Я даже не сразу сообразил, что он говорит о нашем покушении
на Сталина. Успокоил его, рассказал, что успел, про следствие - и
свидание подошло к концу. Отец снова расстроился:
- Может быть, в последний раз видимся. Старый насос уже не
тот. - Он похлопал себя по сердцу. Я не поверил, велел не выдумы-
вать глупости. А зря: через полгода он умер - правда, от рака, а
не от болезни сердца.
Отец уехал, и Друкер выполнил свое обещание: предложил пос-
лать меня на другой лагпункт, санитаром. Но я отказался - думаю, к
его облегчению: покровительствовать зеку с режимным восьмым пунк-
том пятьдесят восьмой статьи было рисковано. "Кум", оперуполномо-
ченный, этого не одобрил бы.
Отказался я от лестного предложения не ради душевного покоя
начальника санчасти. Просто не хотелось уезжать с насиженного мес-
та, от Петьки Якира, с которым мы "хавали вместе" - знак тесной
дружбы. Появились уже и новые друзья. А тут как раз освободилось в
конторе место хлебного табельщика. И бухгалтер продстола Федя Ма-
- 157 -
нуйлов взял на эту должность меня.
Главную роль здесь сыграло не личное обаяние, а посылки, ко-
торые каждый месяц слали мне родители. С посылочниками было полез-
но водиться: кормежка и на нашем благополучном лагпункте была ни-
кудышная: жиденькая как понос кашка из гороха или же из магара,
несортового проса, суп из иван-чая - изобретение отдела интендант-
ского снабжения. Иван-чай, красивый лиловый цветок, в инструкциях
ОИС проходил по графе "дикоросы". А зеки называли его Блюмин-чай,
по фамилии начальника ОИС. Баланда из Блюмин-чая - темная прозрач-
ная жидкость, от которой небо делалось черным как у породистой со-
баки. В суп закладывалась и крупа - "по нормам ГУЛАГа". "Крупинка
за крупинкой гоняется с дубинкой" - так описывал это блюдо лагер-
ный фольклор. И еще так: "суп ритатуй, сверху пусто, снизу..." -
понятно, что. По тем же нормам зеку раз в день полагалось мясо или
рыба. Чаще всего это был маленький, с пол спичечного коробка, ку-
сочек соленой трески. А если ни трески, ни мяса на складе не было,
заменяли крупой: сколько-то граммов добавляли в кашу. Словом,
"жить будешь, а ... не захочешь", грустно констатировал тот же
фольклор. О еде говорили и думали постоянно. Продуктам давали лас-
ковые уважительные прозвища:"хлеб - хороший человек", "сахареус",
"масленский". Как волшебную сказку мы слушали рассказы старых зе-
ков (кстати, в Каргопольлаге говорили "зыков") о довоенном време-
ни, когда в лагерных ларьках можно было купить халву. Халва - она
сладкая, жирная, тяжелая. Чего еще надо для счастья?
Посылку из дому ждали, как второго пришествия - и некоторым,
в том числе мне, "обламывалось". Съедал я посылку не один, а вмес-
те с Петькой и новым начальником Федей Мануйловым. Якир продолжал
учить меня лагерным правилам хорошего тона:
- 158 -
- Зачем ты ешь хлеб маслом кверху? Переверни, как я. Вкус та-
кой же, а никому не завидно.
У него я пытался выяснить, почему по фене посылка "бердыч".
Может, в честь Бердичева? (Еврейские мамы, как известно, очень за-
ботливы.) Петька не знал.
Обязанности хлебного табельщика были не очень сложны: полу-
чить от бригадира рабочие сведения - листок оберточной бумаги со
списком работяг и процентом выполнения нормы против каждой фамилии
- и начислить питание на завтра.
Разные виды работ вознаграждались по-разному. Скажем, лесоруб
мог заработать три дополнительных, т.е., кроме "гарантийки", шес-
тисот пятидесяти граммов, получить еще 300гр. хлеба и три дополни-
тельные каши - не скажу сейчас, за какой процент выполнения, ка-
жется, за 120. А вот на откатке, где раньше трудился я, такого не
дадут и за двести процентов.
Память у меня тогда была хорошая, все нормы я помнил наизусть
и без труда составлял ведомость, по которой кухня получала нужное
количество продуктов из каптерки. Считать на счетах я не умел, но
насобачился складывать цифры в уме с удивлявшей всех скоростью. Я
и сейчас быстро считаю.
Главную часть работы приходилось делать вечером, когда брига-
ды вернутся в зону. А днем я праздно сидел в конторе, за барьером,
отвечал любопытным на вопросы и наблюдал за лагерной жизнью.
Она была пестрая - как и население лагпункта. Которое дели-
лось по трем признакам: по социальному, по национальному и по по-
ловому. (К этому времени - 45-й год - еще не было строгого разме-
жевания лагпунктов на мужские и женские, в отличие от школ на во-
ле. А когда там вернулись к совместному обучению, нас, наоборот,
- 159 -
отделили от женщин, что сразу же ужесточило нравы).
В социальном плане зеки делились - по горизонтали - на блат-
ных, бытовиков и контриков, а по вертикали - на работяг и придур-
ков.
Придурки - это заключенная администрация, от комендантов и
нарядчиков до дневальных и счетоводов - словом, все, кто сидит в
тепле под крышей. "Придуриваются, будто работать не способны," -
завистливо говорили те, кто вкалывал на общих. Вот откуда малопо-
четное название. Со временем оно утратило первоначальный смысл -
как всякий привычный образ. Ведь не представляем мы себе яму и ло-
пату, когда говорим "встал, как вкопанный".
Кто такие блатные, я уже рассказывал. Бытовиками считались
все осужденные за "бытовые преступления", от насильников и раст-
ратчиков до прогульщиков. (Сейчас уже трудно поверить, что при
Сталине можно было угодить в лагерь на два-три года за обыкновен-
ный прогул, а то и за опоздание.) А контриками (так же и фашиста-
ми) назывались все подпавшие под какой-нибудь из пятнадцати пунк-
тов пятьдесят восьмой. Судили за измену Родине, за террор, за ан-
тисоветскую агитацию, за саботаж, за никому не понятное пособни-
чество иностранному капиталу - не то 3-й, не то 4-й пункт 58-й.
Особенно много было изменников (58-1а и 1б) - думаю, больше поло-
вины списочного состава. Случалось, вся бригада сплошь состояла из
изменников.
- Предатели! - весело кричал бригадир-бытовик. - Получай пай-
ку!
Или просил у другого бригадира:
- Одолжи мне на трелевку двух предателей поздоровше.
Никто всерьез не принимал суровых формулировок УК. Понимали,
- 160 -
что изменники - это побывавшие в плену, агитация - неосторожная
болтовня, а саботаж (58-14) - неудавшийся побег из лагеря. Любо-
пытно, что получив срок по 14-му пункту, блатные автоматически
превращались из социально близких в "политиков" и попадали, как
кур во щи, в особые лагеря для особо опасных. Но об этих лагерях
разговор позже.
Побегов за время моего пребывания на комендантском было два,
причем один из них прямо-таки анекдотический:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120