Это было ясно как день.
– Что же, вообще ничего не сказал?
– В тот раз нет. Но на следующий день он пришел снова. И попросил передать вам вот это.
Она достала из кармана письмо и протянула мне.
Мне было достаточно беглого взгляда, чтобы узнать знакомый неровный почерк. Александр! Я думала о нем все то время, когда Шарлотта лежала в больнице. Я думала о нем в Египте, глядя на закаты над Нилом, и хотела, чтобы он был рядом. Каждый раз, когда мце было страшно и одиноко, я так тосковала по нему, что хотелось плакать. И вот теперь он пришел. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, его удары слышит даже Канарейка.
Я встала. Все тело одеревенело, и я с трудом переставляла ноги. Подойдя к двери, я остановилась и обернулась:
– Канарейка… – Она по-прежнему сидела и на блюдала за мной. – Я очень благодарна тебе за то, что ты никому об этом не сказала.
У себя в комнате я сразу вскрыла конверт. Руки дрожали так сильно, что мне поначалу не удавалось извлечь письмо.
Прочитав его, я навзничь легла на кровать. Он давал мне номер телефона, по которому я могла с ним связаться. Он хотел видеть меня и детей. Его детей. Господи, что же мне делать?
Он писал, что снова придет, если я не свяжусь с ним до десятого числа. Сегодня было восьмое.
Следующие двадцать четыре часа я провела, как в тумане. Ни в коем случае нельзя было позволить ему приходить! Но я прекрасно понимала, что, едва услышав по телефону его голос, снова перестану владеть собой. Наконец мне стало совершенно ясно: у меня просто нет выбора. Эдвард уже вернулся, и я попросила у Канарейки разрешения воспользоваться телефоном в детской. Она молча отложила шитье и вышла из комнаты.
Ответил мужской голос, и я спросила, могу ли я поговорить с Александром Белмэйном. Мне сказали, что он сейчас в суде, и попросили перезвонить около пяти.
В пять часов в детской были дети, но, к счастью, Эдвард куда-то уехал, а потому я смогла позвонить из спальни. На этот раз меня соединили. Едва услышав голос Александра, я мертвой хваткой сжала трубку, а в горле пересохло. Я не могла произнести ни слова.
– Алло? Алло? Кто это говорит?
– Александр?
Последовало короткое молчание.
– Элизабет…
Его голос был таким нежным, что мои глаза наполнились слезами.
– Я боялся, что ты не позвонишь.
Я не ответила.
– Элизабет, ты меня слышишь?
– Да.
– Ты читала мое письмо? Могу я тебя увидеть?
Теперь я так остро ощущала его присутствие, как будто он был здесь, в комнате, рядом со мной. Слезы ручьями текли по щекам, меня била дрожь.
– Элизабет! С тобой все в порядке? Прости, мне, конечно, не следовало так поступать. Но я обязательно должен тебя увидеть, иначе я просто сойду с ума! Умоляю, ради всего святого, скажи, что встретишься со мной.
– Нет, Александр, – рыдала я. – Нет, я не могу. И пожалуйста, не проси меня ничего объяснять.
– Элизабет! Не вешай трубку! Элизаб…
Положив трубку на рычаг, я медленно опустилась на колени, шепотом умоляя его простить меня'. В эту минуту дверь распахнулась, и в комнату впорхнула Шарлотта.
– Мам, посмотри на это! Что ты…
Увидев, что я стою на коленях на полу, она осеклась и бросилась ко мне, расплакавшись от испуга.
– Мамочка, почему ты плачешь? Из-за чего? Что случилось?
– Тихо, тихо, родная. Успокойся. Ничего не случилось. Не надо волноваться. – Я провела рукой по вьющимся волосам дочери, и следующие слова вырвались непроизвольно – они были просто криком души. – Ах, Шарлотта, Шарлотта, что же я наделала! И как мне теперь быть?
– Мамочка, я не понимаю, о чем ты говоришь, но уверена: все будет хорошо! Мы сделаем так, что все будет хорошо. Обещаю! Только, пожалуйста, не плачь.
Когда Джонатан зашел в комнату и увидел нас обеих, сидящих на полу и вытирающих друг другу слезы, он немедленно начал реветь. Я протянула к нему руки.
– Извини, – всхлипывал он. – Я не хотел. Честно, мамочка, я не хотел. Я больше не буду!
– Чего ты не хотел, милый?
– 'Того, из-за чего ты плачешь. Извини, мамочка. Я действительно не хотел.
Мы с Шарлоттой переглянулись и рассмеялись сквозь слезы. Я крепко обняла сына:
– Ах, Джонатан, я тебя так люблю! Я так люблю вас обоих!
Прошел уже час, и мы втроем по-прежнему сидели на полу, когда аромат жасмина заставил меня поднять глаза. Несколько секунд Канарейка молча изучала меня, после чего повернулась и вышла из комнаты. Я почти сразу последовала за ней. Она стояла внизу, у двери в гостиную, и угрюмо наблюдала, как я спускаюсь по лестнице.
