Между прочим, у нее была славная молодость. Дочь бедных крестьян, она рано лишилась отца и попала под опеку дядюшки, Симиона Мунтяну, учительствовавшего в то время в Моноре. От дядюшки и пошло все ее счастье в жизни. Мунтяну был ревностный учитель и ярый румын. Он не жалел сил, чтобы оберечь ОТ венгризации Монор, бывший летней резиденцией одной из венгерских графских семей. Из святочного «Ирода» «Ирод»— народное представление евангельской легенды о рождении Христа.) он создал некую религиозную драму с костюмами, пением, диалогом. Мария Дружан, вся в белом, представляла ангела господня. Ей это очень шло, и она особенно отличилась пылом и бойкостью, приглашая волхвов поклониться Спасителю, что рождается каждый год.
На ее счастье, учитель Мунтяну не удовольствовался одним «Иродом». Окрыленный благожелательным приемом, впоследствии он стал устраивать театральные представления, подбирая самых толковых девушек и юношей в исполнители произведений Александри (Александри Василе (1821 — 1890) — выдающийся писатель и общественный деятель.), которые тогда начали шире проникать и в Трансильванию. Молва об этих спектаклях разнеслась по всему Сомешскому краю. Со всех сел в Монор стекались люди поглядеть спектакли румынского театра, нуждавшегося в ободрении. И любители-актеры Симиона Мунтяну играли с таким чувством,, что поражали всех. Душой их была молодая и прелестная Мария Дружан, успевшая в короткое время завоевать всеобщее восхищение, так как она была самой даровитой. В «Постылой дочери» и особенно в «Русалиях» успех ее был незабываем. На одном из банкетов, после представления «Русалий», протопоп из Шоймуша, человек очень образованный и бывалый, произнес тост и, прославляя ее артистические способности, под; всеобщие аплодисменты провозгласил ее примадонной-дилетанткой. Мария плакала от радости, хотя и не понимала, что означает прозвище, которым он удостоил ее. После тоста протопоп пытался приволокнуться за примадонной, но безуспешно.
Ныне супруга учителя со слезами на глазах вспоминает ту золотую пору. Как она унеслась, точно ее' и не было! Тогда же она выучила и песни, теперь их учили от нее дочери. Тогда! Тридцать лет прошло с тех пор. После «Русалий» она познакомилась с Захарием Херделей, учителем из Лекинцы с большим будущим, вышла замуж, родила девятерых детей, шестеро из них умерли, после того как она выпестовала их, работала как каторжная, забыла всякое веселье и раз-" влечения и состарилась. От былой ее прелести остались только следы и воспоминания. Да песни-бедняжки, переписанные ею для памяти в толстую тетрадь. Отраду она находит в горячей и неколебимой вере в бога и радуется на детей, что они уже большие, могут расправить крылышки и устремиться в жизнь... Ночь надвигалась из укрытий, глуша последние трепетанья света. Над селом синели волны дыма, склоны холмов глубоко дышали, овеваемые легким ветерком. Звуки различались все отчетливее. Слышно было и как перекликались брехавшие собаки, и отрывистые возгласы с пашен или из дальних домов, и негромкий говор людей, идущих с полевых работ по белому большаку усталым тяжелым шагом, взметая пыль, и скрип порожних телег, обок которых шагали истомленные трудом крестьяне, а позади трусили собаки, опустив морды и задрав хвосты, обнюхивая все канавы и изгороди... Поравнявшись с распятием у начала села, прохожие обрывали разговоры, крестились, обнажив головы, и потом «добрым вечером» приветствовали неутомимо распевавшее семейство Хердели. Все сельчане охотно слушали их пение. Детишки останавливались на мосту через Княжий ручей, глазели на них и потом пускались бежать...
Они дошли до третьей строфы, когда Гиги таинственно прошептала:
— Вон Тома Булбук и Джеордже!..
Лаура и Херделя сразу перестали петь, им любопытно было посмотреть на жертву вчерашней драки. Г-жа Херделя не хотела терять серьезности по пустякам и одна пропела всю следующую строфу. Однако, когда Тома с сыном остановились у ворот иI завязали разговор, любопытство взяло верх, и она сбавила голос, только чуть мурлыкала, прислушиваясь к тому, что говорят кляузники.
Тома мог бы спуститься с горы против своего дома, но он нарочно пошел здесь, чтобы рассказать учи-телю о происшествии. Распалясь, он стал расхвали-вать сына и ругать Иона. Потом заставил Джеордже за драть рубаху и показать господам кровоподтек на спине.
