Голова гудела. Но чувствовал он себя на удивление спокойно.
Он обернулся к Скеаосу.
– Кто-то принес тебе послание, старый друг. Что это было, вести о Конфасе?
Безумный вопрос, но на удивление тривиальный, если задаешь его, когда нечем дышать.
Советник ответил не сразу. У императора вновь затряслись руки.
«Молю тебя, Сейен! Прошу тебя!»
– Нет, о Бог Людей.
Головокружительное облегчение. Ксерий едва не пошатнулся снова.
– Нет? А что же тогда?
– Фаним прислали своего эмиссара в ответ на вашу просьбу о переговорах.
– Хорошо… Очень хорошо!
– Но это не простой эмиссар, Бог Людей. Скеаос облизнул свои тонкие, старческие губы.
– Это кишаурим. Фаним прислали кишаурима. Солнце село, и, казалось, всякая надежда угасла вместе с ним.
В тесном дворике, который Гаэнкельти выбрал для встречи, точно лохмотья на ветру, трепалось клочьями пламя факелов. Окруженный карликовыми вишнями и плакучими остролистами, Ксерий крепко стиснул свою хору, так, что захрустели костяшки пальцев. Он обводил взглядом мрак примыкающих к дворику галерей, бессознательно подсчитывая своих людей, которых было еле видно во мраке. Обернулся к тощему колдуну, стоявшему по правую руку, Кемемкетри, великому магистру его Имперского Сайка.
– Тебе этого достаточно?
– Более чем достаточно, – негодующим тоном отозвался Кемемкетри.
– Не забывайтесь, великий магистр! – одернул его Скеаос, стоявший по левую руку от Ксерия. – Император задал нам вопрос!
Кемемкетри напряженно, словно бы нехотя склонил голову. В его больших влажных глазах отражались двойные языки пламени.
– Нас здесь трое, о Бог Людей, и дюжина арбалетчиков, все при хорах.
Ксерий поморщился.
– Всего трое? То есть ты и еще двое?
– Тут уж ничего не поделаешь, о Бог Людей.
– Разумеется.
Ксерий подумал о хоре в своей правой руке. Он легко мог унизить надменного мага одним лишь прикосновением, но тогда их останется только двое. Как он презирал и ненавидел колдунов! Почти так же, как необходимость пользоваться их услугами.
– Идут! – шепнул Скеаос.
Ксерий стиснул хору еще сильнее, вырезанные на ней письмена обожгли ему ладонь.
Во двор вступили два эотских гвардейца, вооруженные не столько мечами, сколько лампами. Они встали по обе стороны бронзовых дверей, и между ними появился Гаэнкельти, все еще не снявший церемониального доспеха, а следом за Гаэнкельти – человек, закутанный в черное холщовое одеяние с капюшоном. Капитан подвел посланца к нужному месту – туда, где смыкались и пересекались круги света от четырех факелов. Несмотря на яркий свет, Ксерию были видны лишь губы посланца да левая щека, наполовину закрытая капюшоном.
Кишаурим… Для нансурцев не было слова ненавистнее – разве что скюльвенды. Нансурских детей – даже детей императора – воспитывали на страшных сказках о языческих колдунах-жрецах, об их развратных обрядах и бесконечном могуществе. Само это слово пробуждало ужас в душе нансурца.
Ксерий попытался перевести дыхание. «Зачем они прислали кишаурима? Чтобы убить меня?»
Посланец откинул капюшон, расправив его по плечам. Потом отпустил руки – и черный балахон упал наземь, открывая взору длинную шафрановую рясу. Выбритая голова была бледной – ужасающе бледной, – а самой приметной чертой лица были пустые черные глазницы. Безглазые лица всегда пугали Ксерия: они напоминали о черепе, скрывающемся за каждым живым человеческим лицом, – но сознание того, что человек этот, несмотря ни на что, все же способен видеть, болезненно сдавило горло. Ксерий сглотнул – не помогло. Как и рассказывали ему наставники в детстве, вокруг шеи кишаурима обвилась змея – шайгекский соляной аспид, черный, блестящий, точно намазанный маслом. Мелькающее жало и глазки, заменявшие жрецу его собственные глаза, покачивались рядом с его правым ухом. Незрячие провалы были устремлены прямо на Ксерия, в то время как змеиная головка ворочалась из стороны в сторону, медленно озирая дворик, методично пробуя на вкус воздух.
– Ты его видишь, Кемемкетри? – прошипел еле слышно Ксерий. – Ты видишь знак его колдовства?
– Я ничего не вижу, – откликнулся великий магистр. Его голос был напряженным: он боялся быть услышанным.
Глазки змеи на миг задержались на темных галереях, обрамлявших дворик, будто оценивали опасность, таящуюся во мраке. А потом змея, точно рулевое весло на хорошо смазанной уключине, плавно развернулась и уставилась на Ксерия.
– Я – Маллахет, – сказал кишаурим на безупречном шейском, – приемный сын Кисмы из племени Индара-Кишаури.
