Саубон остановился в нескольких шагах от главнокомандующего. Он выглядел поджарым и хищным, точно волк.
– Этот скюльвенд айнрити тоже необходим. Ты ведь сам это сказал, Конфас. Нам нужно спасение от нашего неразумия на поле битвы.
– Это сказал тебе не я, глупец! Это сказали Кальмемунис и твой родич Тарщилка, погибшие на равнине Менгедда.
– Кальмемунис! – презрительно бросил Саубон. – Тарщилка! Сброд, потащившийся на войну в сопровождении сброда!
– Скажи мне, Конфас, – вмешался Пройас, – разве не было заранее ясно, что Кальмемунис обречен? А если так, зачем же император снабдил его провизией?
– Это все к делу не относится! – вскричал Конфас.
«Он лжет, – понял Келлхус. – Они знали, что Священное воинство простецов будет разгромлено. Они хотели, чтобы оно было разгромлено…» И внезапно Келлхус осознал, что исход этого спора на самом деле чрезвычайно важен для его миссии. Икуреи пожертвовали целым войском ради того, чтобы взять Священную войну в свои руки. Какую еще катастрофу они организуют, обнаружив, что дело не выгорело?
– Весь вопрос в том, – с жаром продолжал Конфас, – можно ли положиться на скюльвенда, который собирается вести вас против кианцев!
– Нет, вопрос отнюдь не в этом, – возразил Пройас. – Вопрос в том, кому мы можем доверять больше, скюльвенду или тебе.
– Да как вообще можно задаваться подобным вопросом! – возопил Конфас. – Доверять скюльвенду больше, чем мне? Да вы совсем с ума сошли!
И он хрипло расхохотался.
– С ума сошли не мы, Конфас, – проскрежетал Саубон, – а ты и твой дядюшка. Если бы не ваши сраные предсказания грядущих катастроф да не ваш трижды проклятый договор, обо всем этом речи бы вообще не было!
– Но ведь вы идете отвоевывать нашу землю! Каждая равнина, каждый холмик на ней орошены кровью наших предков! И вы отказываете нам в том, что принадлежит нам по праву?
– Эта земля – Божья земля, Икурей, – отрезал Пройас. – Это родина Последнего Пророка. Или ты ставишь жалкие анналы нансурцев выше Трактата? Выше нашего Господа, Айнри Сейена?
Конфас ответил не сразу, прежде тщательно взвесил свой ответ. Келлхус понял, что стоит трижды подумать, прежде чем ввязываться в спор о благочестии с Нерсеем Пройасом.
– А кто такой ты, Пройас, чтобы спрашивать об этом? – отпарировал Конфас, снова взяв себя в руки. – А? Ты, который готов поставить язычника – и не какого-нибудь, а скюльвенда – выше Сейена?
– Все мы орудия в руке Божией, Икурей. Даже язычник – и не какой-нибудь, а скюльвенд – может стать орудием, если такова воля Господа.
– Что же мы тогда, станем угадывать волю Господа? А, Пройас?
– Это, Икурей, дело Майтанета.
И Пройас обернулся к Готиану, который все это время внимательно наблюдал за перепалкой.
– Что говорит Майтанет, Готиан? Скажи нам. Что говорит наш шрайя?
Великий магистр крепко сжимал в руках коробочку слоновой кости. Все знали, что у него есть ответ. Лицо великого магистра было неуверенным. «Он не может решиться. Он презирает императора, не доверяет ему, но боится, что решение, предложенное Пройасом, чересчур радикально». Келлхус понял, что очень скоро придется вмешаться ему.
– Я бы спросил у скюльвенда, – ответил Готиан, прокашлявшись, – зачем он явился сюда.
Найюр пристально посмотрел на шрайского рыцаря, на Бивень, вышитый золотом на груди его белого одеяния. «Слова в тебе, скюльвенд! Произнеси их».
– Я пришел ради грядущей войны, – ответил наконец Найюр.
– Но скюльвенды так не поступают! – возразил Готиан. Он испытывал подозрения, но надежда не давала им воли. – Скюльвенды не бывают наемниками. По крайней мере, я о таком никогда не слышал.
– Я не продаю себя, если ты это имеешь в виду. Народ вообще никогда и ничего не продает. Если нам что-то нужно, мы это захватываем.
– Вот-вот! Он и нас хочет захватить! – перебил Конфас.
– Дайте этому человеку высказаться! – воскликнул Готьелк, утратив наконец терпение.
– После Кийута, – продолжал Найюр, – утемоты были уничтожены. Степь не такая, как вам кажется. Народ воюет всегда, если не со шранками, нансурцами или кианцами, то, значит, друг с другом. Наши пастбища захвачены нашими стародавними соперниками. Наши стада вырезаны. Наши стойбища сожжены. Я больше ничему не вождь.
Найюр обвел взглядом их лица. Все внимательно слушали его. Келлхус успел убедиться, что если байки уместны, к ним всегда относятся с почтением.
– От этого человека, – сказал он, указав на Келлхуса, – я узнал, что чужеземец тоже может обладать честью. Он был рабом, но сражался на нашей стороне против куоатов. Благодаря ему, благодаря его снам, посланным Богом, я узнал о вашей войне. Я остался без племени и потому поверил ему на слово.
Келлхус обнаружил, что теперь множество глаз устремлено на него. Быть может, стоит воспользоваться моментом? Или пусть скюльвенд продолжает?
– Поверил на слово? – переспросил Готиан, одновременно озадаченно и слегка благоговейно. – В чем?
– В том, что эта война будет непохожа на другие. Что она будет откровением…
– Понимаю, – сказал Готиан, и глаза его внезапно озарились светом забытой веры.
– Понимаешь? – переспросил Найюр. – Не думаю. Я ведь по-прежнему скюльвенд.
Степняк взглянул на Пройаса, потом обвел глазами собравшееся вокруг блестящее общество.
– Не обманывайся во мне, айнрити. В этом Конфас прав. Вы все для меня все равно что шатающиеся пьяницы. Мальчишки, которые играют в войну, когда вам подобает сидеть дома, с матерями. Вы ничего не знаете о войне. Война – это тьма. Она черна, как смола. Война – это не Бог. Она не смеется и не плачет. Она не вознаграждает ни ловкость, ни отвагу. Это не испытание для душ и не мера воли. Еще менее она может быть орудием, средством для достижения какой-нибудь бабской цели. Это просто место, где стальные кости земли сталкиваются с полыми костями людей и перемалывают их.
Вы предложили мне войну – и я согласился. Ничего больше. Я не стану сожалеть о ваших потерях. Я не преклоню головы у ваших погребальных костров. Я не стану радоваться вашим победам. Однако я принял вызов. Я буду страдать вместе с вами. Я буду предавать фаним мечу и устрою бойню их женам и детям. И когда я лягу спать, мне будут сниться их жалобы и стоны, и сердце мое возрадуется.
Воцарилось ошеломленное молчание. Наконец Готьелк, старый граф Агансанорский, сказал:
– Я бывал во многих битвах. Кости мои стары, но они по-прежнему при мне, а не преданы огню. И я научился доверять человеку, который ненавидит открыто, и бояться только тех, кто ненавидит исподтишка. Меня ответ этого человека устраивает – хотя он мне и не нравится.
Он обернулся к Конфасу – глаза его недоверчиво прищурились.
– Печально это, когда язычник учит нас честности! Постепенно, мало-помалу, остальные поддержали его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165