Он выждал, пока и остальные стали упрашивать, тогда взял стакан и поднял его в знак того, что хочет сказать тост. Ион прикрикнул, водворяя тишину, и вмиг все голоса стихли. Титу теперь оробел, он был не мастер на длинные и витиеватые здравицы, которые любят крестьяне.
— За твое здоровье, Ион!.. За здоровье всех вас и... за счастье! — сказал он после паузы осипшим от волнения голосом.
Он выпил и отдал стакан, еле превозмогая отвращение. Ион ответил ему очень искусным тостом, но его покрыл возобновившийся гвалт. Титу протянул ему руку на прощанье.
— Спокойной ночи, Ионикэ, и спасибо!
— Спасибо вам за честь, барчук! — сказал Ион
и пошел проводить его.
У корчмы, на приспе и на улице мужики, сбившись в кучки, пили, рассуждали или препирались. Любопытные девки и непоседливые ребятишки, приплюснув к стеклу носы, глазели в окна, обращенные к саду. Мачедон Черчеташу, мертвецки пьяный, лежал врастяжку у канавы и подавал команды, оглашая ими все село.
— Видали, барчук, как со мной разделался дядя Василе? — спросил Ион тихонько, чтобы не услышали другие.
— Да, и, скажу по правде, я прямо удивился, как это ты мог преспокойно стоять, — ответил Титу, качая головой.
— А что мне было делать, барчук? — шепотом проговорил Ион и скрипнул зубами. — Хлобыстни я его, пожалуй, еще убил бы и в тюрьму угодил... А потом ведь, знаете, не тот виноват, кто натворит, а тот, кто подбивает...
Титу подступил ближе, чтобы не пропустить ни слова. Но Ион замолчал, и Титу закинул удочку:
— Вон что? Значит, по-твоему, его кто-то подбил?
— Подбил, могу распятием поклясться... Вы не знаете, он же хочет выдать Ану за Джеордже Булбука.
— Ну-у? За Джеордже?
— Ясное дело. Ведь он же на все село об этом кричит, поди и собаки-то знают... Вот теперь и смотрите, кто виноват...
Желая подзудить его, Титу стал осаживать:
— Хорошо, но, может, Джеордже вовсе и не подговаривал, чтобы он...
Ион вскипел и перебил его:
— Ах, господи, ну что вы, барчук, говорите? Уж мне-то хорошо известно, что я этому Джеордже как бельмо в глазу... Иль не знаете, как он приударяет за Аной, и с каких пор? Ануца в нем не нуждается, не нравится он ей, вот он и старается выместить на мне...
Титу помолчал, подумал и потом медленно сказал:
— Нехорошо, очень нехорошо, что Джеордже пускается на такие штуки...
— Думаете, я это так оставлю, не проучу его нынче вечером? Только уж если вдруг меня гром поранит... А так он у меня отсюда цел не уйдет...
У парня перехватило голос от ярости. Титу испугался и совершенно искренне сказал ему тихонько:
— Будет тебе, Ион, попадешь в беду!
— Пусть я и десять лет отсижу в тюрьме, а все равно не уймусь, пока не искровеню его! — распалившись злобой, глухо проговорил Ион, сжимая кулаки И передергиваясь...
8
Титу теперь точно знал, что быть крупному скандалу, и не уходил домой. Нужно посмотреть драку, чтобы завтра было что порассказать домашним и, может, даже друзьям в Армадии. Он прогулялся не спета до Притыльной улицы, потом вернулся назад, прошел мимо корчмы до дома Симиона Бутуною, стараясь особенно не отдаляться, чтобы поспеть на место происшествия, когда начнется схватка.
Он повторил такую прогулку десять, двадцать раз, и все понапрасну...
Несмотря на свою решимость, Ион как-то не смел задирать людей ни с того ни с сего. Нужен был хотя бы пустячный повод, а он не находил его, потому что Джеордже веселился со своими друзьями и даже не смотрел в его сторону, точно догадывался, что он ищет ссоры.
Все развязалось только под полночь. Музыканты, собравшись уходить,— они были дальние, из Лушки, а гуда добрых два часа ходу, — поднялись и потребовали плату у Джеордже, который, казалось, только и ждал этой минуты, чтобы отомстить за себя. Он набросился на Бричага с кулаками:
— Это ты с меня, воронье, денег требуешь, а? Ты мне, что ль, играл?
— Да не ты ли меня подряжал? — озлился цыган, предчувствуя, что ему не видать денег.
— — Пускай тебе платит тот, кому ты играл и у кого деньги есть, а я платить не стану!
— И ты не собирал денег с ребят?
— Не собирал! — заносчиво и насмешливо отрезал Джеордже, поднес к губам бутылку и отхлебнул.
Между тем Ион встал с места и подошел к столу Джеордже.
— Плати! — свистящим шепотом выговорил он
— Я плати! Я-а-а? — вскричал тот, вскакивая, ободренный спокойствием Иона, которое он принял за слабость.
— Ты!
