Скажи, где должна остановиться вторая, полезная часть Священного воинства?
Ксерий переглянулся с Конфасом. Он увидел ненавистную, понимающую усмешечку, которая блуждала по лицу племянника, нигде надолго не задерживаясь, но обнаружил гам еще и согласие – единственное место, где оно было действительно необходимо. Что такое Шайме в сравнении с империей? Что такое вера в сравнении с императорской властью? Конфас встал на сторону империи – на его сторону. Воздух внезапно наполнился благоуханием – то было унижение его матери. Ксерий наслаждался им.
– Это война, матушка. Это как в игре в кости: кто может заранее предугадать, какие победы – или катастрофы – ждут в будущем?
Надменная императрица посмотрела на него долгим взглядом. Ее лицо под слоем косметики выглядело пугающе неподвижным.
– Шайме, – сказала она наконец неживым голосом. – Священная война должна потерпеть крах, не дойдя до Шайме.
Ксерий улыбнулся, потом пожал плечами. И снова обернулся к реке. Возгласы гребцов уже разрывали небо, и мимо галеры проходил первый из баркасов. Баркасы волокли на длинных пеньковых канатах тяжелую, неуклюжую баржу, такую огромную, что, казалось, сверкающая гладь реки прогибается под нею. Ксерий увидел перед собой черный монумент, возлежащий на деревянных балках. Его длина равнялась высоте врат Момемна. То был огромный обелиск, предназначавшийся для храмового комплекса Кмираль в Момемне. Глядя на проползающий мимо обелиск, Ксерий, казалось, кожей ощутил сладострастный жар нагретого на солнце базальта, источаемый полированными гранями и массивным императорским профилем, великим и ужасным ликом Икурея Ксерия III на вершине монумента. Сердце его переполнилось чувствами, и по щекам покатились неподдельные слезы. Ксерий представил себе, как этот обелиск воздвигнется в самом сердце Кмираля, на виду у тысяч восхищенных глаз, где его царственный лик будет вечно смотреть в глаза белому солнцу. Святилище. Его мысли перескочили на другое. «Я буду бессмертен…» Он вернулся на свой диванчик и удобно развалился, сознательно наслаждаясь приливом надежды и гордости. О сладостное богоподобное тщеславие!
– Похоже на огромный саркофаг, – заметила его мать. Вечно эта ядовитая змея правды!
ГЛАВА 8
МОМЕМН
«Короли никогда не лгут. Они требуют, чтобы мир заблуждался».
Конрийская пословица
«Нильнамешские мудрецы утверждают, что, когда мы воистину постигаем богов, мы воспринимаем их не как царей, но как воров. Это одно из мудрейших богохульств: ведь цари вечно нас обманывают, воры же – никогда».
Олекарос, «Признания»
Осень, 4110 год Бивня, северные степи Джиюнати
Юрсалка-утемот внезапно проснулся.
Какой-то шум…
Огонь потух. Кругом непроглядная тьма. По шкурам, которыми обтянуты стены якша, барабанит дождь. Одна из жен застонала во сне и завозилась под одеялом.
И тут Юрсалка услышал его снова. Стук в кожаный полог, прикрывавший вход.
– Огата? – хрипло прошептал он.
Один из его младших сыновей ушел накануне и не вернулся домой. Они решили, что мальчишку застал в степи дождь и что он вернется, когда переждет непогоду где-нибудь в укрытии. Огата уже не раз такое вытворял. Однако Юрсалка все же беспокоился за него.
Вечно он где-то шляется, этот мальчишка!
– Огги?
Молчание.
Снова стук.
Юрсалка не то чтобы встревожился – ему скорее стало любопытно. Он выпростал ноги из-под одеяла, нагишом пробрался к своему палашу. Он был уверен, что это просто Огги дурачится, однако для утемотов настали тяжелые времена. Никогда не знаешь, чего ждать.
Сквозь щель в конической крыше якша сверкнула молния. Капли дождя, падающие сверху, на миг блеснули, точно ртуть. Следом прогрохотал раскат грома, от которого зазвенело в ушах.
И снова стук. Юрсалка напрягся. Осторожно пробрался к выходу между своими детьми и женами и немного помедлил, прежде чем открыть вход в якш. Огги, конечно, мальчишка озорной – возможно, именно поэтому Юрсалка так над ним трясется, – но швыряться камнями в отцовский якш посреди ночи? Озорство ли это?
Или злоба?
Юрсалка стиснул эфес меча. Его пробрала дрожь. Снаружи все лил и лил холодный осенний дождь. Новая беззвучная вспышка, за которой следует оглушительный гром.
Юрсалка отвязал полог и медленно отвел его в сторону концом клинка. Ничего было не видно. Казалось, весь мир шипит и пузырится, окутанный пеленой дождя, хлещущего по грязи и лужам. Этот звук напомнил ему шум Кийута.
