Сделка представлялась выгодной, письмоводитель уверял, что нашел клиента, которому они сразу перепродадут контракт с большим барышом, так что им даже и не придется платить, они только подпишутся и получат разницу. Но после того, как был подписан контракт, Штоссель стал оттягивать дело. Клиент с барышом испарился. А срок, назначенный для уплаты за лес, приближался. С кем Аврум ни говорил об этом, все ему решительно заявляли, что сделка неудачная, весь лес не стоит и пятой доли условленной цены... Аврум был в ужасе, видя что ему придется распродать все и остаться ни с чем, чтобы уплатить. Две недели он страшно отчаивался. В субботу был в синагоге в Жидовице, и там все старики так ему и сказали, будто Штоссель умышленно разорил его.
Анрум пошел к письмоводителю и раскричался на не-го, а тот вытолкал его за дверь и крикнул ему вслед: "Ступай и вешайся, если ты такой дурак!» Вернулся Аврум домой прямо позеленелый. Херделя как раз пришел расплачиваться с долгами по счету за август. утешал его, говорил, что не надо терять надежду... Но понапрасну. Аврум заладил одно, что лучше уж поноситься, чем лишаться земли и всего состояния, нажитого с таким трудом, и рпять остаться голым, как тогда, когда он приехал в Припас. Херделя, конечно, и не думал, что он это всерьез говорит, советовал ему потерпеть, ведь неизвестно, что принесет завтрашний день. «Повешусь! Повешусь!» — твердил Аврум... Вот и сдержал слово.
— Когда придет твой смертный час, пойдешь на смерть, как на свадьбу! — проговорил стражник Козма Чокэнаш и набожно перекрестился.
Ана в лихорадочном волнении слушала рассказ учителя, но больше всего ее потрясли слова стражника. Она взглянула на забытого покойника, и в голове се, точно свет, проблеснула мысль: «Как быстро умирает человек, когда приходит его смертный час!»
7
За две недели до дня суда Херделя трудился всю ночь напролет, пока сочинил два обстоятельных письма, одно — субинспектору Хорвату, а другое — депутату Беле Беку; в них он изложил свое судебное злоключение и просил их замолвить словечко там, где они сочтут нужным, сам же он обязуется и в дальнейшем исполнять свой патриотический долг с удвоенным рвением.
Отослав письма, он совершенно успокоился и теперь был уверен, что все обойдется. Терпеливо ждал ответа, не тревожась больше. На всякий случай он нанял адвоката и, чтобы произвести выгодное впечатление, конечно, венгра,— того самого Лендвея, который описывал у него имущество и проводил торги. Через неделю вместо долгожданных ответов он получил от адвоката уведомление, что тот ознакомился с делом, положение представляется ему довольно серьезным и неплохо бы поручить кому-нибудь повлиять на председателя суда.
— Ну и жулик венгр! — улыбнулся Херделя, прочтя письмо Лендвея и догадываясь, в чем заминка. — Норовит выдоить побольше денег. Хе-хе, адвокат остается адвокатом... Семь шкур с тебя сдерет...
Уверенность его была тверда как сталь. Не получив ответа от своих покровителей и в канун суда, он с удовлетворением подумал, что, очевидно, оба поговорили с председателем, иначе они бы предупредили его, чтобы он сам разделывался со своими бедами, как знает.
Он договорился с Ионом вместе ехать в Бистрицу на его одноконной каруце, которуют тот получил за Аной. Вечером Херделя опять наставлял его, что надо говорить на суде, чтобы все обошлось добром. Ион не принимал близко к сердцу тревогу учителя. Его больше беспокоила тяжба с тестем, которая все откладывалась. Однако он слушал советы Хер дели и время от времени божился, что отсидит за него в тюрьме; учитель сердился, видя в этом дурное предзнаменование. Они решили, что Ион заявит там, будто он на коленях упрашивал Херделю написать жалобу, а Херделя отказывался пять раз. Тогда Ион взял и сам написал ее своей рукой, а потом опять пришел к учителю и попросил только переписать ее по-венгерски, потому что он не знает венгерского, но Херделя и на это не согласился. Но так как Ион не мог смириться с несправедливостью, безвинно понести наказание, то однажды вечером он пришел к Херделе с бутылкой ракии, крепкой, как спирт, оба выпили, и уж когда учитель совсем опьянел, Ион вынул свою жалобу, стал на колени и со слезами на глазах начал упрашивать, чтобы тот написал ее по-венгерски. Херделя, одурманенный выпивкой, сам не сознавая, что делает, перевел ему на венгерский жалобу господину министру, но он нисколечко не виноват.