— Все костишь, Тома, костишь и бога не боишься, а он все видит и слышит! — закричала Зенобия с противоположной стороны, стоя посреди двора.
Крестьянин, испугавшись горластой Гланеташихи, сразу притих. Ничего ей не ответив, он попрощался с Херделей и торопливо зашагал с понурым видом, а за ним и Джеордже. Зенобия провожала его проклятьями, пока он не скрылся с глаз. Тогда она вышла на улицу и встала у моста.
— И как ему не надоест? Скареда, пропойца, чтоб его в Дунае рыбы сожрали! Хулит мне парня так, словно он его добро загубил, не иначе!
Семья учителя от души посмеялась над злоключением Томы, а сам Херделя сказал, улыбаясь:
— Эх, Зенобия, неужели ты думаешь, что богатых заботят чужие беды?
— А, чтоб им в аду гореть, больно они сердцем круты... Я из сеней услыхала, как он тут лается, стерпеть не могла, право...
Она еще посудачила о том, о сем, потом кинулась домой, вспомнив, что у ней на огне кипит варево, поди все убежало.
— А крепко его, видать, ахнул Ион, — сказал учитель немного погодя.
— Еще бы, когда он его горбылем ударил!— встрепенулась Гиги и хотела опять пересказать все происшествие.
Тут г-жа Херделя запела «Хору Гривицы», умеряя дочерний пыл. Но и эту песню ей не суждено было допеть до конца, потому что вскоре подошел Белчуг с Василе Бачу. Поп был в поле, присматривал за работами на церковном лугу. Ему было жарко, и его мучила страшная жажда. Гиги мигом принесла ему стакан воды.
Заговорили, естественно, о ночной драке, взбудоражившей все село. Священник кипел негодованием.
— Я давно уже слышу, что сын Гланеташу бесчинствует, но все не верил. А теперешний его поступок переполнил всякую меру. Надо наконец найти управу на этих буянов в селе, а то они скоро, пожалуй, начнут людей убивать!..
Все замолчали, поддавшись его возмущению. Только Гиги наивно спросила:
— А если неизвестно, кто из них виноват?
— Как это неизвестно, барышня? — удивился Белчуг. — Вы верите, что и Джеордже виноват?
— Верю, — решительно ответила девушка.
Поп кисло улыбнулся, выказывая десны.
— А я, с вашего разрешения, не верю, — сказал он
с легкой насмешкой.
Госпожа Херделя, с неудовольствием заметившая про себя, что Василе Бачу, после всех его непристойностей на гулянье, тут вместе со священником, вступила в разговор, глядя поверх головы Белчуга:
— Ион, уж во всяком случае, приличный парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
На ее счастье, учитель Мунтяну не удовольствовался одним «Иродом». Окрыленный благожелательным приемом, впоследствии он стал устраивать театральные представления, подбирая самых толковых девушек и юношей в исполнители произведений Александри (Александри Василе (1821 — 1890) — выдающийся писатель и общественный деятель.), которые тогда начали шире проникать и в Трансильванию. Молва об этих спектаклях разнеслась по всему Сомешскому краю. Со всех сел в Монор стекались люди поглядеть спектакли румынского театра, нуждавшегося в ободрении. И любители-актеры Симиона Мунтяну играли с таким чувством,, что поражали всех. Душой их была молодая и прелестная Мария Дружан, успевшая в короткое время завоевать всеобщее восхищение, так как она была самой даровитой. В «Постылой дочери» и особенно в «Русалиях» успех ее был незабываем. На одном из банкетов, после представления «Русалий», протопоп из Шоймуша, человек очень образованный и бывалый, произнес тост и, прославляя ее артистические способности, под; всеобщие аплодисменты провозгласил ее примадонной-дилетанткой. Мария плакала от радости, хотя и не понимала, что означает прозвище, которым он удостоил ее. После тоста протопоп пытался приволокнуться за примадонной, но безуспешно.
