла. Она с силой потрясла этим проклятым изобретением, поднесла к своему уху и внимательно прислушалась; затем она вынула сережки из уха и вновь потрясла часы, а затем сказала сиплым шепотом :
— Ты знаешь что? Мои часы остановились.
— Так ли это?
— Ох, черт побери, конфетка, — сказала она. — Не кричи на меня.
Я сказала:
— Послушай, Стюарт. Я не могла бы заниматься меньше. Если ты хочешь себе все испортить на этом этапе игры, это твое дело, но не мое.
Она, шатаясь, прошла через, комнату и опустилась рядом со мной.
— Сладенькая, не дуйся на Донну. Пожалуйста.
Я сказала:
— Убирайся к черту с моей постели. Я стараюсь работать.
Она хихикнула:
— Кэрол. Ты знаешь, что я делала?
— Нет. И мне на это плевать.
— Я хочу сделать признание, Кэрол, -сказала она.
— Уходи и делай признания где-нибудь еще, понятно? Оставь меня, в покое.
— Кэрол, ты не поступишь таким образом, Кэрол детка.
— Почему ты не позволяешь мне сконцентрироваться. Пошла вон.
— Я разбила машину, Кэрол.
— Ох, нет, -сказала я. — Ох, нет.
— Да. — Она начала делать движения руками в воздухе. — Ты знаешь, тот поворот у начала подъездной дорожки в гараж? Он безумно труден. Это сумасшедшая вещь. Ну, ты спускаешься по этому крутому наклону, а затем тебе надо сделать поворот практически на двести сорок градусов, и, честно, это очень опасно. Я не могла не врезаться во что-то.
Я сказала:
— Мой Бог, Донна, ты этого не сделала. Ты этого не сделала.
— Да. Я сделала это.
Я только в безмолвном ужасе посмотрела на нее. Она смеялась.
— Не смотри на меня так. Я разбила, только крыло. Не стоит никакого труда его привести в порядок.
Каким-то образом все, абсолютно все, сосредоточилось в этом происшествии: мои чувства к Рою Дьюеру, мои чувства к Н. Б., мои чувства к учебному курсу, мои чувства ко всему миру. Я превратилась в один огромный сгусток слепой, беспомощной ярости. Я набросилась на Донну. Я обрушилась на нее.
Она сказала:
— Послушай, ты не должна впадать в истерику. Ведь это только крыло, Кэрол. Кто-нибудь сможет выправить крыло.
— Ты проклятая тупая задница, — сказала я. — Особенно, когда немного выпьешь.
Она встала с ледяным достоинством, пошатываясь, отправилась в ванную и приняла душ. Я догадывалась, что она чувствовала, будто я предала нашу дружбу. Она не могла только взять в голову, что эта машина вызывает у меня такие глубокие эмоции, я не могла смириться с тем, чтобы на нее упала хотя бы капля дождя. Донна не разговаривала со мной, и я не разговаривала с ней вплоть до середины следующего дня. Затем, в кафетерии, мы обошлись самым минимумом слов, а к вечеру мы уже разговаривали по-старому. Она сказала:
— Не беспокойся, милочка, я поговорю в гараже, и крыло исправят, я обещаю.
И я постаралась забыть совсем о несчастном инциденте.
К трем часам пополудни в субботу даже мисс Уэбл выглядела, как будто она собиралась в любой момент рухнуть. Под ее глазами залегли тени. Щеки ее казались запавшими. Но она держалась все еще прямо, когда от, пускала нас, она еще пыталась улыбаться и говорить ласковым голосом.
— Девушки, — сказала она, — вот и вся неделя, не так ли? По, правде, я поражена тем, что все еще стою на ногах; и я хорошо представляю, как все вы себя сейчас чувствуете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104