Он всегда считал обитателей Верхнего Айнона нацией распутников и мелких заговорщиков, и считал верно, но уж никак не подозревал, что благодаря всему этому они были ему родственными душами.
Быть может, именно поэтому он не сразу почуял опасность, когда Гешрунни сказал:
– Я тебя знаю.
Смуглый даже в свете ламп, Гешрунни опустил руки, которые держал сложенными поверх своей белой шелковой куртки, и подался вперед. Выглядел он внушительно: ястребиное лицо бывалого солдата, черная борода, заплетенная настолько туго, что ее косицы походили на узкие кожаные ремешки, и толстые руки, такие загорелые, что было почти не видно айнонских пиктограмм, вытатуированных от плеча до запястья.
Ахкеймион попытался небрежно усмехнуться.
– Меня и жены мои знают, – бросил он, опрокидывая очередную чашу вина. Потом крякнул и промокнул губы. Гешрунни всегда был ограниченным человеком – по крайней мере, Ахкеймион считал его таковым. Колеи, которыми катились его мысли и речи, были узки и накатаны. Это свойственно многим воинам, тем более воинам-рабам.
Однако это заявление говорило об обратном.
Гешрунни внимательно следил за Ахкеймионом. Подозрение в его глазах смешивалось с легким изумлением. Он с отвращением мотнул головой.
– Нет, мне следовало сказать: я знаю, кто ты такой.
И подался вперед с задумчивым видом, настолько чуждым солдатским манерам, что у Ахкеймиона мурашки поползли по спине от ужаса. Гудящий кабачок словно бы отдалился, сделался лишь фоном, состоящим из размытых силуэтов и золотистых точек светильников.
– Тогда запиши это, – ответил Ахкеймион скучающим тоном, – и отдай мне, когда я протрезвею.
Он огляделся по сторонам, как делают скучающие люди, и убедился, что путь к выходу свободен.
– Я знаю, что у тебя нет жен.
– Да ну? И что с того?
Ахкеймион бросил взгляд за спину собеседнику и увидел шлюху, которая, смеясь, приклеивала к своей потной груди блестящий серебряный энсолярий. Толпа пьяных мужиков вокруг нее взревела:
– Раз!
– У нее это довольно ловко получается. Знаешь, как она это делает? Медом мажется.
Но Гешрунни гнул свое.
– Таким, как ты, не дозволено иметь жен.
– Таким, как я, а? И кто же я, по-твоему?
– Ты – колдун. Адепт.
Ахкеймион расхохотался, уже понимая, что мгновенное замешательство выдало его. Однако продолжать этот спектакль все равно имело смысл. В худшем случае это позволит выиграть несколько лишних секунд. Достаточно, чтобы остаться в живых.
– Клянусь задницей Последнего Пророка, друг мой! – воскликнул Ахкеймион, вновь поглядывая в сторону выхода, – твои обвинения можно измерять чашами! Кем ты обозвал меня в прошлый раз, шлюхиным сыном?
Со всех сторон послышались смешки. Сзади взревели:
– Два!
Гешрунни скорчил какую-то гримасу – это Ахкеймиону ничего не дало: у его собеседника любое выражение лица смахивало на гримасу, особенно улыбка. Однако рука, что метнулась вперед и сдавила ему запястье, сказала Ахкеймиону все, что следовало знать.
«Я обречен. Им все известно».
Мало на свете вещей страшнее, чем «они», тем более в Каритусале. «Они» – это Багряные Шпили, самая могущественная из школ Трех Морей, тайные владыки Верхнего Айнона. Гешрунни был командиром джаврегов, воинов-рабов Багряных Шпилей – отчего, собственно, Ахкеймион и обхаживал его последние несколько недель. Это то, чем положено заниматься шпионам – переманивать рабов своих соперников.
Гешрунни грозно смотрел Ахкеймиону в глаза, выворачивая его руку ладонью наружу.
– Проверить мои подозрения проще простого, – негромко сказал он.
– Три! – прогремело среди крашеных кирпичей и обшарпанного красного дерева.
Ахкеймион поморщился – оттого, что Гешрунни сдавил ему руку, и оттого, что он знал, как именно воин собирается проверять свои подозрения. «Нет, только не это!»
– Гешрунни, прошу тебя! Друг мой, ты просто пьян! Ну какая школа решится вызвать гнев Багряных Шпилей?
Гешрунни пожал плечами.
– Может, мисунсаи. Или Имперский Сайк. Кишаурим. Вас, проклятых, не счесть! Но если бы мне предложили биться об заклад, я поставил бы на Завет. Я бы сказал, что ты – адепт Завета.
Хитроумный раб! Давно ли он узнал?
Невозможные слова вертелись у Ахкеймиона на языке – слова, ослепляющие глаза и обжигающие плоть. «Он не оставил мне выбора!» Конечно, поднимется шум. Люди завопят, схватятся за мечи, но ему они ничего не сделают – только разбегутся с дороги. Айноны боятся магии сильнее, чем любой другой народ Трех Морей.
