Сколько же времени он так не смеялся?
Прочие уже успокоились и смотрели на него, ожидая, пока он возьмет себя в руки.
– Слишком давно… – выдавил наконец Ахкеймион. Он судорожно вздохнул. Слезы на глазах внезапно оказались жгучими.
– Да, Акка, чересчур давно, – кивнул Ксинем и по-дружески положил руку ему на плечо. – Однако ты вернулся и на время ты свободен от ухищрений и притворства. Сегодня ты можешь спокойно выпить с друзьями.
В ту ночь Ахкеймион спал беспокойно. Неизвестно почему, но после крепкой выпивки Сны становились навязчивее и в то же время как-то тускнели. То, как они сливались друг с другом, делало их менее живыми, чем обычно, более похожими на обычные сновидения, однако чувства, которыми они сопровождались… Они в лучшие-то времена бывали невыносимы. А с похмелья от них и вовсе с ума можно было сойти.
К тому времени, как Паэта, один из Ксинемовых телохранителей, принес тазик с водой для умывания, Ахкеймион уже проснулся. Когда он умывался, в палатку просунулась ухмыляющаяся физиономия Ксинема, который предложил сыграть в бенджуку.
Вскоре Ахкеймион уже сидел, скрестив ноги, на соломенной циновке напротив Ксинема, изучая позолоченную доску для бенджуки, стоящую между ними. Провисший полотняный навес защищал их от солнца, которое так припекало, что лагерь вокруг, невзирая на зимнюю прохладу, казался жарким южным базаром. «Только верблюдов не хватает», – подумал Ахкеймион. Несмотря на то что большинство проходивших мимо были конрийцами из свиты самого Ксинема, вокруг находилось немало и других айнрити: галеотов, раздевшихся до пояса и накрасившихся в честь какого-то праздника, явно предполагавшего зиму, а не лето; туньеров в вороненых кольчугах, которые они, похоже, не снимали даже ночью; и даже айнонских знатных воинов, чьи изысканные одеяния выглядели просто-таки смехотворными посреди нагромождения засаленных палаток, повозок и навесов.
– Просто глазам своим не веришь, правда? – сказал Ксинем, по всей видимости, имея в виду количество собравшихся айнрити.
Ахкеймион пожал плечами.
– И да, и нет. Я был у Хагерны, когда Майтанет объявил Священную войну. Временами я спрашиваю себя, что произошло на самом деле: то ли Майтанет призвал Три Моря, то ли Три Моря призвали Майтанета.
– Ты был у Хагерны? – переспросил Ксинем. Лицо его помрачнело.
– Да.
«Я даже видел вблизи твоего шрайю…» Ксинем фыркнул на манер жеребца – это был его обычный способ выражать неодобрение.
– Твой ход, Акка.
Ахкеймион вглядывался в лицо Ксинема, но маршал, казалось, был полностью поглощен изучением расположения фигур и возможных ходов. Ахкеймион согласился на игру потому, что знал: все посторонние разойдутся, и он сможет рассказать Ксинему о том, что произошло в Сумпе. Однако он забыл, насколько бенджука всегда пробуждает худшее, что есть в них обоих. Каждый раз, как они садились играть в бенджуку, то принимались браниться, точно евнухи в гареме.
Бенджука была памятником древней культуры, одним из немногих, что пережили конец света. В нее играли при дворах Трайсе, Атритау и Мехтсонка еще до Армагеддона, причем примерно в том же виде, в каком в садах Каритусаля, Ненсифона и Момемна. Но главной особенностью бенджуки была не ее древность. В целом между играми и жизнью существует пугающее сходство, но нигде это сходство не бывает таким разительным и настолько пугающим, как в бенджуке.
Игры, как и жизнь, подчиняются определенным правилам. Но в отличие от жизни игры этими правилами определяются целиком и полностью. Собственно, правила – это и есть игра, если изменить правила, получится, что ты играешь уже в другую игру. Поскольку фиксированные рамки правил определяют смысл каждого хода, игры обладают отчетливостью, из-за которой жизнь по сравнению с ними кажется пьяной возней. Свойства вещей в игре незыблемы, любые преобразования надежны – один только исход неясен.
Вся хитрость бенджуки состоит как раз в отсутствии таких фиксированных рамок. Правила бенджуки не создают незыблемой почвы – они являются всего лишь еще одним ходом в самой игре, еще одной фигурой, которой можно ходить. И это делало бенджуку истинным подобием жизни – игрой, полной сбивающих с толку сложностей и тонкостей почти поэтических. Прочие игры можно записывать в виде последовательностей ходов и результатов, бенджука же создает истории, а кто владеет историей, тот владеет самыми основами мира. По рассказам, бывали люди, которые склонялись над доской для бенджуки – и вставали из-за нее уже пророками.
Однако Ахкеймион был не из их числа.
Он размышлял над доской, потирая руки, чтобы согреться. Ксинем поддразнивал его язвительными смешками.
– Ты всегда делаешься такой мрачный, когда садишься играть в бенджуку!
– Противная игра.
– Да ты так говоришь только оттого, что относишься к ней слишком серьезно!
– Нет, оттого, что я всегда проигрываю.
Однако Ксинем был прав. «Абенджукала», классическое наставление по игре в бенджуку, написанное еще в кенейские времена, начиналось так: «Прочие игры измеряют границы рассудка, бенджука же измеряет границы души». Сложности бенджуки были таковы, что игрок никогда не мог овладеть ситуацией на доске при помощи рассудка и тем самым принудить соперника сдаться. Нет, бенджука, как выразился неизвестный автор, подобна любви. Нельзя заставить другого полюбить себя. Чем сильнее ты цепляешься за любовь, тем вернее она ускользает. Вот и бенджука наказывает алчные и нетерпеливые души подобным же образом. В то время как прочие игры требуют хитрости и проницательности, в бенджуке нужно нечто большее. Мудрость, может быть.
Ахкеймион с унылым видом пошел единственным камешком, затесавшимся среди его серебряных фигурок, – недостающую украл кто-то из рабов, или, по крайней мере, так сказал Ксинем. Еще одна досада. Конечно, фигуры – это не более чем фигуры, и главное не то, какие они, а то, как ими ходишь, но, однако, камешек вместо фигуры каким-то образом обеднял его игру, нарушал неброское обаяние полного комплекта.
«Почему мне достался камень?»
– Если бы ты был пьян, – сказал Ксинем, уверенно отвечая на его ход, – я бы еще мог понять, отчего ты так сделал.
И он еще шутит! Ахкеймион уставился на расположение фигур на доске и понял, что правила еще раз переменились – на этот раз с катастрофическими последствиями для него. Он пытался найти выход, но не видел его.
Ксинем победоносно улыбнулся и принялся чистить ногти острием кинжала.
– Вот и Пройас будет чувствовать себя так же, когда наконец доберется сюда.
В его тоне было нечто, что заставило Ахкеймиона насторожиться и поднять голову.
– Почему это?
– Ты же слышал о недавней катастрофе.
– Какой катастрофе?
– Священное воинство простецов разбито наголову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165