Ныне супруга учителя со слезами на глазах вспоминает ту золотую пору. Как она унеслась, точно ее' и не было! Тогда же она выучила и песни, теперь их учили от нее дочери. Тогда! Тридцать лет прошло с тех пор. После «Русалий» она познакомилась с Захарием Херделей, учителем из Лекинцы с большим будущим, вышла замуж, родила девятерых детей, шестеро из них умерли, после того как она выпестовала их, работала как каторжная, забыла всякое веселье и раз-" влечения и состарилась. От былой ее прелести остались только следы и воспоминания. Да песни-бедняжки, переписанные ею для памяти в толстую тетрадь. Отраду она находит в горячей и неколебимой вере в бога и радуется на детей, что они уже большие, могут расправить крылышки и устремиться в жизнь... Ночь надвигалась из укрытий, глуша последние трепетанья света. Над селом синели волны дыма, склоны холмов глубоко дышали, овеваемые легким ветерком. Звуки различались все отчетливее. Слышно было и как перекликались брехавшие собаки, и отрывистые возгласы с пашен или из дальних домов, и негромкий говор людей, идущих с полевых работ по белому большаку усталым тяжелым шагом, взметая пыль, и скрип порожних телег, обок которых шагали истомленные трудом крестьяне, а позади трусили собаки, опустив морды и задрав хвосты, обнюхивая все канавы и изгороди... Поравнявшись с распятием у начала села, прохожие обрывали разговоры, крестились, обнажив головы, и потом «добрым вечером» приветствовали неутомимо распевавшее семейство Хердели. Все сельчане охотно слушали их пение. Детишки останавливались на мосту через Княжий ручей, глазели на них и потом пускались бежать...
Они дошли до третьей строфы, когда Гиги таинственно прошептала:
— Вон Тома Булбук и Джеордже!..
Лаура и Херделя сразу перестали петь, им любопытно было посмотреть на жертву вчерашней драки. Г-жа Херделя не хотела терять серьезности по пустякам и одна пропела всю следующую строфу. Однако, когда Тома с сыном остановились у ворот иI завязали разговор, любопытство взяло верх, и она сбавила голос, только чуть мурлыкала, прислушиваясь к тому, что говорят кляузники.
Тома мог бы спуститься с горы против своего дома, но он нарочно пошел здесь, чтобы рассказать учи-телю о происшествии. Распалясь, он стал расхвали-вать сына и ругать Иона. Потом заставил Джеордже за драть рубаху и показать господам кровоподтек на спине.
— Все костишь, Тома, костишь и бога не боишься, а он все видит и слышит! — закричала Зенобия с противоположной стороны, стоя посреди двора.
Крестьянин, испугавшись горластой Гланеташихи, сразу притих. Ничего ей не ответив, он попрощался с Херделей и торопливо зашагал с понурым видом, а за ним и Джеордже. Зенобия провожала его проклятьями, пока он не скрылся с глаз. Тогда она вышла на улицу и встала у моста.
— И как ему не надоест? Скареда, пропойца, чтоб его в Дунае рыбы сожрали! Хулит мне парня так, словно он его добро загубил, не иначе!
Семья учителя от души посмеялась над злоключением Томы, а сам Херделя сказал, улыбаясь:
— Эх, Зенобия, неужели ты думаешь, что богатых заботят чужие беды?
— А, чтоб им в аду гореть, больно они сердцем круты... Я из сеней услыхала, как он тут лается, стерпеть не могла, право...
Она еще посудачила о том, о сем, потом кинулась домой, вспомнив, что у ней на огне кипит варево, поди все убежало.
— А крепко его, видать, ахнул Ион, — сказал учитель немного погодя.
— Еще бы, когда он его горбылем ударил!— встрепенулась Гиги и хотела опять пересказать все происшествие.
Тут г-жа Херделя запела «Хору Гривицы», умеряя дочерний пыл. Но и эту песню ей не суждено было допеть до конца, потому что вскоре подошел Белчуг с Василе Бачу. Поп был в поле, присматривал за работами на церковном лугу. Ему было жарко, и его мучила страшная жажда. Гиги мигом принесла ему стакан воды.
Заговорили, естественно, о ночной драке, взбудоражившей все село. Священник кипел негодованием.
— Я давно уже слышу, что сын Гланеташу бесчинствует, но все не верил. А теперешний его поступок переполнил всякую меру. Надо наконец найти управу на этих буянов в селе, а то они скоро, пожалуй, начнут людей убивать!..
Все замолчали, поддавшись его возмущению. Только Гиги наивно спросила:
— А если неизвестно, кто из них виноват?
— Как это неизвестно, барышня? — удивился Белчуг. — Вы верите, что и Джеордже виноват?
— Верю, — решительно ответила девушка.
Поп кисло улыбнулся, выказывая десны.
— А я, с вашего разрешения, не верю, — сказал он
с легкой насмешкой.
Госпожа Херделя, с неудовольствием заметившая про себя, что Василе Бачу, после всех его непристойностей на гулянье, тут вместе со священником, вступила в разговор, глядя поверх головы Белчуга:
— Ион, уж во всяком случае, приличный парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130