черт с ними со всеми, Ионикэ, примирись ты с этим приговором! Собственно, что тут такого, если ты и отсидишь две недели за решеткой?.. А то ведь, пожалуй, еще хуже пострадаем!
Учитель теперь боялся вмешиваться. Он бы охотно пошел с Ионом прямо к самому императору, но, пораскинув мозгами, рассудил, что всякое оружие — вещь обоюдоострая. Судья чинил правосудие, как ему вздумается, он считал себя большим сердцеведом и толковал законы по-своему. Херделя был бы счастлив, если бы мог щелкануть его, потому что судья держался с ним важно, а порой и пренебрежительно. Знал учитель и его мстительный нрав, и это умеряло его пыл. Если только судья пронюхает, что он писал жалобу, то не спустит, доймет ею... Потом пришлось бы и Белчуга вмешивать в эту историю. Спору нет, и последнее время священник гак с ним обходится, что стоило бы задать ему хорошую головомойку, проучить его. И все-таки, что он выгадает От публичного разрыва с Белчугом?
Он попробовал растолковать Иону, какие тут опасности. Однако его миролюбивые советы еще пуще растравили Иона, он бил себя кулаками в грудь и твердил:
— Я буду за все отвечать! Лучше пускай меня повесят, чем так вот топтать!
Его решимость ослабила сопротивление учителя. Они торговались весь вечер. Чем больше колебался Херделя, тем рьянее наседал на него Ион, точно дело шло о его жизни.
Жена и дочери вполне разделяли опасения учителя и время от времени вставляли свое словечко, уговаривая Иона успокоиться на этом или же в крайнем случае сходить к письмоводителю, пусть тот напишет ему «кляузу». Под конец выложил свое мнение и Титу:
— Я тоже считаю, Ион, что лучше бы плюнуть на них, ведь тюрьмы тебе все одно не миновать, это как бог свят, что бы ты ни предпринимал. Но если уж Ион так уперся, я не вижу оснований, почему бы тебе, отец, и не написать ему жалобу? Говорю тебе, пиши безо всяких... А чтобы не узнали твой почерк, пускай Лаура перепишет своей рукой, и вся недолга!.. Простое дело!..
Мнение его все одобрили, и Херделя капитулировал.
— И правда, кто узнает почерк Лауры?
Он сел и состряпал обстоятельную и прочувственную жалобу, из которой явствовало, что судья и священник вошли в сговор и притесняют бедного, безвинного крестьянина. Когда он прочел ее по-румынски Иону, все умилились. Лаура не без волнения тотчас переписала ее. Херделя позаботился также, чтобы она написала и адрес на большом конверте: Министру юстиции...
— Бери, Ионикэ! Завтра утром сдашь заказным на почту в Армадии, ни пуха тебе, ни пера! — сказал учитель, расчувствовавшись.
Ион был без ума от радости, он выложил на стол три злотых и не уходил до тех пор, пока Херделя не принял их.
— Вы даже не знаете, сколько добра для меня сделали,—сказал он, целуя руку учителю.
— Правильно, что ты написал ему,— заметил Титу после ухода Иона. — А то всякие ослы будут измываться над ним.
7
Две недели спустя в сумерки лесничий Мадарас вместе с солгабиром Кицу и податным инспектором из Армадии подкатили на легонькой каруце к дому учителя. Они были на заячьей охоте в Припасской округе, гоняли весь день, гак и не выстрелив ни разу. Возвращались понурые, ежась от холода и сырости; две вислоухие собаки зябко дрожали возле каруцы, не обращая внимания на учителева пса, который выглядывал со двора, поставив передние лапы на изгородь, и гавкал, негодуя, что никто его не замечает. Чтобы разогнать досаду и не показываться в местечке днем с пустыми сумками, незадачливые охотники решили сделать привал в Жидовице, в корчме Неймана, пропустить несколько кружек глинтвейна для бодрости и заморить червячка до возвращения домой.
Зная, что одним им быть нельзя, иначе опять будут говорить про охоту и нудно препираться, они надумали пригласить и самого Херделю и Титу, с которым все они были в дружбе. Учитель был бы рад-радешенек хоть немножко рассеяться, но не смел шагу ступить без согласия г-жи Хердели, а та считала недостойным для старого человека, обремененного заботами, сидеть и распивать со всякими ветрогонами из Армадии. Титу волен поступать, как ему угодно, он молодой и легкомысленный... Мадарасу пришлось вылезти из каруцы и всячески упрашивать ее, пока она не смилостивилась, правда, при одном условии, энергично повторенном много раз: чтобы учитель не запоздал к ужину...
