Отметив про себя, что Мажико и Франсиско перехватывают у него инициативу, он сказал:
– Разве вам не ведомо, что даже при демократии сохраняется естественное право?
Франсиско возмутился, что Эрнесто так безжалостно намекает на его низкое происхождение: в конце-то концов, именно такие, как он, вершили революции. Подождал, не вступится ли Джоконда, однако всех пьянила перспектива будущего, которое поразит их шипами несбыточной мечты, и никто ничего не сказал.
Остракизм задел Франсиско за живое: всякое принижение его места в обществе сокращало ему жизнь.
– Да здравствует президент Медичи! – с горя провозгласил он.
– Ну, это уж слишком! – Виржилио устыдился здравицы в честь диктатуры, которая в грядущие годы будет проклята историей.
Полидоро, член правительственной партии, только улыбнулся.
– Так за дело, сеньоры. Нам предстоит сделать многое, мы не имеем права оплошать.
И он собрался выйти из кухни, но Франсиско с каким-то подобием улыбки на лице остановил его.
– Последний тост.
– Можно узнать, в честь кого? – Виржилио силился вернуться из царства мечты.
– За кого же еще, как не за Каэтану!
И Франсиско посмотрел на Полидоро в надежде узнать что-нибудь по выражению лица фазендейро, но маска Полидоро не таяла под лучами эмоций. И Франсиско без колебания поднял свой бокал, остальные последовали его примеру.
– Да здравствует Каэтана! – торжественно возгласил он.
Против этого тоста никто не возражал.
При первых признаках смеха Себастьяна поспешно зажимала рот: не хотела, чтобы окружающие заметили, что в верхнем ряду У нее трех зубов не хватает; по этой же причине она не выносила, чтобы ее целовали в губы, боясь, как бы клиент из любопытства или в приступе страсти не провел кончиком языка по ее зубам, которые у нее были не в порядке с детских лет.
Джоконда советовала ей поставить протез, но Себастьяна ни за что не призналась бы никому, даже зубному врачу, что у нее недостает трех зубов, да и Диана беспощадно ругала врачей. Особенно недобрыми словами поминала она зубных врачей, которые в Рио-де-Жанейро пользовались буром и щипцами.
– Эти зубодеры рвут зубы, не спрашивая разрешения. В Триндаде они разбогатели бы очень быстро. Здешние либо ходят совсем беззубыми, либо у них полно гнилых зубов, от которых идет дурной запах. В этом доме одна я убереглась. – И Диана с удовольствием смотрелась в зеркало, ощеривая крупные ровные зубы.
Себастьяна вставала из-за стола в слезах, Джоконда ее утешала, а Диану корила за неуважение к чувствам других.
– Когда-нибудь ты в этом раскаешься, – пророческим тоном твердила она ей.
Диана не боялась судьбы и продолжала таскать картошины с тарелки Пальмиры. Она имела обыкновение класть себе совсем немного тушеного мяса с рисом и фасолью, а потом подчищала тарелку корочкой хлеба, заявляя, что так больше достанется остальным, которые жиреют за счет ее самопожертвования.
– Мало того, что Диана ворует нашу еду, – заявила Пальмира, – она еще когда-нибудь выхолостит нас, как свиней.
Диана пододвинула к ней супницу, чтобы она нанюхалась лаврового листа, которым была обильно заправлена фасоль. Но Пальмира не поддалась на эту удочку и в отместку стала помешивать половником в супе, не наливая себе.
Сопротивление разочаровало Диану: ведь по лицу она ясно видела, что Пальмира голодна.
– С каких это пор у вас между ног болтаются причиндалы, чтоб вас можно было выхолостить? – Диана выпрямилась на стуле. Любила она всякие словечки и ввертывала их безбоязненно. Даже если нарушала общепринятые обычаи. – Я не могу быть грубой, потому что родилась в чудесной стране, и я похожа на Бразилию, – насмешливо сказала она.
Джоконда подошла к окну. Вдохнула ветерок, дувший с пустыря напротив. Вернувшись к столу, она решила навести порядок среди подопечных.
– Не хватает только заявить, что проституция – почетное занятие, – уязвила она тщеславие Дианы. – И перестань хватать чужие куски, накладывай себе сразу побольше. Не то еще чем-нибудь заразишься.
Тяжелым днем оказалась эта пятница. Особенно для Джоконды, которая поздно вернулась из гостиницы. Обычно она не ходила одна по улицам после наступления темноты.
– Ну, как там Каэтана?
Пальмира держала для нее ужин в духовке. Все они постарались пораньше отделаться от клиентов и с нетерпением ждали новостей.
– Принеси-ка еду сюда, – сказала Джоконда, садясь в кресло и далеко отшвыривая туфли. Потянулась, разминая мышцы, на женщин старалась не смотреть.
