– спросил Келлхус.
– А что фаним?
– Они пропустят нас через свою землю?
Найюр подавил желание взглянуть на него. Нарочно или непреднамеренно, Келлхус задал тот самый вопрос, который тревожил Найюра с тех самых пор, как он решился предпринять эту поездку. В тот день, когда Найюр прятался среди мертвых на берегу Кийута – теперь казалось, будто это было давным-давно, – он услышал, как Икурей Конфас говорил о Священной войне айнрити. Но против кого будет эта Священная война? Против магических школ или против фаним?
Найюр тщательно рассчитал их путь. Он собирался перебраться через горы Хетанты в империю, несмотря на то что одинокий скюльвенд среди нансурцев долго не проживет. Конечно, лучше было бы обойти империю стороной и ехать прямо на юг, к истокам реки Семпис, и потом вдоль реки – в Шайгек, северную губернию Киана. А оттуда можно было бы пуститься в Шайме традиционными путями паломников. По слухам, фаним на удивление терпимо относились к паломникам. Но если айнрити действительно затевают Священную войну против Киана, этот путь может привести к гибели. Особенно Келлхуса, с его светлыми волосами и бледной кожей…
Нет. Нужно каким-то образом разузнать побольше об этой Священной войне, прежде чем поворачивать на юг. А чем ближе они к империи, тем больше шансов раздобыть эти сведения. Если айнрити ведут Священную войну не с фаним, они проберутся вдоль границ империи и благополучно достигнут земель фаним. А вот если действительно Священная война идет там, им, по всей вероятности, все же придется пробираться через Нансурию – перспектива, ужасавшая Найюра.
– Фаним – народ воинственный, – ответил наконец Найюр, используя дождь как зыбкий повод не глядеть на собеседника. – Но мне говорили, что они терпимы к паломникам.
После этого он некоторое время старался не разговаривать с Келлхусом и не смотреть в его сторону, хотя внутренне непрерывно мучился. Чем больше он избегал встречаться взглядом с этим человеком, тем, казалось, ужаснее тот становился. Тем божественнее.
«Что же ты видишь?»
Найюр отмахнулся от всплывшего перед глазами образа Баннута.
Дождь шел еще сутки, потом превратился в мелкую морось, затянувшую далекие холмы туманной пеленой. Миновал еще день, и наконец шерстяная и кожаная одежда высохла.
Вскоре после этого Найюр сделался одержим мыслью о том, чтобы убить дунианина во сне. Они говорили о колдовстве – пока что это была самая распространенная тема их редких разговоров. Дунианин то и дело возвращался к этому предмету и даже рассказал Найюру о том, как он потерпел поражение от рук нелюдского воина-мага далеко на севере. Поначалу Найюр предполагал, что этот назойливый интерес к магии связан с каким-то страхом дунианина, словно колдовство было единственным, чего не в силах переварить его догмы. Но потом ему пришло в голову, что Келлхусу известно: он, Найюр, считает разговоры о колдовстве безопасными, и потому дунианин использует их, чтобы пробить брешь в его молчании, в надежде заставить собеседника разговориться о более полезных вещах. Найюр осознал, что даже история о нелюде, скорее всего, ложь – фальшивое признание, предназначенное для того, чтобы сподвигнуть его на ответные признания.
Распознав этот последний подвох, Найюр вдруг подумал: «Когда уснет… Сегодня ночью, когда он уснет, я его убью».
И продолжал размышлять об этом, даже несмотря на то, что знал: убивать дунианина нельзя. Ему ведь известно только, что Моэнгхус призвал Келлхуса в Шайме – больше ничего. Вряд ли он сумеет отыскать его без помощи Келлхуса.
И тем не менее на следующую ночь он вылез из-под одеял и пополз по холодной земле, сжимая в руке палаш. Задержался рядом с догорающим костром, глядя на своего неподвижного спутника. Ровное дыхание. Лицо настолько же спокойное ночью, насколько бесстрастное днем. Спит или нет?
«Что ты за человек такой?»
Найюр, точно скучающий мальчишка, водил кончиком меча по траве, глядя при свете луны, как стебли сгибаются, потом снова выпрямляются.
Перед его мысленным взором проносились варианты развития событий: Келлхус останавливает удар голыми руками; он не нанесет удара, потому что его подведет собственная рука; Келлхус откроет глаза, и голос ниоткуда произнесет: «Я знаю тебя, скюльвенд… лучше любой наложницы, лучше самого бога».
Он присел на корточки и, казалось, надолго замер над «поим спутником. Потом, охваченный сомнениями и гневом, отполз назад к своим одеялам. И долго дрожал, будто от холода.
