Золото и оружие никогда не могли задержать победное шествие искусства, и оно проникало даже в сердца самых обездоленных. Как бы ни старались нас уничтожить, наше племя будет процветать в самых невероятных условиях. Пусть сюда явится все семейство Полидоро Алвеса, чтобы распять меня. Я буду ждать их здесь, в этом невзрачном кинотеатре, другого помещения у нас нет.
Себастьяна заплакала. Она уже видела себя изгнанной из «Ириса», на кухне заведения, где четыре женщины печально дожидаются свежего кофе. Время от времени одна из них будет подниматься на третий этаж в сопровождении мужчины, а остальные, сидя в кухне, выложенной изразцами, будут слушать скрип матраса в вечерней тишине.
– Успокойся, Себастьяна, – утешила ее Каэтана, остановившись на верхней ступени лестницы. – Разве ты не знаешь, что без притаившегося врага спектакль не будет правдивым? Этим надсмотрщикам не дано изменить судьбу артиста. С этой минуты мы останемся в «Ирисе», как в осажденной неприятелем цитадели, без воды и без пищи.
Балиньо пристроился ступенькой ниже: там он чувствовал себя как один из двенадцати пэров Франции.
– Они жаждут нашего провала, – сказал Балиньо, подбрасывая Каэтане тему.
Каэтана глубоко вздохнула, чтобы слышно было даже в последнем ряду.
– Кто они такие, чтобы повергнуть нас в прах, если об этом позаботилась уже сама жизнь? Мы носим остывший пепел в груди, точно теплую накидку на плечах в зимнюю пору.
Фигура Каэтаны стала не менее внушительной, чем у Каллас в роли жрицы Нормы. Балиньо тронул ее за локоть, чтобы она продолжала. Не давать же говорить Нарсисо!
– Добро пожаловать, враги мои! В том числе начальник полиции Нарсисо. Пока существует искусство, этот дом открыт для всех!
Однако на высоких нотах голос Каэтаны сорвался, что не помешало ей вызвать всеобщий катарсис: все начали обниматься, словно после тягостной осады одолели врага.
– Кому еще бутербродов? – угощал Эрнесто, обходя присутствующих с подносом. Треволнения последних минут ослабили организм артистов.
– Как жаль, что нет вина, – сказала Диана, кружась вокруг Нарсисо.
Тот, забытый всеми, не знал, что ему делать. Покашлял в надежде, что у него остался хоть один друг, который обратит на него внимание. Никто как будто его и не слышал, не услышали даже грохота его сапог, когда он пошел к выходу.
От самой двери он оглянулся – может, Полидоро заметил, что он уходит, и хочет вернуть его к сцене, чтобы наказать, пообещать выгнать из Триндаде на следующий же день?
Со смутным чувством Нарсисо вышел на улицу. От свежего предрассветного воздуха боль в груди стала острей.
Додо пошла просить совета у свекра. Пред лицом стольких опасностей нельзя было оставаться безучастной: за несколько недель семья может потерять половину состояния. Додо давно подозревала, что во время поездок в Рио, которые Полидоро предпринимал все реже и реже, он покупал иностранные монеты и складывал их в какой-нибудь потаенной пещере или же посылал на текущий счет в швейцарский банк.
Как только актриса доберется до ключа от сейфа или до пещеры, где муж Додо молился по ночам Богу и Дьяволу, можно считать состояние потерянным. Полидоро, не забывший былую страсть, непременно будет добиваться взаимности актрисы. Особенно потому, что в последнее время не было другой женщины, которая ввергла бы его в адское пламя. Он будет приукрашивать старую любовь, находить в ней новые и будто бы яркие черты, вовсе не соответствующие действительности.
– Все меня предали, сеу Жоакин. Эта бродяжка уже не первую неделю живет в Триндаде на мой счет, и никто не предупредил меня об опасности. Только благодаря старшей дочери я не оказалась обманутой женой. Правда ведь, супружеской измены нет, если тебе известно об этой угрозе?
Жоакин позвякивал ложечкой в чашке кофе. Ему хотелось отделаться от жалоб невестки: после обеда клонило в сон – что естественно в таком преклонном возрасте – и визит этот был ему ни к чему.
Но Додо, переступив порог, потребовала, чтобы старик ее выслушал. Она говорила о чести, и это было ее преимущество перед другими членами семейного клана, всегда готовыми просить у Жоакина вспомоществований, ссуд и гораздо реже – советов, а Додо как раз за этим и пришла.
– А кто я такой, по-твоему, Додо? Советчик в сердечных делах? Врачеватель душ? – проворчал он, мечтая поскорей спровадить гостью.