– Она еще помнит нас? – Пальмира подала хозяйке уже остывшую еду.
Джоконда приняла тушеное мясо с поджаренной маниоковой мукой и рисом. С аппетитом поела: в гостинице она проглотила только два пирожка, единственное, чем ей удалось перекусить после скудного завтрака в одиннадцать часов, если не считать куска торта, съеденного на вокзале после отхода поезда.
Себастьяна, слушая, как Джоконда чавкает, ждала новостей, желая зарядиться на сон грядущий тем, что передала им Каэтана. Забыв о перебранке с Дианой, она постучала в ее дверь и позвала вниз. Три Грации, окружив кресло, смотрели, с каким аппетитом Джоконда ест. Лишь отправив в рот вилку в пятый раз, она рассеянно посмотрела на них.
– Каэтану я повидать не смогла. Она никого не принимала: у нее было много дел.
Видя огорчение женщин, Джоконда пожалела их. В эту минуту она подумала, что Три Грации стареют с каждым днем на ее глазах и только она, как глава дома, могла хоть как-то утешить их. Только Джоконда могла бы сказать им, сколько у каждой морщин, уж тут-то она не ошиблась бы. Однако она молчала – пусть себе живут иллюзиями, пусть воображают, будто они еще молоды.
Новость оказалась неутешительной. Джоконда заранее знала, как будет реагировать каждая из них. Диана, например, с ее буйным нравом, заявила, что в таком случае и она не желает видеть Каэтану, раз та даже не пожалела их, не уронила слезинку при упоминании их имен; нервно собрала часть волос в пучок и перебросила его на спину. Пальмира, как всегда, склонила голову к груди, точно итальянская мадонна, хоть поза эта была неудобной и даже причиняла ей боль; возможно, она надеялась, что Себастьяна обратит на нее внимание и заставит выпрямиться, но у той сообщение Джоконды вызвало страх, и она не обратила внимания на подругу.
– Хорошо это или плохо? – лишь спросила она, как всегда в таких случаях, когда действительность казалась ей ощетинившейся стальными шипами, способными поранить ее чувствительное сердце.
Диана напустилась на нее, негодуя на безмятежность, которую подруга проявляла в час, когда рухнули их надежды.
– Что за дурацкая манера спрашивать, хорошо или плохо! Для нас всегда плохо. Они не пускают нас в «Палас», не приглашают на свадьбы и крестины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Разве вам не ведомо, что даже при демократии сохраняется естественное право?
Франсиско возмутился, что Эрнесто так безжалостно намекает на его низкое происхождение: в конце-то концов, именно такие, как он, вершили революции. Подождал, не вступится ли Джоконда, однако всех пьянила перспектива будущего, которое поразит их шипами несбыточной мечты, и никто ничего не сказал.
Остракизм задел Франсиско за живое: всякое принижение его места в обществе сокращало ему жизнь.
– Да здравствует президент Медичи! – с горя провозгласил он.
– Ну, это уж слишком! – Виржилио устыдился здравицы в честь диктатуры, которая в грядущие годы будет проклята историей.
Полидоро, член правительственной партии, только улыбнулся.
– Так за дело, сеньоры. Нам предстоит сделать многое, мы не имеем права оплошать.
И он собрался выйти из кухни, но Франсиско с каким-то подобием улыбки на лице остановил его.
– Последний тост.
– Можно узнать, в честь кого? – Виржилио силился вернуться из царства мечты.
– За кого же еще, как не за Каэтану!
И Франсиско посмотрел на Полидоро в надежде узнать что-нибудь по выражению лица фазендейро, но маска Полидоро не таяла под лучами эмоций. И Франсиско без колебания поднял свой бокал, остальные последовали его примеру.
– Да здравствует Каэтана! – торжественно возгласил он.
Против этого тоста никто не возражал.
При первых признаках смеха Себастьяна поспешно зажимала рот: не хотела, чтобы окружающие заметили, что в верхнем ряду У нее трех зубов не хватает; по этой же причине она не выносила, чтобы ее целовали в губы, боясь, как бы клиент из любопытства или в приступе страсти не провел кончиком языка по ее зубам, которые у нее были не в порядке с детских лет.
Джоконда советовала ей поставить протез, но Себастьяна ни за что не призналась бы никому, даже зубному врачу, что у нее недостает трех зубов, да и Диана беспощадно ругала врачей. Особенно недобрыми словами поминала она зубных врачей, которые в Рио-де-Жанейро пользовались буром и щипцами.
– Эти зубодеры рвут зубы, не спрашивая разрешения. В Триндаде они разбогатели бы очень быстро. Здешние либо ходят совсем беззубыми, либо у них полно гнилых зубов, от которых идет дурной запах. В этом доме одна я убереглась. – И Диана с удовольствием смотрелась в зеркало, ощеривая крупные ровные зубы.
