Она была зашифрована, но огромные знания позволили ему разгадать загадку.
– Кстати, – добавил Штерн – принято считать, что вся Зогар составлена именно таким образом – в каждой, даже обычной с виду, фразе зашифрован некий сокровенный, магический смысл.
– Так, похоже, мы сейчас говорим о чем-то вроде превращения свинца в благородные металлы, – весьма заинтересованно уточнил Пинкус.
– Из этого отрывка ребе Леву открылось нечто куда более важное: формула зарождения живого из неживого, которую Яхве использовал при сотворении Адама, первого человека.
– Вы шутите, – буркнул Пинкус.
– Это легенда, – подчеркнул Дойл.
– А как, по-вашему, он это все-таки сделал? – осведомился репортер.
– Используя чистую воду и глину из ямы, вырытой в освященной земле, он изготовил конечности, голову и тело гигантской куклы, приблизительно напоминавшей человека. Потом, в строгом соответствии с ритуалом, соединил эти части и написал древнееврейское священное слово на клочке бумаги, который вложил под язык изваяния…
– А что это за слово? – поинтересовался Иннес.
– Об этом тебе надо было бы спросить отца Лайонела. И что, этот голем взял да ожил? – обеспокоенно уточнил Пинкус.
– Потом, насколько известно, голем, как он назвал его, сел и начал двигаться. Когда он обратился к нему, голем стал делать именно то, что ему было велено, и ребе Лев понял: он создал послушного, безотказного слугу, неказистого, но сильного. Восемь футов ростом, могучие руки и ноги, маленькие камушки вместо глаз, грубо очерченный рот. Сначала голем исполнял черную работу по дому, но потом, уверившись в его послушании, ребе стал по ночам посылать голема на улицы охранять гетто и отпугивать всех, кто пожелал бы вредить евреям. Каждый вечер он вкладывал в рот голема бумагу, придававшую ему жизнь, а когда на рассвете тот возвращался домой, ребе вынимал бумагу, и глиняный истукан замирал в его сарае. При этом чудище из гетто нагнало на всех недоброжелателей такого страха, что нападения на евреев прекратились полностью.
– Неплохая легенда, – сказал Пинкус, ухватившись за койку, когда судно встряхнуло на очередной волне. – Похожа на историю того малого, которого звали Франкенштейн.
– Высказывалось предположение, что Мэри Шелли большую часть своего знаменитого романа почерпнула из легенды о големе, – заметил Дойл.
– Ну-ну, – буркнул Пинкус, не имея ни малейшего представления о том, кто такая Мэри Шелли.
– Но суть в следующем, – продолжил Дойл. – Однажды утром в субботу, когда евреи исполняют свои религиозные обряды и не должны заниматься никаким физическим трудом до заката, ребе Лев забыл вынуть клочок бумаги изо рта голема.
– Ого! – протянул Пинкус. – Нутром чую, тут пахнет жареным.
– И чутье вас не обманывает, мистер Пинкус. Когда ребе Лев утратил контроль над големом, монстр впал в ужасное неистовство. Он крушил дома и лавки, погубив между делом множество невинных людей, по большей части евреев, рвал, метал и топтал, уничтожая в слепой ярости все вокруг, и, наверное, уничтожил бы все гетто, не сумей ребе Лев подобраться к нему и выхватить у него изо рта бумажку. Миф о големе всегда представлялся мне идеальной метафорой апокалипсической силы, неподконтрольной человеческой ярости, так же как и чудесной притчей о жизнеутверждающем сострадании, свойственном иудейской традиции.
Иннес с Пинкусом искоса переглянулись, как заинтригованные школьники, которые, очевидно, ничего не поняли.
– Черт возьми! – только и сказал Пинкус.
– И что же случилось с големом? – спросил Иннес.
– Тело голема Лев и его друзья унесли в подвал пражской синагоги, где, предположительно, оно лежит, дожидаясь, когда к нему вернется жизнь.
Стараясь сохранить равновесие, когда корабль тряхануло особенно сильно, Дойл извлек из кармана еще один лист бумаги.
– Джентльмены, у меня есть корабельная копия декларации агента на эти пять гробов в трюме. Не хотите ли угадать пункт их отправки?
– Ну не Прага же! – воскликнул Иннес.
– Именно так.
– Пожалуйста, мистер Дойл… Не станете же вы всерьез утверждать, что в одном из этих гробов находился голем из Праги, – пролепетал Штерн.
– Или что шестифутовый глиняный монстр рыскает где-то на борту этого корабля, – добавил Иннес.