Додо стояла на своем. Пододвинула стул к креслу Жоакина, чтобы постоянно поддерживать внимание к ней. Не даст она ему заснуть.
– Речь идет не о теле Полидоро, сеу Жоакин. Этот остов мужчины я отдаю захудалой актрисе, приехавшей в Триндаде из корыстного интереса. У бедной женщины нет даже своего дома, где она могла бы жить. Но раз так, почему она не обратилась ко мне? Я бы с удовольствием посылала ей по почте каждый месяц определенную сумму, и она не умерла бы с голоду. Хватит у нас быков и пастбищ, чтобы помогать нуждающимся, но я не позволю стучаться в дверь моего дома с намерением украсть то, что принадлежит моим дочерям. Только через мой труп.
В спешке одеваясь, Додо выхватила из шкафа платье, которое было ей узко в талии и выставляло напоказ ее тучность. Из-за многочисленных стирок ткань поблекла. Из синей стала сиреневой. Впрочем, перед свекром она не старалась показать свое богатство в надежде уйти из его дома с чеком в кармане.
– Таковы мужчины, Додо. Когда начинают стареть, мечтают о молодости. А что такое молодость, если не раздувающий ноздри скакун с шелковистой гривой да еще свободные женщины, готовые принять доказательства нашей страсти?
Додо удивило, что отец защищает сына. Обычно он с сыновьями был строг, часто отчитывал их. Особенно Полидоро, который иногда вел себя вызывающе, даже не пришел на открытие бюста. А все из-за этой актрисы, захватившей его в плен и державшей то в «Ирисе», то в номере люкс гостиницы «Палас».
– Мало того, что Полидоро мот, он еще стал и бесчувственным: проводит вечера в грехе и по наущению этой женщины даже отца не уважает. Как вы можете его защищать, вместо того чтобы призвать к разуму?
Споря со стариком, Додо подбоченилась. Она готова была бороться даже без поддержки свекра.
– Мой сын не безответственный человек. Он доброй породы. В моем доме я не видел неуважения. Сама Магнолия никогда не повышала на меня голос. Думай, что говоришь. К тому же никакой мужчина не волен в страсти. Женщина, которая не понимает такой простой истины, не сохранит до старости мужа под боком. И с каких это пор гражданское состояние может дать право выхолостить такого мужчину, как Полидоро?
Жоакин попробовал встать с кресла, опираясь на подлокотник. Трости рядом не оказалось, и он оперся на плечи Додо, как на каменный столб.
– Где я оставил эту чертову палку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Себастьяна заплакала. Она уже видела себя изгнанной из «Ириса», на кухне заведения, где четыре женщины печально дожидаются свежего кофе. Время от времени одна из них будет подниматься на третий этаж в сопровождении мужчины, а остальные, сидя в кухне, выложенной изразцами, будут слушать скрип матраса в вечерней тишине.
– Успокойся, Себастьяна, – утешила ее Каэтана, остановившись на верхней ступени лестницы. – Разве ты не знаешь, что без притаившегося врага спектакль не будет правдивым? Этим надсмотрщикам не дано изменить судьбу артиста. С этой минуты мы останемся в «Ирисе», как в осажденной неприятелем цитадели, без воды и без пищи.
Балиньо пристроился ступенькой ниже: там он чувствовал себя как один из двенадцати пэров Франции.
– Они жаждут нашего провала, – сказал Балиньо, подбрасывая Каэтане тему.
Каэтана глубоко вздохнула, чтобы слышно было даже в последнем ряду.
– Кто они такие, чтобы повергнуть нас в прах, если об этом позаботилась уже сама жизнь? Мы носим остывший пепел в груди, точно теплую накидку на плечах в зимнюю пору.
Фигура Каэтаны стала не менее внушительной, чем у Каллас в роли жрицы Нормы. Балиньо тронул ее за локоть, чтобы она продолжала. Не давать же говорить Нарсисо!
– Добро пожаловать, враги мои! В том числе начальник полиции Нарсисо. Пока существует искусство, этот дом открыт для всех!
Однако на высоких нотах голос Каэтаны сорвался, что не помешало ей вызвать всеобщий катарсис: все начали обниматься, словно после тягостной осады одолели врага.
– Кому еще бутербродов? – угощал Эрнесто, обходя присутствующих с подносом. Треволнения последних минут ослабили организм артистов.
– Как жаль, что нет вина, – сказала Диана, кружась вокруг Нарсисо.
Тот, забытый всеми, не знал, что ему делать. Покашлял в надежде, что у него остался хоть один друг, который обратит на него внимание. Никто как будто его и не слышал, не услышали даже грохота его сапог, когда он пошел к выходу.