Себастьяна вставала из-за стола в слезах, Джоконда ее утешала, а Диану корила за неуважение к чувствам других.
– Когда-нибудь ты в этом раскаешься, – пророческим тоном твердила она ей.
Диана не боялась судьбы и продолжала таскать картошины с тарелки Пальмиры. Она имела обыкновение класть себе совсем немного тушеного мяса с рисом и фасолью, а потом подчищала тарелку корочкой хлеба, заявляя, что так больше достанется остальным, которые жиреют за счет ее самопожертвования.
– Мало того, что Диана ворует нашу еду, – заявила Пальмира, – она еще когда-нибудь выхолостит нас, как свиней.
Диана пододвинула к ней супницу, чтобы она нанюхалась лаврового листа, которым была обильно заправлена фасоль. Но Пальмира не поддалась на эту удочку и в отместку стала помешивать половником в супе, не наливая себе.
Сопротивление разочаровало Диану: ведь по лицу она ясно видела, что Пальмира голодна.
– С каких это пор у вас между ног болтаются причиндалы, чтоб вас можно было выхолостить? – Диана выпрямилась на стуле. Любила она всякие словечки и ввертывала их безбоязненно. Даже если нарушала общепринятые обычаи. – Я не могу быть грубой, потому что родилась в чудесной стране, и я похожа на Бразилию, – насмешливо сказала она.
Джоконда подошла к окну. Вдохнула ветерок, дувший с пустыря напротив. Вернувшись к столу, она решила навести порядок среди подопечных.
– Не хватает только заявить, что проституция – почетное занятие, – уязвила она тщеславие Дианы. – И перестань хватать чужие куски, накладывай себе сразу побольше. Не то еще чем-нибудь заразишься.
Тяжелым днем оказалась эта пятница. Особенно для Джоконды, которая поздно вернулась из гостиницы. Обычно она не ходила одна по улицам после наступления темноты.
– Ну, как там Каэтана?
Пальмира держала для нее ужин в духовке. Все они постарались пораньше отделаться от клиентов и с нетерпением ждали новостей.
– Принеси-ка еду сюда, – сказала Джоконда, садясь в кресло и далеко отшвыривая туфли. Потянулась, разминая мышцы, на женщин старалась не смотреть.
– Она еще помнит нас? – Пальмира подала хозяйке уже остывшую еду.
Джоконда приняла тушеное мясо с поджаренной маниоковой мукой и рисом. С аппетитом поела: в гостинице она проглотила только два пирожка, единственное, чем ей удалось перекусить после скудного завтрака в одиннадцать часов, если не считать куска торта, съеденного на вокзале после отхода поезда.
Себастьяна, слушая, как Джоконда чавкает, ждала новостей, желая зарядиться на сон грядущий тем, что передала им Каэтана. Забыв о перебранке с Дианой, она постучала в ее дверь и позвала вниз. Три Грации, окружив кресло, смотрели, с каким аппетитом Джоконда ест. Лишь отправив в рот вилку в пятый раз, она рассеянно посмотрела на них.
– Каэтану я повидать не смогла. Она никого не принимала: у нее было много дел.
Видя огорчение женщин, Джоконда пожалела их. В эту минуту она подумала, что Три Грации стареют с каждым днем на ее глазах и только она, как глава дома, могла хоть как-то утешить их. Только Джоконда могла бы сказать им, сколько у каждой морщин, уж тут-то она не ошиблась бы. Однако она молчала – пусть себе живут иллюзиями, пусть воображают, будто они еще молоды.
Новость оказалась неутешительной. Джоконда заранее знала, как будет реагировать каждая из них. Диана, например, с ее буйным нравом, заявила, что в таком случае и она не желает видеть Каэтану, раз та даже не пожалела их, не уронила слезинку при упоминании их имен; нервно собрала часть волос в пучок и перебросила его на спину. Пальмира, как всегда, склонила голову к груди, точно итальянская мадонна, хоть поза эта была неудобной и даже причиняла ей боль; возможно, она надеялась, что Себастьяна обратит на нее внимание и заставит выпрямиться, но у той сообщение Джоконды вызвало страх, и она не обратила внимания на подругу.
– Хорошо это или плохо? – лишь спросила она, как всегда в таких случаях, когда действительность казалась ей ощетинившейся стальными шипами, способными поранить ее чувствительное сердце.
Диана напустилась на нее, негодуя на безмятежность, которую подруга проявляла в час, когда рухнули их надежды.
– Что за дурацкая манера спрашивать, хорошо или плохо! Для нас всегда плохо. Они не пускают нас в «Палас», не приглашают на свадьбы и крестины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107