Он нырнул наружу, под струи дождя, стиснул зубы, чтобы не стучали. Наступил пальцами на камень в грязи. Почему-то нагнулся и поднял этот камень, однако никак не мог разглядеть, что это. Понял только, что это не камень, а что-то мягкое: вроде куска вяленого мяса или побега дикой спаржи…
Новая молния.
Сперва он только моргнул и зажмурился от слепящего света. Потом прогремел гром – и с ним пришло понимание.
Кончик детского пальца… У него на ладони лежал отрубленный детский палец.
«Огги?!»
Юрсалка выругался, отшвырнул палец и принялся дико вглядываться в окружающую мглу. Гнев, горе и ужас – все было поглощено неверием.
«Этого не может быть!»
Ослепительно-белый зигзаг расколол небо, и на миг Юрсалка увидел весь мир: и пустынный горизонт, и далекие пастбища, и якши его родичей вокруг, и одинокую фигуру человека, стоящего не более чем в десяти метрах и смотрящего на него…
– Убийца, – сказал Юрсалка непослушными губами. – Убийца!
Он услышал чавканье грязи и приближающиеся шаги.
– Я нашел твоего сына, он заблудился в степи, – сказал ненавистный голос – И я решил вернуть его тебе.
Юрсалку ударило в грудь нечто вроде кочна капусты. Его охватила несвойственная ему паника.
– Т-ты жив! – выдавил он. – К-какая радость! Это б-бу-дет такая радость для всех нас!
Новая молния – и Юрсалка увидел его: гигантский силуэт, такой же дикий и стихийный, как гроза и ливень.
– Есть вещи, – проскрежетал из тьмы хриплый голос, – которые, раз расколов, уже не склеишь!
Юрсалка взвыл и ринулся вперед, бестолково размахивая палашом. Однако железные руки схватили его сзади. На лице что-то взорвалось. Палаш выпал из обмякших пальцев. Чужая рука обвила его горло, и Юрсалка тщетно колотил и царапал каменное предплечье. Он почувствовал, как пальцы его ног взрыли грязь, забулькал и ощутил, как нечто острое описало дугу повыше паха. По ногам потекло жаркое и влажное, и Юрсалка ощутил странное, непривычное чувство, будто тело его выдолбили и сделали полым.
Он поскользнулся и плюхнулся в грязь, судорожно подбирая вывалившиеся кишки.
«Я умер».
Короткая вспышка белого света – и Юрсалка увидел, склонившегося над ним человека, увидел безумные глаза и волчью ухмылку. А потом навалилась тьма.
– Кто я? – спросила тьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Ксерий переглянулся с Конфасом. Он увидел ненавистную, понимающую усмешечку, которая блуждала по лицу племянника, нигде надолго не задерживаясь, но обнаружил гам еще и согласие – единственное место, где оно было действительно необходимо. Что такое Шайме в сравнении с империей? Что такое вера в сравнении с императорской властью? Конфас встал на сторону империи – на его сторону. Воздух внезапно наполнился благоуханием – то было унижение его матери. Ксерий наслаждался им.
– Это война, матушка. Это как в игре в кости: кто может заранее предугадать, какие победы – или катастрофы – ждут в будущем?
Надменная императрица посмотрела на него долгим взглядом. Ее лицо под слоем косметики выглядело пугающе неподвижным.
– Шайме, – сказала она наконец неживым голосом. – Священная война должна потерпеть крах, не дойдя до Шайме.
Ксерий улыбнулся, потом пожал плечами. И снова обернулся к реке. Возгласы гребцов уже разрывали небо, и мимо галеры проходил первый из баркасов. Баркасы волокли на длинных пеньковых канатах тяжелую, неуклюжую баржу, такую огромную, что, казалось, сверкающая гладь реки прогибается под нею. Ксерий увидел перед собой черный монумент, возлежащий на деревянных балках. Его длина равнялась высоте врат Момемна. То был огромный обелиск, предназначавшийся для храмового комплекса Кмираль в Момемне. Глядя на проползающий мимо обелиск, Ксерий, казалось, кожей ощутил сладострастный жар нагретого на солнце базальта, источаемый полированными гранями и массивным императорским профилем, великим и ужасным ликом Икурея Ксерия III на вершине монумента. Сердце его переполнилось чувствами, и по щекам покатились неподдельные слезы. Ксерий представил себе, как этот обелиск воздвигнется в самом сердце Кмираля, на виду у тысяч восхищенных глаз, где его царственный лик будет вечно смотреть в глаза белому солнцу. Святилище. Его мысли перескочили на другое. «Я буду бессмертен…» Он вернулся на свой диванчик и удобно развалился, сознательно наслаждаясь приливом надежды и гордости. О сладостное богоподобное тщеславие!
– Похоже на огромный саркофаг, – заметила его мать. Вечно эта ядовитая змея правды!
ГЛАВА 8
МОМЕМН
«Короли никогда не лгут. Они требуют, чтобы мир заблуждался».