– Ты – Маллахет?! – воскликнул Кемемкетри. Очередное нарушение этикета: Ксерий не давал ему дозволения заговорить.
– А ты – Кемемкетри.
Безглазое лицо склонилось, но голова змеи застыла неподвижно.
– Встреча со старым врагом – большая честь для меня.
Ксерий ощутил, как напрягся великий магистр.
– Ваше величество, – чуть слышно прошептал Кемемкетри, – вам необходимо уйти! Немедленно! Если это и впрямь Маллахет, вам грозит серьезная опасность. Не только вам, но и всем нам!
Маллахет… Ксерий уже слышал это имя прежде, на одном из совещаний Скеаоса. Тот, чьи руки в шрамах, как у скюльвенда…
– Так значит, троих недостаточно? – отозвался Ксерий, почему-то ободренный страхом своего великого магистра.
– Среди кишаурим Маллахет – второй после Сеоакти! И то лишь потому, что закон их пророка запрещает не кианцу занимать должность ересиарха. Сами кишаурим страшатся его могущества!
– Великий магистр прав, о Бог Людей, – вполголоса добавил Скеаос. – Вам немедленно нужно удалиться. Позвольте мне вести переговоры вместо вас…
Но Ксерий не обратил внимания на их речи. Как они могут быть столь малодушны, когда сами боги хранят эту их встречу?
– Приятно познакомиться, Маллахет, – сказал он, сам удивляясь тому, как ровно звучит его голос.
После краткого молчания Гаэнкельти рявкнул:
– Вы находитесь в присутствии Икурея Ксерия III, императора нансурцев! Преклоните колени, Маллахет.
Кишаурим повел пальцем, и аспид у него на шее насмешливо качнулся в такт.
– Фаним не преклоняют колен ни перед кем, кроме Единого, Бога-в-Одиночестве.
Гаэнкельти, то ли машинально, то ли из невежества, замахнулся кулаком, собираясь ударить посланца. Ксерий успел остановить его, вытянув руку.
– Для такого случая мы, пожалуй, отбросим придворный этикет, капитан, – промолвил он. – Язычники и так достаточно скоро склонятся предо мной.
Он накрыл кулак, сжимавший хору, ладонью другой руки, повинуясь бессознательному стремлению скрыть хору от глаз змеи.
– Ты пришел, чтобы вести переговоры? – спросил он у кишаурима.
– Нет.
Кемемкетри процедил сквозь зубы казарменное ругательство.
– Зачем же ты пришел?
– Я пришел, император, чтобы вы могли вести переговоры с другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Он обернулся к Скеаосу.
– Кто-то принес тебе послание, старый друг. Что это было, вести о Конфасе?
Безумный вопрос, но на удивление тривиальный, если задаешь его, когда нечем дышать.
Советник ответил не сразу. У императора вновь затряслись руки.
«Молю тебя, Сейен! Прошу тебя!»
– Нет, о Бог Людей.
Головокружительное облегчение. Ксерий едва не пошатнулся снова.
– Нет? А что же тогда?
– Фаним прислали своего эмиссара в ответ на вашу просьбу о переговорах.
– Хорошо… Очень хорошо!
– Но это не простой эмиссар, Бог Людей. Скеаос облизнул свои тонкие, старческие губы.
– Это кишаурим. Фаним прислали кишаурима. Солнце село, и, казалось, всякая надежда угасла вместе с ним.
В тесном дворике, который Гаэнкельти выбрал для встречи, точно лохмотья на ветру, трепалось клочьями пламя факелов. Окруженный карликовыми вишнями и плакучими остролистами, Ксерий крепко стиснул свою хору, так, что захрустели костяшки пальцев. Он обводил взглядом мрак примыкающих к дворику галерей, бессознательно подсчитывая своих людей, которых было еле видно во мраке. Обернулся к тощему колдуну, стоявшему по правую руку, Кемемкетри, великому магистру его Имперского Сайка.
– Тебе этого достаточно?
– Более чем достаточно, – негодующим тоном отозвался Кемемкетри.
– Не забывайтесь, великий магистр! – одернул его Скеаос, стоявший по левую руку от Ксерия. – Император задал нам вопрос!
Кемемкетри напряженно, словно бы нехотя склонил голову. В его больших влажных глазах отражались двойные языки пламени.
– Нас здесь трое, о Бог Людей, и дюжина арбалетчиков, все при хорах.
Ксерий поморщился.
– Всего трое? То есть ты и еще двое?
– Тут уж ничего не поделаешь, о Бог Людей.
– Разумеется.
Ксерий подумал о хоре в своей правой руке. Он легко мог унизить надменного мага одним лишь прикосновением, но тогда их останется только двое. Как он презирал и ненавидел колдунов! Почти так же, как необходимость пользоваться их услугами.
– Идут! – шепнул Скеаос.
Ксерий стиснул хору еще сильнее, вырезанные на ней письмена обожгли ему ладонь.