В корчме Неймана они застали большое и веселое общество: там был учитель греческого языка Майеря-ну, лихой кутила, с плешью на макушке и длинной седеющей бородой, поп Белчуг, учитель Спэтару, отец подружек Лауры и Гиги, доктор Филипою, адвокат Пауль Дамьян и поп из Вэрари, самый отчаянный пья-ница во всей долине Сомеша,— он явился в корчму еще накануне после обеда и вовсе не собирался трогаться.
Титу сообразил, что тут пойдет такая попойка, которая и к утру не кончится. Его воображению тотчас представилась г-жа Ланг, и сердце бурно забилось. Нужно привести сюда Ланга. Если это удастся, то счастье улыбнется ему. Лангу стоит только дорваться до выпивки, и его никакими силами не стронешь с места, особенно когда она даровая... Он мгновенно принял решение: сходить и пригласить его. Ланг— симпатичный, когда выпьет, и никто его не прогонит.
Пока кипятилось вино, а все занялись беседой, Титу вышел, не надевая пальто, не то подумают, что он собирается сбежать.
Он влетел к Лангам, не знавшим, как убить время. Сам Ланг подремывал на стуле, а Роза сидела у печки и задумчиво следила за трепетной игрой пламени; лицо ее разрумянилось от огня. Она встрепенулась, увидев Титу, и с живостью сказала:
— Какой вы милый, что пришли встряхнуть нас, а то просто скука смертная!
Как только Ланг услыхал, о чем речь, он радостно сорвался с места.
— Вот истинный друг, никогда не забывает о своих друзьях! — воскликнул он, с готовностью хватая пальто и шляпу.
Титу переглянулся с Розой, — она уже принялась плакаться, что ей одной боязно и лучше бы они не уходили, она напоит их чаем... Ланг даже не слушал ее.
- Идем, дорогуша, не потакай женским капризам! — сказал он Титу, пытавшемуся успокоить Розу. Видя, что юноша медлит, Ланг вышел. В ту же секунду Титу приник губами к Розиной руке и осипло прошептал:
— Ты не рассердишься, если я позже загляну к тебе?
Она не ответила. Но глаза ее призывно заблестели...
Ланг, как завзятый питок, был встречен бурным ликованием. Его усадили рядом с податным инспектором из Армадии, — пусть себе беседуют по-венгерски.
Тем временем остальные обступили пухлую и разбитную молоденькую корчмарку, наперебой отпуская ей игривые комплименты, которые она выслушивала, неутомимо улыбаясь направо и налево, чтобы всех отблагодарить за оказанную ей честь. Корчмарь был к этому слеп и глух, так как дело шло об интересах заведения, и лишь иногда наведывался в комнату, где развлекались господа, проверить, все ли в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Учитель теперь боялся вмешиваться. Он бы охотно пошел с Ионом прямо к самому императору, но, пораскинув мозгами, рассудил, что всякое оружие — вещь обоюдоострая. Судья чинил правосудие, как ему вздумается, он считал себя большим сердцеведом и толковал законы по-своему. Херделя был бы счастлив, если бы мог щелкануть его, потому что судья держался с ним важно, а порой и пренебрежительно. Знал учитель и его мстительный нрав, и это умеряло его пыл. Если только судья пронюхает, что он писал жалобу, то не спустит, доймет ею... Потом пришлось бы и Белчуга вмешивать в эту историю. Спору нет, и последнее время священник гак с ним обходится, что стоило бы задать ему хорошую головомойку, проучить его. И все-таки, что он выгадает От публичного разрыва с Белчугом?
Он попробовал растолковать Иону, какие тут опасности. Однако его миролюбивые советы еще пуще растравили Иона, он бил себя кулаками в грудь и твердил:
— Я буду за все отвечать! Лучше пускай меня повесят, чем так вот топтать!
Его решимость ослабила сопротивление учителя. Они торговались весь вечер. Чем больше колебался Херделя, тем рьянее наседал на него Ион, точно дело шло о его жизни.
Жена и дочери вполне разделяли опасения учителя и время от времени вставляли свое словечко, уговаривая Иона успокоиться на этом или же в крайнем случае сходить к письмоводителю, пусть тот напишет ему «кляузу». Под конец выложил свое мнение и Титу:
— Я тоже считаю, Ион, что лучше бы плюнуть на них, ведь тюрьмы тебе все одно не миновать, это как бог свят, что бы ты ни предпринимал. Но если уж Ион так уперся, я не вижу оснований, почему бы тебе, отец, и не написать ему жалобу? Говорю тебе, пиши безо всяких... А чтобы не узнали твой почерк, пускай Лаура перепишет своей рукой, и вся недолга!.. Простое дело!..
Мнение его все одобрили, и Херделя капитулировал.
— И правда, кто узнает почерк Лауры?
Он сел и состряпал обстоятельную и прочувственную жалобу, из которой явствовало, что судья и священник вошли в сговор и притесняют бедного, безвинного крестьянина. Когда он прочел ее по-румынски Иону, все умилились. Лаура не без волнения тотчас переписала ее. Херделя позаботился также, чтобы она написала и адрес на большом конверте: Министру юстиции...