В следующие две недели бескрайние плоскогорья Джиюнати постепенно сменялись нагромождениями склонов и обрывов. Почва становилась глинистой, и травы вставали по брюхо коням. В траве гудели пчелы, а когда кони переходили вброд лужи стоячей воды, над ними вились тучи комаров. Однако с каждым днем весна как будто отступала. Почва делалась все каменистее, травы ниже и бледнее, и насекомые – более сонными.
– Мы поднимаемся в горы, – заметил Келлхус. Несмотря на то что Найюр догадывался о приближении гор, именно Келлхус первым заметил на горизонте Хетанты. Найюр, как всегда, когда видел горы, почувствовал, что по ту их сторону лежит империя: лабиринт роскошных садов, плоские поля и древние, седые города. В прошлом Нансурия была целью ежегодных паломничеств его племени: местом, где кричат люди, горят виллы и визжат женщины. Местом, где грабят и поклоняются Богу. Но на этот раз, понял Найюр, империя будет препятствием – возможно, непреодолимым. Никто из встреченных ими ничего не знал о Священной войне, и похоже было на то, что им все же придется преодолеть Хетанты и ехать через империю.
Завидев вдали первый якш, Найюр обрадовался куда сильнее, чем подобает мужчине. Насколько он мог судить, они ехали через земли аккунихоров. Если кто и знает, ведет ли империя священную войну против кианцев, так это аккунихоры: они были как сито, через которое просеивалась большая часть паломников. И он, не говоря ни слова, повернул коня к стойбищу.
И снова Келлхус первым заметил, что что-то неладно.
– Это становище мертво, – заметил он ровным тоном. И Найюр понял, что дунианин прав. Он видел несколько десятков якшей, но ни единого человека – и, что важнее, скота тоже не было. Пастбище, через которое они ехали, поросло высокой травой. И само стойбище имело пустой, иссохший вид давно заброшенной вещи.
Радость сменилась разочарованием. Не будет обычных людей. Не будет обычных разговоров. Не будет передышки.
– Что тут случилось? – спросил Келлхус.
Найюр сплюнул в траву. Он-то знал, что случилось. После разгрома при Кийуте нансурцы прокатились по всем предгорьям. Какой-то отряд наткнулся на это стойбище, всех перерезал либо угнал в плен. Аккунихоры… Ксуннурит был аккунихором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
– А что фаним?
– Они пропустят нас через свою землю?
Найюр подавил желание взглянуть на него. Нарочно или непреднамеренно, Келлхус задал тот самый вопрос, который тревожил Найюра с тех самых пор, как он решился предпринять эту поездку. В тот день, когда Найюр прятался среди мертвых на берегу Кийута – теперь казалось, будто это было давным-давно, – он услышал, как Икурей Конфас говорил о Священной войне айнрити. Но против кого будет эта Священная война? Против магических школ или против фаним?
Найюр тщательно рассчитал их путь. Он собирался перебраться через горы Хетанты в империю, несмотря на то что одинокий скюльвенд среди нансурцев долго не проживет. Конечно, лучше было бы обойти империю стороной и ехать прямо на юг, к истокам реки Семпис, и потом вдоль реки – в Шайгек, северную губернию Киана. А оттуда можно было бы пуститься в Шайме традиционными путями паломников. По слухам, фаним на удивление терпимо относились к паломникам. Но если айнрити действительно затевают Священную войну против Киана, этот путь может привести к гибели. Особенно Келлхуса, с его светлыми волосами и бледной кожей…
Нет. Нужно каким-то образом разузнать побольше об этой Священной войне, прежде чем поворачивать на юг. А чем ближе они к империи, тем больше шансов раздобыть эти сведения. Если айнрити ведут Священную войну не с фаним, они проберутся вдоль границ империи и благополучно достигнут земель фаним. А вот если действительно Священная война идет там, им, по всей вероятности, все же придется пробираться через Нансурию – перспектива, ужасавшая Найюра.
– Фаним – народ воинственный, – ответил наконец Найюр, используя дождь как зыбкий повод не глядеть на собеседника. – Но мне говорили, что они терпимы к паломникам.
После этого он некоторое время старался не разговаривать с Келлхусом и не смотреть в его сторону, хотя внутренне непрерывно мучился. Чем больше он избегал встречаться взглядом с этим человеком, тем, казалось, ужаснее тот становился. Тем божественнее.
«Что же ты видишь?»
Найюр отмахнулся от всплывшего перед глазами образа Баннута.
Дождь шел еще сутки, потом превратился в мелкую морось, затянувшую далекие холмы туманной пеленой. Миновал еще день, и наконец шерстяная и кожаная одежда высохла.