— Ведь так оно и было, Ион, да? — сказал Херделя, ласково и просительно глядя на него.
— Так, так! — утвердительно кивал Ион. — Что правда, то правда. Разрази меня бог, если я по-другому скажу!..
Выехали они глубокой ночью, чтобы вовремя поспеть в Бистрицу. Конек Иона бежал шустро, хоть и истомился на полевых работах. Когда взошло солнце, они уже въезжали шагом на гору Думитрей. Ион шел обок каруцы, и они с Херделей преспокойно толковали о его неладах с Василе Бачу и Аной, точно и забыли про суд,.. Внезапно их обогнала легкая брич-ка, такой бойкой рысью мчавшая на откос, что только Колеса мелькали. Это ехал Белчуг, вызванный свидете-лем по делу учителя. Ион почтительно снял шляпу, но священник глядел в сторону, упрятавшись чуть не с головой в лисью шубу. Бричка вскоре скрылась за горой.
— Злой человек! — проговорил Херделя, чувствуя, что его уверенность и надежда пошатнулись.
Ион не ответил. Оба потом долгое время молчали. Конь старался, шел прытче добрый перегон, потом останавливался передохнуть и опять сам припускался вперед. Ион трусил мелким шажком по краю дороги, крутя над головой кнут и изредка подгоняя коня покриками «гей-гей, милок, гей», а на учителя уже и не глядел. Тот сидел с застывшей улыбкой и часто-часто моргал, погруженный в тягостное раздумье. На обоих на них как будто набежало облако печали.
С вершины горы открывался великолепный вид. Долина реки Бистрицы, под легким пологом серебристого тумана, пробуждалась от сна, обласканная теплом осеннего солнца. Впереди, в низине, прижатый к лесу в зеленой и багряной листве, старинный город казался детской игрушкой, а башня лютеранской церкви — мрачным стражем-великаном, облаченным в древние одежды, посеревшие, изъеденные временем.
— Вон и Бистрица! — оживленно сказал Херделя, показывая рукой.
— Добрая земля... И возделана хорошо! — заметил Ион, окидывая глазами просторы богатой долины, похожей на огромный волшебный сад.
В утренней свежести необъятность природы и окружающего представали еще разительнее, глубоко волновали учителя. Перед огромным миром, открывшимся его взору, он почувствовал себя ничтожным и сразу проникся мучительной тревогой. Что значит он со своими страхами и надеждами, и со всей своей жизнью в головокружительном вихре этой огромной жизни? Он менее песчинки, которую случайность швыряет во все стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Анрум пошел к письмоводителю и раскричался на не-го, а тот вытолкал его за дверь и крикнул ему вслед: "Ступай и вешайся, если ты такой дурак!» Вернулся Аврум домой прямо позеленелый. Херделя как раз пришел расплачиваться с долгами по счету за август. утешал его, говорил, что не надо терять надежду... Но понапрасну. Аврум заладил одно, что лучше уж поноситься, чем лишаться земли и всего состояния, нажитого с таким трудом, и рпять остаться голым, как тогда, когда он приехал в Припас. Херделя, конечно, и не думал, что он это всерьез говорит, советовал ему потерпеть, ведь неизвестно, что принесет завтрашний день. «Повешусь! Повешусь!» — твердил Аврум... Вот и сдержал слово.
— Когда придет твой смертный час, пойдешь на смерть, как на свадьбу! — проговорил стражник Козма Чокэнаш и набожно перекрестился.
Ана в лихорадочном волнении слушала рассказ учителя, но больше всего ее потрясли слова стражника. Она взглянула на забытого покойника, и в голове се, точно свет, проблеснула мысль: «Как быстро умирает человек, когда приходит его смертный час!»
7
За две недели до дня суда Херделя трудился всю ночь напролет, пока сочинил два обстоятельных письма, одно — субинспектору Хорвату, а другое — депутату Беле Беку; в них он изложил свое судебное злоключение и просил их замолвить словечко там, где они сочтут нужным, сам же он обязуется и в дальнейшем исполнять свой патриотический долг с удвоенным рвением.
Отослав письма, он совершенно успокоился и теперь был уверен, что все обойдется. Терпеливо ждал ответа, не тревожась больше. На всякий случай он нанял адвоката и, чтобы произвести выгодное впечатление, конечно, венгра,— того самого Лендвея, который описывал у него имущество и проводил торги. Через неделю вместо долгожданных ответов он получил от адвоката уведомление, что тот ознакомился с делом, положение представляется ему довольно серьезным и неплохо бы поручить кому-нибудь повлиять на председателя суда.