— Что, думаешь, я вам отымалка какая, да ? — ревел Джеордже все смелее и грознее. — Еще кидается на меня! И кто!..
Он не успел договорить, как Ион, перегнувшись через стол, ударил его прямо по лицу обоими кулаками* В тот же миг и Джеордже ринулся на него, но Ион стукнул его второй раз, еще сильнее... Тут они сцепились. Джеордже ревел, как бык, и, ухватив Иона за ворот рубашки, крутил так, что у того надулись жилы, а лицо багровело все больше и больше: И несмотря на это, Ион наносил ему яростные удары то в лицо, то в живот, руки у него были все в крови, она ручьем лилась из носа у Джеордже, забрызгивая им обоим одежду.
В корчме все сгрудились вокруг них, крича: — Не пускайте их! Держите!.. Но ни один не трогался с места, точно всем хотелось прежде увидеть, кто кого. И только Аврум, испугавшись, что ему перебьют бутылки и стаканы иль вышибут стекла, с неожиданной храбростью бросился на дерущихся: он не разнимал их, а всячески старался отпихнуть к наружной двери. Лампа зачадила еще пуще, грозя вот-вот погаснуть в этой кутерьме. Пожертвовав несколькими клоками своей рыжей бороды и с готовностью приняв на себя град побоев, Аврум благополучно вытолкал их на улицу. Вслед за драчунами наружу хлынули все, кто там был, и корчма вмиг опустела. Радуясь, что обошлось без убытка, корчмарь проворно запер дверь и заложил железным болтом на случай, если клиенты вздумают вернуться. Когда парни кубарем выкатились на улицу, они расцепились. Ион ринулся к забору корчмы, выдернул оттуда кол, и прежде, чем кто-нибудь успел остановить его, полыхнул им Джеордже по спине, тот рухнул всем телом, протяжно простонав:
— Ой-ой! Убил, разбойник!
Рот, усы, борода, рубашка были у него все в крови, но сразил его последний удар. Он выругался, попробовал подняться из канавы, куда упал, и тотчас его скрутила такая боль, точно ему переломило хребет. Скорчись, лежал он в пыльном бурьяне, окруженный парнями, сбежавшимися на помощь. Женщины подняли крик, мужчины ругались, младенец Симиона Лунгу, напуганный нараставшим гвалтом, закатился плачем. Илие Ону надсаживался, силясь выдрать горбыль из забора на противоположной стороне, чтобы раскроить череп Иону, и при этом бешено вопил:
— Это же убийца, люди добрые, это же злодей!..
Ион был теперь удовлетворен и спокоен, ничто уже
не заботило его. Он стоял, опершись на кол, в пастырской позе, победительно и грозно высматривая, отважится ли еще кто осердить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
— За твое здоровье, Ион!.. За здоровье всех вас и... за счастье! — сказал он после паузы осипшим от волнения голосом.
Он выпил и отдал стакан, еле превозмогая отвращение. Ион ответил ему очень искусным тостом, но его покрыл возобновившийся гвалт. Титу протянул ему руку на прощанье.
— Спокойной ночи, Ионикэ, и спасибо!
— Спасибо вам за честь, барчук! — сказал Ион
и пошел проводить его.
У корчмы, на приспе и на улице мужики, сбившись в кучки, пили, рассуждали или препирались. Любопытные девки и непоседливые ребятишки, приплюснув к стеклу носы, глазели в окна, обращенные к саду. Мачедон Черчеташу, мертвецки пьяный, лежал врастяжку у канавы и подавал команды, оглашая ими все село.
— Видали, барчук, как со мной разделался дядя Василе? — спросил Ион тихонько, чтобы не услышали другие.
— Да, и, скажу по правде, я прямо удивился, как это ты мог преспокойно стоять, — ответил Титу, качая головой.
— А что мне было делать, барчук? — шепотом проговорил Ион и скрипнул зубами. — Хлобыстни я его, пожалуй, еще убил бы и в тюрьму угодил... А потом ведь, знаете, не тот виноват, кто натворит, а тот, кто подбивает...
Титу подступил ближе, чтобы не пропустить ни слова. Но Ион замолчал, и Титу закинул удочку:
— Вон что? Значит, по-твоему, его кто-то подбил?
— Подбил, могу распятием поклясться... Вы не знаете, он же хочет выдать Ану за Джеордже Булбука.
— Ну-у? За Джеордже?
— Ясное дело. Ведь он же на все село об этом кричит, поди и собаки-то знают... Вот теперь и смотрите, кто виноват...
Желая подзудить его, Титу стал осаживать:
— Хорошо, но, может, Джеордже вовсе и не подговаривал, чтобы он...
Ион вскипел и перебил его:
— Ах, господи, ну что вы, барчук, говорите? Уж мне-то хорошо известно, что я этому Джеордже как бельмо в глазу... Иль не знаете, как он приударяет за Аной, и с каких пор? Ануца в нем не нуждается, не нравится он ей, вот он и старается выместить на мне...
Титу помолчал, подумал и потом медленно сказал:
— Нехорошо, очень нехорошо, что Джеордже пускается на такие штуки...