«Выбора нет!»
Но Гешрунни уже полез под свою вышитую куртку. Нащупал что-то у себя на груди и ухмыльнулся, точно скалящийся шакал.
«Поздно…»
– Сдается мне, – заметил Гешрунни с пугающей небрежностью, – тебе есть что сказать.
И вытянул из-под куртки хору. Подмигнул Ахкеймиону и с ужасающей легкостью порвал золотую цепочку, на которой она висела. Ахкеймион почуял хору с первой же их встречи – именно благодаря ее жуткому бормотанию он вычислил должность Гешрунни. А теперь Гешрунни воспользуется ею, чтобы вычислить его…
– Это что еще такое? – спросил Ахкеймион. Однако по его руке пробежала дрожь животного ужаса.
– Сдается мне, ты это знаешь, Акка. Сдается мне, ты это знаешь куда лучше моего!
Хора… Адепты звали их «Безделушками». Люди часто дают шутливые прозвища тому, чего втайне страшатся. Но другие люди, те, что вслед за Тысячей Храмов считали колдовство святотатством, называли их Слезами Господними. Однако Бог к их созданию никакого отношения не имел. Хоры были наследием Древнего Севера, настолько ценным, что приобрести их можно было лишь путем династического брака, убийства, либо же получить в дань от целого народа. И хоры стоили того: они делали своего владельца неуязвимым для колдовства, а также убивали любого колдуна, имевшего несчастье их коснуться.
Гешрунни, без труда удерживая руку Ахкеймиона, поднял хору, держа ее двумя пальцами. На вид ничего особенного в ней не было: железный шарик величиной с маслину, покрытый наклонной вязью нелюдских письмен. Ахкеймион почувствовал, как у него засосало под ложечкой: будто в руках у Гешрунни была не вещь, а отверстие, ничто, крохотная дыра в ткани мира. Стук сердца гулом отдавался в ушах. Он подумал о своем ноже, спрятанном под туникой.
– Четыре!
Хриплый хохот.
Ахкеймион попытался отнять руку. Тщетно.
– Гешрунни…
– У каждого командира джаврегов есть такая вещица, – сказал Гешрунни тоном одновременно задумчивым и гордым. – Хотя это ты и так знаешь.
«Он дурачил меня все это время! Как я мог так ошибиться?!»
– Твои хозяева добры… – выдавил Ахкеймион. Он стыл от ужаса, повисшего в нескольких дюймах над его ладонью.
– Добры? – презрительно бросил Гешрунни. – Багряные Шпили – не добры. Они беспощадны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Быть может, именно поэтому он не сразу почуял опасность, когда Гешрунни сказал:
– Я тебя знаю.
Смуглый даже в свете ламп, Гешрунни опустил руки, которые держал сложенными поверх своей белой шелковой куртки, и подался вперед. Выглядел он внушительно: ястребиное лицо бывалого солдата, черная борода, заплетенная настолько туго, что ее косицы походили на узкие кожаные ремешки, и толстые руки, такие загорелые, что было почти не видно айнонских пиктограмм, вытатуированных от плеча до запястья.
Ахкеймион попытался небрежно усмехнуться.
– Меня и жены мои знают, – бросил он, опрокидывая очередную чашу вина. Потом крякнул и промокнул губы. Гешрунни всегда был ограниченным человеком – по крайней мере, Ахкеймион считал его таковым. Колеи, которыми катились его мысли и речи, были узки и накатаны. Это свойственно многим воинам, тем более воинам-рабам.
Однако это заявление говорило об обратном.
Гешрунни внимательно следил за Ахкеймионом. Подозрение в его глазах смешивалось с легким изумлением. Он с отвращением мотнул головой.
– Нет, мне следовало сказать: я знаю, кто ты такой.
И подался вперед с задумчивым видом, настолько чуждым солдатским манерам, что у Ахкеймиона мурашки поползли по спине от ужаса. Гудящий кабачок словно бы отдалился, сделался лишь фоном, состоящим из размытых силуэтов и золотистых точек светильников.
– Тогда запиши это, – ответил Ахкеймион скучающим тоном, – и отдай мне, когда я протрезвею.
Он огляделся по сторонам, как делают скучающие люди, и убедился, что путь к выходу свободен.
– Я знаю, что у тебя нет жен.
– Да ну? И что с того?
Ахкеймион бросил взгляд за спину собеседнику и увидел шлюху, которая, смеясь, приклеивала к своей потной груди блестящий серебряный энсолярий. Толпа пьяных мужиков вокруг нее взревела:
– Раз!
– У нее это довольно ловко получается. Знаешь, как она это делает? Медом мажется.
Но Гешрунни гнул свое.
– Таким, как ты, не дозволено иметь жен.
– Таким, как я, а? И кто же я, по-твоему?
– Ты – колдун. Адепт.