– Я хочу сказать следующее: если вам нужно получить нечто у человека на борту судна, находящегося посреди океана, и вы не хотите привлекать к себе лишнего внимания…
– То шестифутовое чудище подходит для этого как нельзя лучше, – язвительно встрял Пинкус.
– …и вам известно, что человек, у которого вы хотите украсть этот предмет, имеет сердечное заболевание и хорошо знает легенду о глиняном монстре, возможно связанную с этим предметом, и что вам нужно убить этого человека и заполучить сей предмет, но обстоятельства требуют, чтобы его смерть не показалась очевидным убийством…
– Вы напугаете его до смерти, – сказал Иннес, в уме которого головоломка наконец сложилась.
– Переправите тайком на борт четырех человек и один гроб с куклой из глины. Укажете в качестве пункта отправления гробов Прагу, что на впечатлительного и мистически настроенного человека непременно произведет сильное впечатление. Вспомните: пассажир, который слышал крик «привидения», видел также большую серую фигуру, которая бродила по трюму, а каюты второго класса находятся всего в двух лестничных пролетах. Когда прошлой ночью в дверь каюты мистера Зейлига постучались и он открыл ее, насколько позволяла цепочка… Полагаю, одного вида «голема», которого незаметно поддерживали сзади двое преступников, хватило, чтобы вызвать этот роковой приступ.
– Вот оно что! – воскликнул Пинкус.
– Если все было так, что же помешало им зайти и похитить книгу? – спросил Штерн. – Тут даже цепочка порвана не была.
– Их спугнуло наше неожиданное появление, – пояснил Дойл. – Они решили не рисковать, а подождать следующей возможности. Чего было опасаться: смерть мистера Зейлига выглядела естественной, и никто не должен был поднимать тревоги. Другое дело, что убийцы недооценили свою жертву: у умирающего мистера Зейлига хватило отваги собраться с духом. Сорвав рукой с чудовища часть глиняной корки – глину потом обнаружили у него под ногтями, – он изобразил на стене рисунок клейма, замеченного на руке одного из нападавших.
– Вот оно что! – вновь повторил Пинкус излюбленную фразу, к которой, похоже, прибегал всякий раз, когда ему нечего было сказать.
– Мне кажется, все это вполне логично, за исключением одного: откуда им было известно о больном сердце Руперта? – спросил Штерн. – Этого не знал даже я.
– Мистер Зейлиг жил в Лондоне, по всей видимости, они получили эту информацию от его доктора, – ответил Дойл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Кстати, – добавил Штерн – принято считать, что вся Зогар составлена именно таким образом – в каждой, даже обычной с виду, фразе зашифрован некий сокровенный, магический смысл.
– Так, похоже, мы сейчас говорим о чем-то вроде превращения свинца в благородные металлы, – весьма заинтересованно уточнил Пинкус.
– Из этого отрывка ребе Леву открылось нечто куда более важное: формула зарождения живого из неживого, которую Яхве использовал при сотворении Адама, первого человека.
– Вы шутите, – буркнул Пинкус.
– Это легенда, – подчеркнул Дойл.
– А как, по-вашему, он это все-таки сделал? – осведомился репортер.
– Используя чистую воду и глину из ямы, вырытой в освященной земле, он изготовил конечности, голову и тело гигантской куклы, приблизительно напоминавшей человека. Потом, в строгом соответствии с ритуалом, соединил эти части и написал древнееврейское священное слово на клочке бумаги, который вложил под язык изваяния…
– А что это за слово? – поинтересовался Иннес.
– Об этом тебе надо было бы спросить отца Лайонела. И что, этот голем взял да ожил? – обеспокоенно уточнил Пинкус.
– Потом, насколько известно, голем, как он назвал его, сел и начал двигаться. Когда он обратился к нему, голем стал делать именно то, что ему было велено, и ребе Лев понял: он создал послушного, безотказного слугу, неказистого, но сильного. Восемь футов ростом, могучие руки и ноги, маленькие камушки вместо глаз, грубо очерченный рот. Сначала голем исполнял черную работу по дому, но потом, уверившись в его послушании, ребе стал по ночам посылать голема на улицы охранять гетто и отпугивать всех, кто пожелал бы вредить евреям. Каждый вечер он вкладывал в рот голема бумагу, придававшую ему жизнь, а когда на рассвете тот возвращался домой, ребе вынимал бумагу, и глиняный истукан замирал в его сарае. При этом чудище из гетто нагнало на всех недоброжелателей такого страха, что нападения на евреев прекратились полностью.
– Неплохая легенда, – сказал Пинкус, ухватившись за койку, когда судно встряхнуло на очередной волне. – Похожа на историю того малого, которого звали Франкенштейн.
