ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Тогда-то он и начал писать свои заметки о ней. Ему суждено было пережить ее на семнадцать лет. Постепенно редел круг друзей. В 1736 г. он составил список лиц, выделявшихся ученостью, знатностью или занимавших видные должности, с которыми он был некогда близок или знаком и которые уже умерли. Он насчитал 27 человек, и в их числе немало и тех, кого мы встречаем на страницах «Дневника» — Аддисон, Прайор, лорд Оксфорд, Конгрив и многие другие. Параллельно он составил список тех, кто еще был жив. Примечательно, что среди них он числил и тех, кто уже расстался с жизнью, но он об этом не знал, потому что почти не писал писем и все меньше интересовался тем, что происходит там, в некогда желанной Англии. Он подводит итоги и составляет еще один список, в котором разделяет своих знакомых на четыре категории — неблагодарных, благодарных, ни то, ни се и вызывающих сомнение. Но ни в одном из списков живых или мертвых, не значатся имена Стеллы и Ванессы, как не упоминает он эти имена и в своих письмах. Они словно существуют в его сознании особняком от всех прочих и, возможно, отдельно друг от друга. Туда никому нет доступа. Не зря писала ему как-то Ванесса, что в его мысли никому не дано проникнуть. Но Стелла всегда рядом — ведь она покоится под плитами собора св. Патрика, где впоследствии нашел успокоение и он. А Ванесса… После смерти Свифта среди его бумаг обнаружили конверт с прядью волос. На конверте рукой Свифта было написано: «Волосы женщины, только и всего». Естественно предположить, что это волосы Стеллы, оставленные им на память после ее кончины, ведь именно в этот день он написал, что ее волосы были «чернее воронова крыла». А ироническая или даже нарочито циническая усмешка надписи на конверте — типично свифтовское стремление разрушить всякие обольщения человеческого сердца в угоду беспощадно трезвому взгляду на жизнь. Однако некоторые биографы утверждают, что эта прядь — память о Ванессе.

* * * *
Что же дает основание причислить «Дневник для Стеллы» к литературным памятникам? Конечно, письма великого писателя раскрывают его внутренний мир, в них говорится о его литературных замыслах и писательском труде, о литературе и собратьях по перу, проявляется его наблюдательность, острота мысли, его словесное мастерство. [Следует однако предупредить, что, делая свои записи, Свифт не заботился о тщательной литературной отделке и не занимался ею впоследствии, здесь нет никакой оглядки на будущего читателя. Недаром, перечитывая иногда написанное, Свифт удивлялся тому, как его корреспондентки догадываются о смысле, но притом решительно отказывался исправлять погрешности и описки. Он откровенно признается подчас, что пишет, уже засыпая, или торопится, потому что должен спешно уйти, или очень сейчас занят. Эта проза такова, какой она вылилась из-под его пера в данную минуту, она действительно является непосредственным отражением мыслей, настроения и даже физического состояния автора, но в этом в значительной степени заключается обаяние его записей, при всей, не побоимся сказать, подчас небрежности и стилистических погрешностях, а иногда и просто монотонном однообразии повторяющейся информации, среди которых то и дело сверкнут глубокая мысль или меткое слово великого сатирика.] Но с равным основанием это можно отнести и к другим письмам Свифта. Почему же такое предпочтение отдано его письмам к Эстер Джонсон? Почему в Англии их печатают отдельной книгой, отдельно от всех прочих писем? Потому что они предназначены одному адресату? Отчасти. Но точно так же были напечатаны однажды отдельной книгой и письма к его приятелю Чарлзу Форду и к Ванессе. Да, но публикуемые письма к Стелле, как уже отмечалось в начале статьи, ограничены определенными хронологическими рамками, они рассказывают об определенном периоде его жизни и в них есть свой сюжет, своя завязка, кульминация и развязка.
Читая «Дневник», продираясь сквозь огромное нагромождение деталей быта, как будто незначащих мелочей повседневности, знакомясь с людьми, выступающими на авансцене истории и в роли рядовых статистов, следя за признаниями и догадываясь об умолчаниях автора, вступающего в разнообразнейшие отношения с этими людьми, размышляя о причинах поступков, явных и скрытых, мы знакомимся с историей поразительного возвышения Свифта, обусловленного не только его выдающимся талантом, но и общественной ситуацией, а затем становимся свидетелями крушения его честолюбивых надежд. При этом его личная судьба дает немало поводов для размышлений и выводов не только о Свифте, но и вообще судьбе художника, творческой личности, об истинных и мнимых целях, которые она себе ставит, благородных и ложных побуждениях, которыми она руководствуется, и цене, которую платит, о субъективном восприятии и объективном смысле такого сюжета. Такой сюжетной завершенности, отграниченности, цельности ни в каких письмах Свифта к другим адресатам или в любой другой период его жизни больше не встречается.
Но есть еще одно обстоятельство, выделяющее эти письма. Они написаны в виде дневника, мало того, в особой манере, выработанной постепенно и сознательно, манере, которой Свифт никогда и нигде больше не пользовался. Он пишет утром и вечером и, отправя одно письмо, в тот же день начинает новое (для непрерывности общения); он непременно сообщает, где обедал и что ел (чего, конечно же, не делает ни в каких других письмах), где был с визитами, кого видел, как себя чувствовал, где и сколько гулял и т. п., то есть делает все возможное, чтобы его корреспондентки получили полное представление о каждом дне его пребывания в Лондоне, чтобы они живо представили людей, с которыми он видится, их манеры, одежду, разговоры — одним словом, «Дневник для Стеллы» не только может поспорить с многими романами той поры (Дефо, например) в отношении достоверности, плотности описания быта, неистощимого интереса к материальной стороне жизни, столь характерного и для героев Дефо (векселя, акции, закладные, арендная плата, стоимость проезда в карете и портшезе, стоимость вина и парика и обеда в харчевне, ежедневные расходы, приданое невест и доходы женихов и пр. и пр.), но и превосходит их в ряде отношений и приемов, создающих, мы бы сказали, эффект присутствия, приемов, которых английский роман тогда еще не знал.
Ни в каких других письмах Свифт (и тем более никто из его современников) не вступает в вымышленные диалоги со своими корреспондентами, тогда как здесь он их расспрашивает и тут же пишет их ответные реплики, разыгрывает их, дурачит, шутливо бранит, просит не мешать ему работать, отсесть от его постели, дать одеться или гонит их потому, что ему пора вставать или потому, что его клонит ко сну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231