Ахкеймион расхохотался, уже понимая, что мгновенное замешательство выдало его. Однако продолжать этот спектакль все равно имело смысл. В худшем случае это позволит выиграть несколько лишних секунд. Достаточно, чтобы остаться в живых.
– Клянусь задницей Последнего Пророка, друг мой! – воскликнул Ахкеймион, вновь поглядывая в сторону выхода, – твои обвинения можно измерять чашами! Кем ты обозвал меня в прошлый раз, шлюхиным сыном?
Со всех сторон послышались смешки. Сзади взревели:
– Два!
Гешрунни скорчил какую-то гримасу – это Ахкеймиону ничего не дало: у его собеседника любое выражение лица смахивало на гримасу, особенно улыбка. Однако рука, что метнулась вперед и сдавила ему запястье, сказала Ахкеймиону все, что следовало знать.
«Я обречен. Им все известно».
Мало на свете вещей страшнее, чем «они», тем более в Каритусале. «Они» – это Багряные Шпили, самая могущественная из школ Трех Морей, тайные владыки Верхнего Айнона. Гешрунни был командиром джаврегов, воинов-рабов Багряных Шпилей – отчего, собственно, Ахкеймион и обхаживал его последние несколько недель. Это то, чем положено заниматься шпионам – переманивать рабов своих соперников.
Гешрунни грозно смотрел Ахкеймиону в глаза, выворачивая его руку ладонью наружу.
– Проверить мои подозрения проще простого, – негромко сказал он.
– Три! – прогремело среди крашеных кирпичей и обшарпанного красного дерева.
Ахкеймион поморщился – оттого, что Гешрунни сдавил ему руку, и оттого, что он знал, как именно воин собирается проверять свои подозрения. «Нет, только не это!»
– Гешрунни, прошу тебя! Друг мой, ты просто пьян! Ну какая школа решится вызвать гнев Багряных Шпилей?
Гешрунни пожал плечами.
– Может, мисунсаи. Или Имперский Сайк. Кишаурим. Вас, проклятых, не счесть! Но если бы мне предложили биться об заклад, я поставил бы на Завет. Я бы сказал, что ты – адепт Завета.
Хитроумный раб! Давно ли он узнал?
Невозможные слова вертелись у Ахкеймиона на языке – слова, ослепляющие глаза и обжигающие плоть. «Он не оставил мне выбора!» Конечно, поднимется шум. Люди завопят, схватятся за мечи, но ему они ничего не сделают – только разбегутся с дороги. Айноны боятся магии сильнее, чем любой другой народ Трех Морей.
«Выбора нет!»
Но Гешрунни уже полез под свою вышитую куртку. Нащупал что-то у себя на груди и ухмыльнулся, точно скалящийся шакал.
«Поздно…»
– Сдается мне, – заметил Гешрунни с пугающей небрежностью, – тебе есть что сказать.
И вытянул из-под куртки хору. Подмигнул Ахкеймиону и с ужасающей легкостью порвал золотую цепочку, на которой она висела. Ахкеймион почуял хору с первой же их встречи – именно благодаря ее жуткому бормотанию он вычислил должность Гешрунни. А теперь Гешрунни воспользуется ею, чтобы вычислить его…
– Это что еще такое? – спросил Ахкеймион. Однако по его руке пробежала дрожь животного ужаса.
– Сдается мне, ты это знаешь, Акка. Сдается мне, ты это знаешь куда лучше моего!
Хора… Адепты звали их «Безделушками». Люди часто дают шутливые прозвища тому, чего втайне страшатся. Но другие люди, те, что вслед за Тысячей Храмов считали колдовство святотатством, называли их Слезами Господними. Однако Бог к их созданию никакого отношения не имел. Хоры были наследием Древнего Севера, настолько ценным, что приобрести их можно было лишь путем династического брака, убийства, либо же получить в дань от целого народа. И хоры стоили того: они делали своего владельца неуязвимым для колдовства, а также убивали любого колдуна, имевшего несчастье их коснуться.
Гешрунни, без труда удерживая руку Ахкеймиона, поднял хору, держа ее двумя пальцами. На вид ничего особенного в ней не было: железный шарик величиной с маслину, покрытый наклонной вязью нелюдских письмен. Ахкеймион почувствовал, как у него засосало под ложечкой: будто в руках у Гешрунни была не вещь, а отверстие, ничто, крохотная дыра в ткани мира. Стук сердца гулом отдавался в ушах. Он подумал о своем ноже, спрятанном под туникой.
– Четыре!
Хриплый хохот.
Ахкеймион попытался отнять руку. Тщетно.
– Гешрунни…
– У каждого командира джаврегов есть такая вещица, – сказал Гешрунни тоном одновременно задумчивым и гордым. – Хотя это ты и так знаешь.
«Он дурачил меня все это время! Как я мог так ошибиться?!»
– Твои хозяева добры… – выдавил Ахкеймион. Он стыл от ужаса, повисшего в нескольких дюймах над его ладонью.
– Добры? – презрительно бросил Гешрунни. – Багряные Шпили – не добры. Они беспощадны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165