Вскоре после этого Найюр сделался одержим мыслью о том, чтобы убить дунианина во сне. Они говорили о колдовстве – пока что это была самая распространенная тема их редких разговоров. Дунианин то и дело возвращался к этому предмету и даже рассказал Найюру о том, как он потерпел поражение от рук нелюдского воина-мага далеко на севере. Поначалу Найюр предполагал, что этот назойливый интерес к магии связан с каким-то страхом дунианина, словно колдовство было единственным, чего не в силах переварить его догмы. Но потом ему пришло в голову, что Келлхусу известно: он, Найюр, считает разговоры о колдовстве безопасными, и потому дунианин использует их, чтобы пробить брешь в его молчании, в надежде заставить собеседника разговориться о более полезных вещах. Найюр осознал, что даже история о нелюде, скорее всего, ложь – фальшивое признание, предназначенное для того, чтобы сподвигнуть его на ответные признания.
Распознав этот последний подвох, Найюр вдруг подумал: «Когда уснет… Сегодня ночью, когда он уснет, я его убью».
И продолжал размышлять об этом, даже несмотря на то, что знал: убивать дунианина нельзя. Ему ведь известно только, что Моэнгхус призвал Келлхуса в Шайме – больше ничего. Вряд ли он сумеет отыскать его без помощи Келлхуса.
И тем не менее на следующую ночь он вылез из-под одеял и пополз по холодной земле, сжимая в руке палаш. Задержался рядом с догорающим костром, глядя на своего неподвижного спутника. Ровное дыхание. Лицо настолько же спокойное ночью, насколько бесстрастное днем. Спит или нет?
«Что ты за человек такой?»
Найюр, точно скучающий мальчишка, водил кончиком меча по траве, глядя при свете луны, как стебли сгибаются, потом снова выпрямляются.
Перед его мысленным взором проносились варианты развития событий: Келлхус останавливает удар голыми руками; он не нанесет удара, потому что его подведет собственная рука; Келлхус откроет глаза, и голос ниоткуда произнесет: «Я знаю тебя, скюльвенд… лучше любой наложницы, лучше самого бога».
Он присел на корточки и, казалось, надолго замер над «поим спутником. Потом, охваченный сомнениями и гневом, отполз назад к своим одеялам. И долго дрожал, будто от холода.
В следующие две недели бескрайние плоскогорья Джиюнати постепенно сменялись нагромождениями склонов и обрывов. Почва становилась глинистой, и травы вставали по брюхо коням. В траве гудели пчелы, а когда кони переходили вброд лужи стоячей воды, над ними вились тучи комаров. Однако с каждым днем весна как будто отступала. Почва делалась все каменистее, травы ниже и бледнее, и насекомые – более сонными.
– Мы поднимаемся в горы, – заметил Келлхус. Несмотря на то что Найюр догадывался о приближении гор, именно Келлхус первым заметил на горизонте Хетанты. Найюр, как всегда, когда видел горы, почувствовал, что по ту их сторону лежит империя: лабиринт роскошных садов, плоские поля и древние, седые города. В прошлом Нансурия была целью ежегодных паломничеств его племени: местом, где кричат люди, горят виллы и визжат женщины. Местом, где грабят и поклоняются Богу. Но на этот раз, понял Найюр, империя будет препятствием – возможно, непреодолимым. Никто из встреченных ими ничего не знал о Священной войне, и похоже было на то, что им все же придется преодолеть Хетанты и ехать через империю.
Завидев вдали первый якш, Найюр обрадовался куда сильнее, чем подобает мужчине. Насколько он мог судить, они ехали через земли аккунихоров. Если кто и знает, ведет ли империя священную войну против кианцев, так это аккунихоры: они были как сито, через которое просеивалась большая часть паломников. И он, не говоря ни слова, повернул коня к стойбищу.
И снова Келлхус первым заметил, что что-то неладно.
– Это становище мертво, – заметил он ровным тоном. И Найюр понял, что дунианин прав. Он видел несколько десятков якшей, но ни единого человека – и, что важнее, скота тоже не было. Пастбище, через которое они ехали, поросло высокой травой. И само стойбище имело пустой, иссохший вид давно заброшенной вещи.
Радость сменилась разочарованием. Не будет обычных людей. Не будет обычных разговоров. Не будет передышки.
– Что тут случилось? – спросил Келлхус.
Найюр сплюнул в траву. Он-то знал, что случилось. После разгрома при Кийуте нансурцы прокатились по всем предгорьям. Какой-то отряд наткнулся на это стойбище, всех перерезал либо угнал в плен. Аккунихоры… Ксуннурит был аккунихором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165