От самой двери он оглянулся – может, Полидоро заметил, что он уходит, и хочет вернуть его к сцене, чтобы наказать, пообещать выгнать из Триндаде на следующий же день?
Со смутным чувством Нарсисо вышел на улицу. От свежего предрассветного воздуха боль в груди стала острей.
Додо пошла просить совета у свекра. Пред лицом стольких опасностей нельзя было оставаться безучастной: за несколько недель семья может потерять половину состояния. Додо давно подозревала, что во время поездок в Рио, которые Полидоро предпринимал все реже и реже, он покупал иностранные монеты и складывал их в какой-нибудь потаенной пещере или же посылал на текущий счет в швейцарский банк.
Как только актриса доберется до ключа от сейфа или до пещеры, где муж Додо молился по ночам Богу и Дьяволу, можно считать состояние потерянным. Полидоро, не забывший былую страсть, непременно будет добиваться взаимности актрисы. Особенно потому, что в последнее время не было другой женщины, которая ввергла бы его в адское пламя. Он будет приукрашивать старую любовь, находить в ней новые и будто бы яркие черты, вовсе не соответствующие действительности.
– Все меня предали, сеу Жоакин. Эта бродяжка уже не первую неделю живет в Триндаде на мой счет, и никто не предупредил меня об опасности. Только благодаря старшей дочери я не оказалась обманутой женой. Правда ведь, супружеской измены нет, если тебе известно об этой угрозе?
Жоакин позвякивал ложечкой в чашке кофе. Ему хотелось отделаться от жалоб невестки: после обеда клонило в сон – что естественно в таком преклонном возрасте – и визит этот был ему ни к чему.
Но Додо, переступив порог, потребовала, чтобы старик ее выслушал. Она говорила о чести, и это было ее преимущество перед другими членами семейного клана, всегда готовыми просить у Жоакина вспомоществований, ссуд и гораздо реже – советов, а Додо как раз за этим и пришла.
– А кто я такой, по-твоему, Додо? Советчик в сердечных делах? Врачеватель душ? – проворчал он, мечтая поскорей спровадить гостью.
Додо стояла на своем. Пододвинула стул к креслу Жоакина, чтобы постоянно поддерживать внимание к ней. Не даст она ему заснуть.
– Речь идет не о теле Полидоро, сеу Жоакин. Этот остов мужчины я отдаю захудалой актрисе, приехавшей в Триндаде из корыстного интереса. У бедной женщины нет даже своего дома, где она могла бы жить. Но раз так, почему она не обратилась ко мне? Я бы с удовольствием посылала ей по почте каждый месяц определенную сумму, и она не умерла бы с голоду. Хватит у нас быков и пастбищ, чтобы помогать нуждающимся, но я не позволю стучаться в дверь моего дома с намерением украсть то, что принадлежит моим дочерям. Только через мой труп.
В спешке одеваясь, Додо выхватила из шкафа платье, которое было ей узко в талии и выставляло напоказ ее тучность. Из-за многочисленных стирок ткань поблекла. Из синей стала сиреневой. Впрочем, перед свекром она не старалась показать свое богатство в надежде уйти из его дома с чеком в кармане.
– Таковы мужчины, Додо. Когда начинают стареть, мечтают о молодости. А что такое молодость, если не раздувающий ноздри скакун с шелковистой гривой да еще свободные женщины, готовые принять доказательства нашей страсти?
Додо удивило, что отец защищает сына. Обычно он с сыновьями был строг, часто отчитывал их. Особенно Полидоро, который иногда вел себя вызывающе, даже не пришел на открытие бюста. А все из-за этой актрисы, захватившей его в плен и державшей то в «Ирисе», то в номере люкс гостиницы «Палас».
– Мало того, что Полидоро мот, он еще стал и бесчувственным: проводит вечера в грехе и по наущению этой женщины даже отца не уважает. Как вы можете его защищать, вместо того чтобы призвать к разуму?
Споря со стариком, Додо подбоченилась. Она готова была бороться даже без поддержки свекра.
– Мой сын не безответственный человек. Он доброй породы. В моем доме я не видел неуважения. Сама Магнолия никогда не повышала на меня голос. Думай, что говоришь. К тому же никакой мужчина не волен в страсти. Женщина, которая не понимает такой простой истины, не сохранит до старости мужа под боком. И с каких это пор гражданское состояние может дать право выхолостить такого мужчину, как Полидоро?
Жоакин попробовал встать с кресла, опираясь на подлокотник. Трости рядом не оказалось, и он оперся на плечи Додо, как на каменный столб.
– Где я оставил эту чертову палку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107