– Все в порядке, – сказала я, проходя мимо нее в гостиную.
– Думаю, мне лучше вернуться к детям, – ответила Канарейка, закрывая за мной дверь.
Лишь после этого я решилась поднять глаза, и меня тотчас же охватила волна такого неистового желания, что я едва не застонала. В гостиной в темном расстегнутом пальто, под которым виднелся строгий серый костюм, стоял Александр. Он похудел, и его красивое лицо казалось усталым и изможденным. Наверное, мне следовало бы рассердиться за то, что он пришел в мой дом. Но когда я увидела знакомую улыбку и чуть искривленный зуб, мое сердце чуть не выскочило из груди. У меня было ощущение, что какой-то сверхмощный магнит собрал воедино беспорядочно разбросанные осколки моей разбитой жизни.
– Я не мог не прийти. Это было выше моих сил.
Я молча кивнула. И через секунду оказалась уже в его объятиях.
– Ах, Александр, если бы ты знал, как мне тебя не хватало!
Он обнимал меня все крепче, умоляя простить его, говорил, что никогда не должен был меня покидать. Я прижала пальцы к его губам и заглянула в глаза:
– Скажи, ну почему у нас в жизни все так сложилось?
Ладони Александра нежно касались моих щек, когда наверху внезапно хлопнула дверь и кто-то сбежал вниз по лестнице.
– Послушай, Александр, что нам делать? Тебе нельзя здесь больше оставаться – скоро вернется Эдвард.
– Расскажи мне о Джонатане. Он мой сын?
Я отвела взгляд и села у камина. Некоторое время мы молчали, потом я спросила:
– Что ты собираешься предпринять?
Александр подошел ко мне, взял за руку и развернул лицом к себе:
– Мне кажется, это зависит от тебя.
Я выдернула руку, но глаз отвести не смогла. Его серые глаза гипнотизировали меня.
– Александр, очень прошу тебя, уходи сейчас! У всех нас было уже достаточно страданий.
– Элизабет, ты родила двоих детей, моих детей, а я их даже ни разу не видел! Тебе не кажется, что давно пора расставить все по своим местам?
– Слишком поздно! Теперь уже ничего нельзя ни сделать, ни исправить.
Александр побледнел как полотно:
– Что ты имеешь в виду? Либо они мои дети, либо не мои. Третьего не дано.
– Думаю, мне будет проще ответить на этот вопрос.
Мы резко обернулись на звук закрывающейся двери и увидели Эдварда, который стоял на пороге и наблюдал за нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Что же, вообще ничего не сказал?
– В тот раз нет. Но на следующий день он пришел снова. И попросил передать вам вот это.
Она достала из кармана письмо и протянула мне.
Мне было достаточно беглого взгляда, чтобы узнать знакомый неровный почерк. Александр! Я думала о нем все то время, когда Шарлотта лежала в больнице. Я думала о нем в Египте, глядя на закаты над Нилом, и хотела, чтобы он был рядом. Каждый раз, когда мце было страшно и одиноко, я так тосковала по нему, что хотелось плакать. И вот теперь он пришел. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, его удары слышит даже Канарейка.
Я встала. Все тело одеревенело, и я с трудом переставляла ноги. Подойдя к двери, я остановилась и обернулась:
– Канарейка… – Она по-прежнему сидела и на блюдала за мной. – Я очень благодарна тебе за то, что ты никому об этом не сказала.
У себя в комнате я сразу вскрыла конверт. Руки дрожали так сильно, что мне поначалу не удавалось извлечь письмо.
Прочитав его, я навзничь легла на кровать. Он давал мне номер телефона, по которому я могла с ним связаться. Он хотел видеть меня и детей. Его детей. Господи, что же мне делать?
Он писал, что снова придет, если я не свяжусь с ним до десятого числа. Сегодня было восьмое.
Следующие двадцать четыре часа я провела, как в тумане. Ни в коем случае нельзя было позволить ему приходить! Но я прекрасно понимала, что, едва услышав по телефону его голос, снова перестану владеть собой. Наконец мне стало совершенно ясно: у меня просто нет выбора. Эдвард уже вернулся, и я попросила у Канарейки разрешения воспользоваться телефоном в детской. Она молча отложила шитье и вышла из комнаты.
Ответил мужской голос, и я спросила, могу ли я поговорить с Александром Белмэйном. Мне сказали, что он сейчас в суде, и попросили перезвонить около пяти.
В пять часов в детской были дети, но, к счастью, Эдвард куда-то уехал, а потому я смогла позвонить из спальни. На этот раз меня соединили. Едва услышав голос Александра, я мертвой хваткой сжала трубку, а в горле пересохло. Я не могла произнести ни слова.
– Алло? Алло? Кто это говорит?
– Александр?
Последовало короткое молчание.
– Элизабет…
Его голос был таким нежным, что мои глаза наполнились слезами.
– Я боялся, что ты не позвонишь.
Я не ответила.
– Элизабет, ты меня слышишь?
– Да.