— Думаете, я это так оставлю, не проучу его нынче вечером? Только уж если вдруг меня гром поранит... А так он у меня отсюда цел не уйдет...
У парня перехватило голос от ярости. Титу испугался и совершенно искренне сказал ему тихонько:
— Будет тебе, Ион, попадешь в беду!
— Пусть я и десять лет отсижу в тюрьме, а все равно не уймусь, пока не искровеню его! — распалившись злобой, глухо проговорил Ион, сжимая кулаки И передергиваясь...
8
Титу теперь точно знал, что быть крупному скандалу, и не уходил домой. Нужно посмотреть драку, чтобы завтра было что порассказать домашним и, может, даже друзьям в Армадии. Он прогулялся не спета до Притыльной улицы, потом вернулся назад, прошел мимо корчмы до дома Симиона Бутуною, стараясь особенно не отдаляться, чтобы поспеть на место происшествия, когда начнется схватка.
Он повторил такую прогулку десять, двадцать раз, и все понапрасну...
Несмотря на свою решимость, Ион как-то не смел задирать людей ни с того ни с сего. Нужен был хотя бы пустячный повод, а он не находил его, потому что Джеордже веселился со своими друзьями и даже не смотрел в его сторону, точно догадывался, что он ищет ссоры.
Все развязалось только под полночь. Музыканты, собравшись уходить,— они были дальние, из Лушки, а гуда добрых два часа ходу, — поднялись и потребовали плату у Джеордже, который, казалось, только и ждал этой минуты, чтобы отомстить за себя. Он набросился на Бричага с кулаками:
— Это ты с меня, воронье, денег требуешь, а? Ты мне, что ль, играл?
— Да не ты ли меня подряжал? — озлился цыган, предчувствуя, что ему не видать денег.
— — Пускай тебе платит тот, кому ты играл и у кого деньги есть, а я платить не стану!
— И ты не собирал денег с ребят?
— Не собирал! — заносчиво и насмешливо отрезал Джеордже, поднес к губам бутылку и отхлебнул.
Между тем Ион встал с места и подошел к столу Джеордже.
— Плати! — свистящим шепотом выговорил он
— Я плати! Я-а-а? — вскричал тот, вскакивая, ободренный спокойствием Иона, которое он принял за слабость.
— Ты!
— Что, думаешь, я вам отымалка какая, да ? — ревел Джеордже все смелее и грознее. — Еще кидается на меня! И кто!..
Он не успел договорить, как Ион, перегнувшись через стол, ударил его прямо по лицу обоими кулаками* В тот же миг и Джеордже ринулся на него, но Ион стукнул его второй раз, еще сильнее... Тут они сцепились. Джеордже ревел, как бык, и, ухватив Иона за ворот рубашки, крутил так, что у того надулись жилы, а лицо багровело все больше и больше: И несмотря на это, Ион наносил ему яростные удары то в лицо, то в живот, руки у него были все в крови, она ручьем лилась из носа у Джеордже, забрызгивая им обоим одежду.
В корчме все сгрудились вокруг них, крича: — Не пускайте их! Держите!.. Но ни один не трогался с места, точно всем хотелось прежде увидеть, кто кого. И только Аврум, испугавшись, что ему перебьют бутылки и стаканы иль вышибут стекла, с неожиданной храбростью бросился на дерущихся: он не разнимал их, а всячески старался отпихнуть к наружной двери. Лампа зачадила еще пуще, грозя вот-вот погаснуть в этой кутерьме. Пожертвовав несколькими клоками своей рыжей бороды и с готовностью приняв на себя град побоев, Аврум благополучно вытолкал их на улицу. Вслед за драчунами наружу хлынули все, кто там был, и корчма вмиг опустела. Радуясь, что обошлось без убытка, корчмарь проворно запер дверь и заложил железным болтом на случай, если клиенты вздумают вернуться. Когда парни кубарем выкатились на улицу, они расцепились. Ион ринулся к забору корчмы, выдернул оттуда кол, и прежде, чем кто-нибудь успел остановить его, полыхнул им Джеордже по спине, тот рухнул всем телом, протяжно простонав:
— Ой-ой! Убил, разбойник!
Рот, усы, борода, рубашка были у него все в крови, но сразил его последний удар. Он выругался, попробовал подняться из канавы, куда упал, и тотчас его скрутила такая боль, точно ему переломило хребет. Скорчись, лежал он в пыльном бурьяне, окруженный парнями, сбежавшимися на помощь. Женщины подняли крик, мужчины ругались, младенец Симиона Лунгу, напуганный нараставшим гвалтом, закатился плачем. Илие Ону надсаживался, силясь выдрать горбыль из забора на противоположной стороне, чтобы раскроить череп Иону, и при этом бешено вопил:
— Это же убийца, люди добрые, это же злодей!..
Ион был теперь удовлетворен и спокоен, ничто уже
не заботило его. Он стоял, опершись на кол, в пастырской позе, победительно и грозно высматривая, отважится ли еще кто осердить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130