Во двор вступили два эотских гвардейца, вооруженные не столько мечами, сколько лампами. Они встали по обе стороны бронзовых дверей, и между ними появился Гаэнкельти, все еще не снявший церемониального доспеха, а следом за Гаэнкельти – человек, закутанный в черное холщовое одеяние с капюшоном. Капитан подвел посланца к нужному месту – туда, где смыкались и пересекались круги света от четырех факелов. Несмотря на яркий свет, Ксерию были видны лишь губы посланца да левая щека, наполовину закрытая капюшоном.
Кишаурим… Для нансурцев не было слова ненавистнее – разве что скюльвенды. Нансурских детей – даже детей императора – воспитывали на страшных сказках о языческих колдунах-жрецах, об их развратных обрядах и бесконечном могуществе. Само это слово пробуждало ужас в душе нансурца.
Ксерий попытался перевести дыхание. «Зачем они прислали кишаурима? Чтобы убить меня?»
Посланец откинул капюшон, расправив его по плечам. Потом отпустил руки – и черный балахон упал наземь, открывая взору длинную шафрановую рясу. Выбритая голова была бледной – ужасающе бледной, – а самой приметной чертой лица были пустые черные глазницы. Безглазые лица всегда пугали Ксерия: они напоминали о черепе, скрывающемся за каждым живым человеческим лицом, – но сознание того, что человек этот, несмотря ни на что, все же способен видеть, болезненно сдавило горло. Ксерий сглотнул – не помогло. Как и рассказывали ему наставники в детстве, вокруг шеи кишаурима обвилась змея – шайгекский соляной аспид, черный, блестящий, точно намазанный маслом. Мелькающее жало и глазки, заменявшие жрецу его собственные глаза, покачивались рядом с его правым ухом. Незрячие провалы были устремлены прямо на Ксерия, в то время как змеиная головка ворочалась из стороны в сторону, медленно озирая дворик, методично пробуя на вкус воздух.
– Ты его видишь, Кемемкетри? – прошипел еле слышно Ксерий. – Ты видишь знак его колдовства?
– Я ничего не вижу, – откликнулся великий магистр. Его голос был напряженным: он боялся быть услышанным.
Глазки змеи на миг задержались на темных галереях, обрамлявших дворик, будто оценивали опасность, таящуюся во мраке. А потом змея, точно рулевое весло на хорошо смазанной уключине, плавно развернулась и уставилась на Ксерия.
– Я – Маллахет, – сказал кишаурим на безупречном шейском, – приемный сын Кисмы из племени Индара-Кишаури.
– Ты – Маллахет?! – воскликнул Кемемкетри. Очередное нарушение этикета: Ксерий не давал ему дозволения заговорить.
– А ты – Кемемкетри.
Безглазое лицо склонилось, но голова змеи застыла неподвижно.
– Встреча со старым врагом – большая честь для меня.
Ксерий ощутил, как напрягся великий магистр.
– Ваше величество, – чуть слышно прошептал Кемемкетри, – вам необходимо уйти! Немедленно! Если это и впрямь Маллахет, вам грозит серьезная опасность. Не только вам, но и всем нам!
Маллахет… Ксерий уже слышал это имя прежде, на одном из совещаний Скеаоса. Тот, чьи руки в шрамах, как у скюльвенда…
– Так значит, троих недостаточно? – отозвался Ксерий, почему-то ободренный страхом своего великого магистра.
– Среди кишаурим Маллахет – второй после Сеоакти! И то лишь потому, что закон их пророка запрещает не кианцу занимать должность ересиарха. Сами кишаурим страшатся его могущества!
– Великий магистр прав, о Бог Людей, – вполголоса добавил Скеаос. – Вам немедленно нужно удалиться. Позвольте мне вести переговоры вместо вас…
Но Ксерий не обратил внимания на их речи. Как они могут быть столь малодушны, когда сами боги хранят эту их встречу?
– Приятно познакомиться, Маллахет, – сказал он, сам удивляясь тому, как ровно звучит его голос.
После краткого молчания Гаэнкельти рявкнул:
– Вы находитесь в присутствии Икурея Ксерия III, императора нансурцев! Преклоните колени, Маллахет.
Кишаурим повел пальцем, и аспид у него на шее насмешливо качнулся в такт.
– Фаним не преклоняют колен ни перед кем, кроме Единого, Бога-в-Одиночестве.
Гаэнкельти, то ли машинально, то ли из невежества, замахнулся кулаком, собираясь ударить посланца. Ксерий успел остановить его, вытянув руку.
– Для такого случая мы, пожалуй, отбросим придворный этикет, капитан, – промолвил он. – Язычники и так достаточно скоро склонятся предо мной.
Он накрыл кулак, сжимавший хору, ладонью другой руки, повинуясь бессознательному стремлению скрыть хору от глаз змеи.
– Ты пришел, чтобы вести переговоры? – спросил он у кишаурима.
– Нет.
Кемемкетри процедил сквозь зубы казарменное ругательство.
– Зачем же ты пришел?
– Я пришел, император, чтобы вы могли вести переговоры с другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165