— Бери, Ионикэ! Завтра утром сдашь заказным на почту в Армадии, ни пуха тебе, ни пера! — сказал учитель, расчувствовавшись.
Ион был без ума от радости, он выложил на стол три злотых и не уходил до тех пор, пока Херделя не принял их.
— Вы даже не знаете, сколько добра для меня сделали,—сказал он, целуя руку учителю.
— Правильно, что ты написал ему,— заметил Титу после ухода Иона. — А то всякие ослы будут измываться над ним.
7
Две недели спустя в сумерки лесничий Мадарас вместе с солгабиром Кицу и податным инспектором из Армадии подкатили на легонькой каруце к дому учителя. Они были на заячьей охоте в Припасской округе, гоняли весь день, гак и не выстрелив ни разу. Возвращались понурые, ежась от холода и сырости; две вислоухие собаки зябко дрожали возле каруцы, не обращая внимания на учителева пса, который выглядывал со двора, поставив передние лапы на изгородь, и гавкал, негодуя, что никто его не замечает. Чтобы разогнать досаду и не показываться в местечке днем с пустыми сумками, незадачливые охотники решили сделать привал в Жидовице, в корчме Неймана, пропустить несколько кружек глинтвейна для бодрости и заморить червячка до возвращения домой.
Зная, что одним им быть нельзя, иначе опять будут говорить про охоту и нудно препираться, они надумали пригласить и самого Херделю и Титу, с которым все они были в дружбе. Учитель был бы рад-радешенек хоть немножко рассеяться, но не смел шагу ступить без согласия г-жи Хердели, а та считала недостойным для старого человека, обремененного заботами, сидеть и распивать со всякими ветрогонами из Армадии. Титу волен поступать, как ему угодно, он молодой и легкомысленный... Мадарасу пришлось вылезти из каруцы и всячески упрашивать ее, пока она не смилостивилась, правда, при одном условии, энергично повторенном много раз: чтобы учитель не запоздал к ужину...
В корчме Неймана они застали большое и веселое общество: там был учитель греческого языка Майеря-ну, лихой кутила, с плешью на макушке и длинной седеющей бородой, поп Белчуг, учитель Спэтару, отец подружек Лауры и Гиги, доктор Филипою, адвокат Пауль Дамьян и поп из Вэрари, самый отчаянный пья-ница во всей долине Сомеша,— он явился в корчму еще накануне после обеда и вовсе не собирался трогаться.
Титу сообразил, что тут пойдет такая попойка, которая и к утру не кончится. Его воображению тотчас представилась г-жа Ланг, и сердце бурно забилось. Нужно привести сюда Ланга. Если это удастся, то счастье улыбнется ему. Лангу стоит только дорваться до выпивки, и его никакими силами не стронешь с места, особенно когда она даровая... Он мгновенно принял решение: сходить и пригласить его. Ланг— симпатичный, когда выпьет, и никто его не прогонит.
Пока кипятилось вино, а все занялись беседой, Титу вышел, не надевая пальто, не то подумают, что он собирается сбежать.
Он влетел к Лангам, не знавшим, как убить время. Сам Ланг подремывал на стуле, а Роза сидела у печки и задумчиво следила за трепетной игрой пламени; лицо ее разрумянилось от огня. Она встрепенулась, увидев Титу, и с живостью сказала:
— Какой вы милый, что пришли встряхнуть нас, а то просто скука смертная!
Как только Ланг услыхал, о чем речь, он радостно сорвался с места.
— Вот истинный друг, никогда не забывает о своих друзьях! — воскликнул он, с готовностью хватая пальто и шляпу.
Титу переглянулся с Розой, — она уже принялась плакаться, что ей одной боязно и лучше бы они не уходили, она напоит их чаем... Ланг даже не слушал ее.
- Идем, дорогуша, не потакай женским капризам! — сказал он Титу, пытавшемуся успокоить Розу. Видя, что юноша медлит, Ланг вышел. В ту же секунду Титу приник губами к Розиной руке и осипло прошептал:
— Ты не рассердишься, если я позже загляну к тебе?
Она не ответила. Но глаза ее призывно заблестели...
Ланг, как завзятый питок, был встречен бурным ликованием. Его усадили рядом с податным инспектором из Армадии, — пусть себе беседуют по-венгерски.
Тем временем остальные обступили пухлую и разбитную молоденькую корчмарку, наперебой отпуская ей игривые комплименты, которые она выслушивала, неутомимо улыбаясь направо и налево, чтобы всех отблагодарить за оказанную ей честь. Корчмарь был к этому слеп и глух, так как дело шло об интересах заведения, и лишь иногда наведывался в комнату, где развлекались господа, проверить, все ли в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130