Что же касается обеих партий, то король должен главенствовать над всеми, иначе он превращается в главу одной партии и становится ответственным за все допущенные ею общественные злоупотребления. [Не случайно у наследного принца Лиллипутии один каблук был выше другого, и все из желания угодить одной из политических партий своей страны — высококаблучникам.] «Приверженец англиканской церкви может, сообразуясь с благоразумием и чистой совестью, больше одобрять принципы, провозглашенные одной партией, нежели другой, считая, что они более способствуют благу церкви и государства, но он никогда не станет из пристрастия или из выгоды содействовать каким-либо взглядам только потому, что их отстаивает партия, которую он более одобряет… Вступить в партию, как в монашеский орден, и изъявлять такую покорность вышестоящим совершенно несовместимо с гражданскими и религиозными свободами, которые мы так ревниво отстаиваем». Между тем, продолжает Свифт, дух партийной пристрастности так глубоко распространился, что «ныне, желая узнать, каков человек, вместо того, чтобы выяснить добродетелен ли он, честен, благочестив, здравомыслящ или учен, справляются только — виг он или тори, каковые определения включают все хорошие или плохие качества» [Works , II, 24.]. Свифт завершает свой трактат призывом к умеренности, он против крайностей вигов в отношении церкви и крайностей тори, противившихся любым попыткам ограничить прерогативы короны.
Как видим, перед нами довольно-таки своеобразный виг. Он решительно расходится с ними в вопросах религии, отстаивая интересы англиканской церкви, но самое главное — он отстаивает независимость своей позиции в отношении обеих партий, оценивая в высшей степени критически их влияние не только на политическую жизнь Англии, но и на нравственное состояние нации. Немудрено поэтому, что виги не считали его вполне своим, и можно лишь удивляться, что Свифт рассчитывал при этом на их милости.
Как же совмещались в одном лице такие, казалось бы, взаимоисключающие друг друга крайности, как сочинение «Сказки бочки» и отвращение ко всякого рода неконтролируемому разумом энтузиазму и тем более религиозному фанатизму с собственной нетерпимостью к любым отступлениям от официально установленного вероучения? Не было ли это следствием собственной непоколебимой веры Свифта в догматы англиканской церкви? Вряд ли. Для него церковь была в первую очередь институтом политическим и нравственным. У него был слишком аналитический ум, не оставлявший места для иллюзий и простодушной веры, и к своим взглядам он пришел чисто логическим путем. Он настаивал на том, что человек обязан исполнять религиозные обряды независимо от того, верит он или нет, и даже требовал установить контроль над религиозно-нравственным поведением людей, которое должно быть основным критерием при назначении их на должность. [A Project for the Advancement of Religion and the Reformation of Manners. — Works , II. 48—50. Любопытно, что уже после сближения с тори, в № 29 своего журнала «Экзаминер» («Исследователь») от 22 февраля 1711 г. он высказывал мнение, что если даже человек и не верит в бога, но скрывает свое неверие, не распространяет безбожных принципов ни письменно, ни устно и не пытается вербовать своих последователей; если он, подобно многим атеистам, считает, что религия лишь выдумка политиканов, чтобы держать народ в страхе, но при этом признает, что нынешняя государственная церковь лучше всего приспособлена для этой цели, то хотя будущая, то есть загробная, участь такого человека плачевна, но и он может волею провидения стать орудием, способствующим сохранению церкви (Works , III, 151—152).]
Итак, скромный провинциальный пастор в Ирландии и в то же время самый блистательный сатирик, пародист и памфлетист в английской литературе начала XVIII в., человек с репутацией атеиста среди своих собратьев по клиру и одновременно защитник непререкаемого авторитета англиканской церкви среди вигов — таков был доктор Свифт, когда в конце августа 1710 г. он в свите лорда Уортона (чтобы было не так накладно) отправился в Лондон. Он был вновь послан в помощь уже находившимся там двум ирландским епископам хлопотать все о тех же первинах. Ехал он с явной неохотой: слишком еще свежи были в памяти его недавние безуспешные и унизительные хлопоты.
По пути в Лондон он отправил Эстер Джонсон письмо, которое и положило начало «Дневнику для Стеллы», впервые предлагаемого вниманию русского читателя. Это было обычное дорожное письмо, не отличающееся от других писем Свифта. Но, очутившись в Лондоне, он вскоре почувствовал, что становится очевидцем событий, которые, возможно, будут иметь огромное значение для судеб его страны, и что в его собственной судьбе могут произойти перемены, которых он столько лет ожидал и на которые так надеялся. Писать об этом от случая к случаю, лишь в ответ на получаемые из Ирландии письма, значило многое, достойное упоминания, забыть, и тогда он решает превратить свои письма в некое подобие дневника. Постепенно с каждым новым письмом стала складываться у Свифта своеобразная манера вести свои записи, делающая его дневник не похожим ни на какой другой. При этом он и не помышлял превратить свои записи в книгу и отнюдь не собирался публиковать их. Более того, дневник ни в коем случае не предназначался для посторонних глаз и, если Письма первоначально сохранились, то, возможно, лишь благодаря благоговейному отношению Эстер Джонсон к каждой написанной Свифтом строке и еще вскользь оброненным им как-то словам, что на склоне дней ему будет любопытно перечесть эти страницы. Да и название «Дневник для Стеллы» принадлежит не Свифту, а позднейшим его издателям и биографам. И лишь после публикации этих писем отдельной книгой в 1784 г. началась ее история не только как выдающегося документа эпохи и одновременно документа глубоко личного, автобиографического, но прежде всего как литературного памятника, естественно вписавшегося в круг получивших распространение именно в XVIII в. жанров писем, записок, исповедей, дневников.

* * * *
Попытаемся теперь воспроизвести канву важнейших событий, происходивших во время этого пребывания Свифта в Англии, частью на основании записей «Дневника», где они окружены таким количеством самого разнородного материала, что некоторые существенные моменты могут ускользнуть от внимания читателя, а частью выходя за пределы этих записей, ибо Свифт далеко не все в них упоминает — из предосторожности, порой из предвзятости, а еще и потому, что даже он был далеко не обо всем осведомлен, и факты, накопленные с тех пор как литературоведами, так и историками, позволяют более полно восстановить истинную картину тех лет.
Хотя на основании «Дневника» можно подумать, что политическая ситуация, сложившаяся в Лондоне к приезду Свифта, была для него неожиданностью, на самом деле он знал о начинающихся переменах и даже рассчитывал на них:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231