– Ты читала мое письмо? Могу я тебя увидеть?
Теперь я так остро ощущала его присутствие, как будто он был здесь, в комнате, рядом со мной. Слезы ручьями текли по щекам, меня била дрожь.
– Элизабет! С тобой все в порядке? Прости, мне, конечно, не следовало так поступать. Но я обязательно должен тебя увидеть, иначе я просто сойду с ума! Умоляю, ради всего святого, скажи, что встретишься со мной.
– Нет, Александр, – рыдала я. – Нет, я не могу. И пожалуйста, не проси меня ничего объяснять.
– Элизабет! Не вешай трубку! Элизаб…
Положив трубку на рычаг, я медленно опустилась на колени, шепотом умоляя его простить меня'. В эту минуту дверь распахнулась, и в комнату впорхнула Шарлотта.
– Мам, посмотри на это! Что ты…
Увидев, что я стою на коленях на полу, она осеклась и бросилась ко мне, расплакавшись от испуга.
– Мамочка, почему ты плачешь? Из-за чего? Что случилось?
– Тихо, тихо, родная. Успокойся. Ничего не случилось. Не надо волноваться. – Я провела рукой по вьющимся волосам дочери, и следующие слова вырвались непроизвольно – они были просто криком души. – Ах, Шарлотта, Шарлотта, что же я наделала! И как мне теперь быть?
– Мамочка, я не понимаю, о чем ты говоришь, но уверена: все будет хорошо! Мы сделаем так, что все будет хорошо. Обещаю! Только, пожалуйста, не плачь.
Когда Джонатан зашел в комнату и увидел нас обеих, сидящих на полу и вытирающих друг другу слезы, он немедленно начал реветь. Я протянула к нему руки.
– Извини, – всхлипывал он. – Я не хотел. Честно, мамочка, я не хотел. Я больше не буду!
– Чего ты не хотел, милый?
– 'Того, из-за чего ты плачешь. Извини, мамочка. Я действительно не хотел.
Мы с Шарлоттой переглянулись и рассмеялись сквозь слезы. Я крепко обняла сына:
– Ах, Джонатан, я тебя так люблю! Я так люблю вас обоих!
Прошел уже час, и мы втроем по-прежнему сидели на полу, когда аромат жасмина заставил меня поднять глаза. Несколько секунд Канарейка молча изучала меня, после чего повернулась и вышла из комнаты. Я почти сразу последовала за ней. Она стояла внизу, у двери в гостиную, и угрюмо наблюдала, как я спускаюсь по лестнице.
– Все в порядке, – сказала я, проходя мимо нее в гостиную.
– Думаю, мне лучше вернуться к детям, – ответила Канарейка, закрывая за мной дверь.
Лишь после этого я решилась поднять глаза, и меня тотчас же охватила волна такого неистового желания, что я едва не застонала. В гостиной в темном расстегнутом пальто, под которым виднелся строгий серый костюм, стоял Александр. Он похудел, и его красивое лицо казалось усталым и изможденным. Наверное, мне следовало бы рассердиться за то, что он пришел в мой дом. Но когда я увидела знакомую улыбку и чуть искривленный зуб, мое сердце чуть не выскочило из груди. У меня было ощущение, что какой-то сверхмощный магнит собрал воедино беспорядочно разбросанные осколки моей разбитой жизни.
– Я не мог не прийти. Это было выше моих сил.
Я молча кивнула. И через секунду оказалась уже в его объятиях.
– Ах, Александр, если бы ты знал, как мне тебя не хватало!
Он обнимал меня все крепче, умоляя простить его, говорил, что никогда не должен был меня покидать. Я прижала пальцы к его губам и заглянула в глаза:
– Скажи, ну почему у нас в жизни все так сложилось?
Ладони Александра нежно касались моих щек, когда наверху внезапно хлопнула дверь и кто-то сбежал вниз по лестнице.
– Послушай, Александр, что нам делать? Тебе нельзя здесь больше оставаться – скоро вернется Эдвард.
– Расскажи мне о Джонатане. Он мой сын?
Я отвела взгляд и села у камина. Некоторое время мы молчали, потом я спросила:
– Что ты собираешься предпринять?
Александр подошел ко мне, взял за руку и развернул лицом к себе:
– Мне кажется, это зависит от тебя.
Я выдернула руку, но глаз отвести не смогла. Его серые глаза гипнотизировали меня.
– Александр, очень прошу тебя, уходи сейчас! У всех нас было уже достаточно страданий.
– Элизабет, ты родила двоих детей, моих детей, а я их даже ни разу не видел! Тебе не кажется, что давно пора расставить все по своим местам?
– Слишком поздно! Теперь уже ничего нельзя ни сделать, ни исправить.
Александр побледнел как полотно:
– Что ты имеешь в виду? Либо они мои дети, либо не мои. Третьего не дано.
– Думаю, мне будет проще ответить на этот вопрос.
Мы резко обернулись на звук закрывающейся двери и увидели Эдварда, который стоял на пороге и наблюдал за нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101