– Высказывалось предположение, что Мэри Шелли большую часть своего знаменитого романа почерпнула из легенды о големе, – заметил Дойл.
– Ну-ну, – буркнул Пинкус, не имея ни малейшего представления о том, кто такая Мэри Шелли.
– Но суть в следующем, – продолжил Дойл. – Однажды утром в субботу, когда евреи исполняют свои религиозные обряды и не должны заниматься никаким физическим трудом до заката, ребе Лев забыл вынуть клочок бумаги изо рта голема.
– Ого! – протянул Пинкус. – Нутром чую, тут пахнет жареным.
– И чутье вас не обманывает, мистер Пинкус. Когда ребе Лев утратил контроль над големом, монстр впал в ужасное неистовство. Он крушил дома и лавки, погубив между делом множество невинных людей, по большей части евреев, рвал, метал и топтал, уничтожая в слепой ярости все вокруг, и, наверное, уничтожил бы все гетто, не сумей ребе Лев подобраться к нему и выхватить у него изо рта бумажку. Миф о големе всегда представлялся мне идеальной метафорой апокалипсической силы, неподконтрольной человеческой ярости, так же как и чудесной притчей о жизнеутверждающем сострадании, свойственном иудейской традиции.
Иннес с Пинкусом искоса переглянулись, как заинтригованные школьники, которые, очевидно, ничего не поняли.
– Черт возьми! – только и сказал Пинкус.
– И что же случилось с големом? – спросил Иннес.
– Тело голема Лев и его друзья унесли в подвал пражской синагоги, где, предположительно, оно лежит, дожидаясь, когда к нему вернется жизнь.
Стараясь сохранить равновесие, когда корабль тряхануло особенно сильно, Дойл извлек из кармана еще один лист бумаги.
– Джентльмены, у меня есть корабельная копия декларации агента на эти пять гробов в трюме. Не хотите ли угадать пункт их отправки?
– Ну не Прага же! – воскликнул Иннес.
– Именно так.
– Пожалуйста, мистер Дойл… Не станете же вы всерьез утверждать, что в одном из этих гробов находился голем из Праги, – пролепетал Штерн.
– Или что шестифутовый глиняный монстр рыскает где-то на борту этого корабля, – добавил Иннес.
– Я хочу сказать следующее: если вам нужно получить нечто у человека на борту судна, находящегося посреди океана, и вы не хотите привлекать к себе лишнего внимания…
– То шестифутовое чудище подходит для этого как нельзя лучше, – язвительно встрял Пинкус.
– …и вам известно, что человек, у которого вы хотите украсть этот предмет, имеет сердечное заболевание и хорошо знает легенду о глиняном монстре, возможно связанную с этим предметом, и что вам нужно убить этого человека и заполучить сей предмет, но обстоятельства требуют, чтобы его смерть не показалась очевидным убийством…
– Вы напугаете его до смерти, – сказал Иннес, в уме которого головоломка наконец сложилась.
– Переправите тайком на борт четырех человек и один гроб с куклой из глины. Укажете в качестве пункта отправления гробов Прагу, что на впечатлительного и мистически настроенного человека непременно произведет сильное впечатление. Вспомните: пассажир, который слышал крик «привидения», видел также большую серую фигуру, которая бродила по трюму, а каюты второго класса находятся всего в двух лестничных пролетах. Когда прошлой ночью в дверь каюты мистера Зейлига постучались и он открыл ее, насколько позволяла цепочка… Полагаю, одного вида «голема», которого незаметно поддерживали сзади двое преступников, хватило, чтобы вызвать этот роковой приступ.
– Вот оно что! – воскликнул Пинкус.
– Если все было так, что же помешало им зайти и похитить книгу? – спросил Штерн. – Тут даже цепочка порвана не была.
– Их спугнуло наше неожиданное появление, – пояснил Дойл. – Они решили не рисковать, а подождать следующей возможности. Чего было опасаться: смерть мистера Зейлига выглядела естественной, и никто не должен был поднимать тревоги. Другое дело, что убийцы недооценили свою жертву: у умирающего мистера Зейлига хватило отваги собраться с духом. Сорвав рукой с чудовища часть глиняной корки – глину потом обнаружили у него под ногтями, – он изобразил на стене рисунок клейма, замеченного на руке одного из нападавших.
– Вот оно что! – вновь повторил Пинкус излюбленную фразу, к которой, похоже, прибегал всякий раз, когда ему нечего было сказать.
– Мне кажется, все это вполне логично, за исключением одного: откуда им было известно о больном сердце Руперта? – спросил Штерн. – Этого не знал даже я.
– Мистер Зейлиг жил в Лондоне, по всей видимости, они получили эту информацию от его доктора, – ответил Дойл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123