Но я, верный угово-
ру, сказал:
- Попробуй.
Он и попробовал. Слазил к себе на верхние нары, вернулся с
ножом:
- Ну? Дашь?
- Не дам.
Тогда он воткнул нож в мою ногу, повыше колена, рванул вниз
- и распорол, вместе с кожей и мясом, брюки. Это я заметил, а бо-
ли сгоряча не почувствовал. Второй ногой, обутой в сапог, я дви-
нул Ваське в морду. Сапоги были юфтовые, тяжелые; воры называют
их "самосудскими" - такими, считается, мужики забивали насмерть
цыган-конокрадов.

- 128 -

Бондин вывалился на середину камеры, а я выскочил следом -
как был, с миской молока в руке. Миску я разбил о его голову. По-
текла кровь, смешиваясь с молоком. "Красавец парень, кровь с мо-
локом!" - смеялись потом в камере. Но это потом, а пока что он
еще два раза ударил меня ножом - в грудь и в руку. И опять я не
почувствовал боли, а стал колотить его по башке другой миской,
алюминиевой.
Так мы кружились в проходе, неравно вооруженные гладиаторы -
ретиарий и - забыл как называется - другой, с мечом. И в первую
минуту ни одна сволочь не ввязалась в драку - если не считать
Васькиного дружка Женьки Рейтера, который, свесившись, с верхних
нар, дал мне в глаз кулаком. А на второй минуте драки нашелся и
мне защитник. Саша Александров со своей пораненной рукой на пере-
вязи, единственный из всех, пришел на выручку: захватил своей ле-
вой Васькину правую с ножом, оттащил его. Тот не очень сопротив-
лялся. Дело в том, что поножовщина в камере явление нежелательное
для всех - в том числе и для воров: набегут вертухаи, устроят
шмон и отберут ножи - а то и в кандей посадят. Поэтому до драки
стараются не доводить: надо суметь взять у фраера полпередачи "за
уважение" или "за боюсь".
Мы с Васькой разошлись по своим углам, как боксеры на ринге.
Из трех моих порезов текла кровь; он тоже был весь в крови - че-
реп я ему не пробил, но кожу рассек в нескольких местах. Надо бы-
ло идти на перевязку.
Мы заключили перемирие: договорились, что скажем надзирате-
лю, будто подрались с кем-то дня два назад в другой камере, а те-
перь вот открылись раны, надо бы перевязать.

- 129 -

Так и сделали. Вертухай с удовольствием принял на веру эту
малоправдоподобную версию: ему тоже ни к чему были лишние хлопо-
ты. Но как только нас двоих вывели в коридор, у Каменецкого опять
прорезался голос:
- Гражданин начальник, не верьте! Этот Бодин хотел отнять
передачу, у него нож!
Пришлось гражданину начальнику принимать меры; после мед-
пункта Ваську отправили в карцер, а меня вернули в камеру.
Произошел короткий разбор учений. Каменецкий вины за собой
не чувствовал, считал что свою миссию выполнил. Румяный здоровяк,
генеральский сын Блох на вопрос, почему не вмешался, ответил, не
смущаясь:
- А я ждал сигнала.
И только Юрочка Михайлов признался честно:
- Валер, я испугался.
К нему я претензий не имел. А Сашу Александрова после этого
случая зауважал еще больше: во время драки ни боли, ни страха не
чувствуешь - и то, и другое приходит назавтра, ноют не переставая
раны и уже кажется, что знал бы, ни за что не полез на нож. А Са-
ша с его незажившей "прививкой" знал - и полез.
Много позже, в Инте, лагерный врач во время осмотра обратил
внимание на шрам у меня на груди и поинтересовался его происхож-
дением. Я рассказал. Доктор поахал и поставил диагноз:
- Валерий, вам повезло. Этот тип не знал, что у астеников
сердце расположено ниже.
Симпатичный доктор ошибался: "этот тип" не собирался убивать
меня, он не "порол", а "писал", резал не глубоко, - только для
отстрастки. Правда, порезы те заживали долго - месяца три-четыре.

- 130 -

Сперва из-за жары, потом из-за плохой лагерной кормежки.
Там, на Красной Пресне, я понял, почему блатное меньшинство
всегда одерживает верх над фраерским большинством. Если воров в
камере пять, а "чертей" сорок, то все равно блатные в пять раз
сильнее, потому что они-то действительно держатся один за всех,
все за одного. А остальное население камеры - каждый за себя.
Та драка укрепила мою репутацию храбреца, который прямо-таки
рвется в бой. Репутация совершенно незаслуженная: я физический
трус, с детства боялся высоты, боялся хулиганистых ребят с сосед-
него двора, бахрушенки, и никогда не дрался. Но в тюрьме и в ла-
гере обстоятельства заставили - а главное, надежда хоть таким
способом вернуть себе самоуважение.
После схватки с Васькой Бондиным, всякий раз, как в камере
возникала напряженная ситуация, Блох с Каменецким кидались оста-
навливать меня:
- Ради бога, Валерий! Не лезьте!
А я и не собирался лезть. Но все равно, был очень доволен
собой.
Еще когда возвращался после перевязки из медпункта, я увидел
в коридоре женский этап. Их должны были разместить по камерам, а
в ожидании этого они стали свидетельницами нашей стычки. И я пер-
вым делом спросил:
- Девочки, никто не сидел с Ниной Ермаковой?
- Я сидела, - откликнулась одна, с бледным хорошеньким личи-
ком. До сих пор помню ее имя и фамилию: Ася Пятилетова.
- Ася, я Валерий Фрид, Нинин жених. Если увидишь ее, расска-
жи, ладно?
Мне очень хотелось, чтоб Нинка узнала об этой драке. Я ду-

- 131 -

мал: вот, если чудом встретимся когда-нибудь, дам ей потрогать
мои героические шрамы. Через двенадцать лет встретились, дал пот-
рогать - но большого впечатления они на нее не произвели... За-
бавно, что Юлику в его первом лагере кто-то из "очевидцев" сооб-
щил: твоего кирюху на Пресне зарезали.
За время, что мы с Васькой отсутствовали, в камере произошло
еще одно маленькое событие: Женька Рейтер попросился у надзирате-
лей, чтоб и его перевели куда-нибудь: боялся, что я отыграюсь на
нем, когда вернусь. Не стал я его бить - противно было.
Дело в том, что этот Женька никаким блатным не был, и даже
не Женька был по-настоящему, а Кирилл. Московский студент, он сел
по ст.58-10, а попав на пересылку, сделал выбор: решил держаться
не с интеллигентами, а с ворами - сила ведь была за ними. В нашей
камере сидел и его отчим, которого Женька-Кирилл люто ненавидел
(боюсь соврать, но кажется, он и посадил отчима, с удовольствием
дав на него показания). Теперь вместе со своими цветными друзьями
он отбирал у него передачи - вел, как ему казалось, воровскую
жизнь. Но у цветных в ходу была присказка: "Воровскую жизнь лю-
бит, а воровать боится". Рейтер был из таких. В лагере он быстро
понял, что с ворьем ему не по пути.
Мы встретились с ним в Инте через семь лет. Он пришел ко мне
с повинной, я зла не помнил и мы даже стали приятелями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120