Конрийская пословица
«Нильнамешские мудрецы утверждают, что, когда мы воистину постигаем богов, мы воспринимаем их не как царей, но как воров. Это одно из мудрейших богохульств: ведь цари вечно нас обманывают, воры же – никогда».
Олекарос, «Признания»
Осень, 4110 год Бивня, северные степи Джиюнати
Юрсалка-утемот внезапно проснулся.
Какой-то шум…
Огонь потух. Кругом непроглядная тьма. По шкурам, которыми обтянуты стены якша, барабанит дождь. Одна из жен застонала во сне и завозилась под одеялом.
И тут Юрсалка услышал его снова. Стук в кожаный полог, прикрывавший вход.
– Огата? – хрипло прошептал он.
Один из его младших сыновей ушел накануне и не вернулся домой. Они решили, что мальчишку застал в степи дождь и что он вернется, когда переждет непогоду где-нибудь в укрытии. Огата уже не раз такое вытворял. Однако Юрсалка все же беспокоился за него.
Вечно он где-то шляется, этот мальчишка!
– Огги?
Молчание.
Снова стук.
Юрсалка не то чтобы встревожился – ему скорее стало любопытно. Он выпростал ноги из-под одеяла, нагишом пробрался к своему палашу. Он был уверен, что это просто Огги дурачится, однако для утемотов настали тяжелые времена. Никогда не знаешь, чего ждать.
Сквозь щель в конической крыше якша сверкнула молния. Капли дождя, падающие сверху, на миг блеснули, точно ртуть. Следом прогрохотал раскат грома, от которого зазвенело в ушах.
И снова стук. Юрсалка напрягся. Осторожно пробрался к выходу между своими детьми и женами и немного помедлил, прежде чем открыть вход в якш. Огги, конечно, мальчишка озорной – возможно, именно поэтому Юрсалка так над ним трясется, – но швыряться камнями в отцовский якш посреди ночи? Озорство ли это?
Или злоба?
Юрсалка стиснул эфес меча. Его пробрала дрожь. Снаружи все лил и лил холодный осенний дождь. Новая беззвучная вспышка, за которой следует оглушительный гром.
Юрсалка отвязал полог и медленно отвел его в сторону концом клинка. Ничего было не видно. Казалось, весь мир шипит и пузырится, окутанный пеленой дождя, хлещущего по грязи и лужам. Этот звук напомнил ему шум Кийута.
Он нырнул наружу, под струи дождя, стиснул зубы, чтобы не стучали. Наступил пальцами на камень в грязи. Почему-то нагнулся и поднял этот камень, однако никак не мог разглядеть, что это. Понял только, что это не камень, а что-то мягкое: вроде куска вяленого мяса или побега дикой спаржи…
Новая молния.
Сперва он только моргнул и зажмурился от слепящего света. Потом прогремел гром – и с ним пришло понимание.
Кончик детского пальца… У него на ладони лежал отрубленный детский палец.
«Огги?!»
Юрсалка выругался, отшвырнул палец и принялся дико вглядываться в окружающую мглу. Гнев, горе и ужас – все было поглощено неверием.
«Этого не может быть!»
Ослепительно-белый зигзаг расколол небо, и на миг Юрсалка увидел весь мир: и пустынный горизонт, и далекие пастбища, и якши его родичей вокруг, и одинокую фигуру человека, стоящего не более чем в десяти метрах и смотрящего на него…
– Убийца, – сказал Юрсалка непослушными губами. – Убийца!
Он услышал чавканье грязи и приближающиеся шаги.
– Я нашел твоего сына, он заблудился в степи, – сказал ненавистный голос – И я решил вернуть его тебе.
Юрсалку ударило в грудь нечто вроде кочна капусты. Его охватила несвойственная ему паника.
– Т-ты жив! – выдавил он. – К-какая радость! Это б-бу-дет такая радость для всех нас!
Новая молния – и Юрсалка увидел его: гигантский силуэт, такой же дикий и стихийный, как гроза и ливень.
– Есть вещи, – проскрежетал из тьмы хриплый голос, – которые, раз расколов, уже не склеишь!
Юрсалка взвыл и ринулся вперед, бестолково размахивая палашом. Однако железные руки схватили его сзади. На лице что-то взорвалось. Палаш выпал из обмякших пальцев. Чужая рука обвила его горло, и Юрсалка тщетно колотил и царапал каменное предплечье. Он почувствовал, как пальцы его ног взрыли грязь, забулькал и ощутил, как нечто острое описало дугу повыше паха. По ногам потекло жаркое и влажное, и Юрсалка ощутил странное, непривычное чувство, будто тело его выдолбили и сделали полым.
Он поскользнулся и плюхнулся в грязь, судорожно подбирая вывалившиеся кишки.
«Я умер».
Короткая вспышка белого света – и Юрсалка увидел, склонившегося над ним человека, увидел безумные глаза и волчью ухмылку. А потом навалилась тьма.
– Кто я? – спросила тьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165