— Ну и жулик венгр! — улыбнулся Херделя, прочтя письмо Лендвея и догадываясь, в чем заминка. — Норовит выдоить побольше денег. Хе-хе, адвокат остается адвокатом... Семь шкур с тебя сдерет...
Уверенность его была тверда как сталь. Не получив ответа от своих покровителей и в канун суда, он с удовлетворением подумал, что, очевидно, оба поговорили с председателем, иначе они бы предупредили его, чтобы он сам разделывался со своими бедами, как знает.
Он договорился с Ионом вместе ехать в Бистрицу на его одноконной каруце, которуют тот получил за Аной. Вечером Херделя опять наставлял его, что надо говорить на суде, чтобы все обошлось добром. Ион не принимал близко к сердцу тревогу учителя. Его больше беспокоила тяжба с тестем, которая все откладывалась. Однако он слушал советы Хер дели и время от времени божился, что отсидит за него в тюрьме; учитель сердился, видя в этом дурное предзнаменование. Они решили, что Ион заявит там, будто он на коленях упрашивал Херделю написать жалобу, а Херделя отказывался пять раз. Тогда Ион взял и сам написал ее своей рукой, а потом опять пришел к учителю и попросил только переписать ее по-венгерски, потому что он не знает венгерского, но Херделя и на это не согласился. Но так как Ион не мог смириться с несправедливостью, безвинно понести наказание, то однажды вечером он пришел к Херделе с бутылкой ракии, крепкой, как спирт, оба выпили, и уж когда учитель совсем опьянел, Ион вынул свою жалобу, стал на колени и со слезами на глазах начал упрашивать, чтобы тот написал ее по-венгерски. Херделя, одурманенный выпивкой, сам не сознавая, что делает, перевел ему на венгерский жалобу господину министру, но он нисколечко не виноват.
— Ведь так оно и было, Ион, да? — сказал Херделя, ласково и просительно глядя на него.
— Так, так! — утвердительно кивал Ион. — Что правда, то правда. Разрази меня бог, если я по-другому скажу!..
Выехали они глубокой ночью, чтобы вовремя поспеть в Бистрицу. Конек Иона бежал шустро, хоть и истомился на полевых работах. Когда взошло солнце, они уже въезжали шагом на гору Думитрей. Ион шел обок каруцы, и они с Херделей преспокойно толковали о его неладах с Василе Бачу и Аной, точно и забыли про суд,.. Внезапно их обогнала легкая брич-ка, такой бойкой рысью мчавшая на откос, что только Колеса мелькали. Это ехал Белчуг, вызванный свидете-лем по делу учителя. Ион почтительно снял шляпу, но священник глядел в сторону, упрятавшись чуть не с головой в лисью шубу. Бричка вскоре скрылась за горой.
— Злой человек! — проговорил Херделя, чувствуя, что его уверенность и надежда пошатнулись.
Ион не ответил. Оба потом долгое время молчали. Конь старался, шел прытче добрый перегон, потом останавливался передохнуть и опять сам припускался вперед. Ион трусил мелким шажком по краю дороги, крутя над головой кнут и изредка подгоняя коня покриками «гей-гей, милок, гей», а на учителя уже и не глядел. Тот сидел с застывшей улыбкой и часто-часто моргал, погруженный в тягостное раздумье. На обоих на них как будто набежало облако печали.
С вершины горы открывался великолепный вид. Долина реки Бистрицы, под легким пологом серебристого тумана, пробуждалась от сна, обласканная теплом осеннего солнца. Впереди, в низине, прижатый к лесу в зеленой и багряной листве, старинный город казался детской игрушкой, а башня лютеранской церкви — мрачным стражем-великаном, облаченным в древние одежды, посеревшие, изъеденные временем.
— Вон и Бистрица! — оживленно сказал Херделя, показывая рукой.
— Добрая земля... И возделана хорошо! — заметил Ион, окидывая глазами просторы богатой долины, похожей на огромный волшебный сад.
В утренней свежести необъятность природы и окружающего представали еще разительнее, глубоко волновали учителя. Перед огромным миром, открывшимся его взору, он почувствовал себя ничтожным и сразу проникся мучительной тревогой. Что значит он со своими страхами и надеждами, и со всей своей жизнью в головокружительном вихре этой огромной жизни? Он менее песчинки, которую случайность швыряет во все стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130