Что запрещено облегчаться лицом к Мекке или повернувшись к ней спиной, а лишь лицом на восток или на запад! Если я также напомню вам, что, чтобы подтереть задницу в пустыне, вам должно использовать лишь нечетное количество камней? — Эзра перевел дух и твердо закончил: — Шейх ибн Сарраг, либо вы прекратите ваши глупые нападки, либо я брошу вас тут и продолжу путь в одиночестве!
Араб возвел очи горе.
— За что, о Аллах? За что ты связал мою судьбу с судьбой этого типа?
Они забились каждый в свой угол, ограничившись наблюдением за окружающим.
Сидевшие здесь персонажи некоторым образом отражали Испанию нынешнего 1487 года. Глаза ибн Саррага остановились на идальго в тесном колете с воротником из белого гофрированного накрахмаленного полотна, отчего казалось, будто его голова лежит на кружевном подносе. Плащ выглядел несколько поношенным, а перья и ленты, украшавшие шляпу, были потрепанными. Араб спросил себя, является ли этот человек идальго по крови? Чистокровный и благородный по определению или стал идальго через женитьбу на богатой женщине и получил статус лишь благодаря тому, что породил… семерых сыновей. Но кем бы он ни был, его судьба была незавидной: идальго в отличие от грандов не владеют обширными землями и многочисленными вассалами. Высокие посты и назначения не про него. И, что еще более печально, он не участвует в дворцовых интригах. Единственное его достояние — это слава, унаследованная от предков, некогда сражавшихся за веру. К сожалению, на земле Испании остается все меньше и меньше мавров, и слава становится редкостью.
За соседним столом вырисовывался, как на художественном полотне, силуэт кабальеро с мечом в ножнах. Потертые шоссы, рубашка с накрахмаленным воротом. Было в его позе что-то унылое.
Чуть дальше расположилась пара гитан. Бродяги, вечно создающие проблемы лжецы и жулики.
Сидевшие в глубине зала члены Святой Германдады являли собой воплощение суровости. Эта армия ополченцев, в прошлом несколько раз распадавшаяся и возрождавшаяся, в правление Изабеллы и Фердинанда наконец обрела свою цель. Ее миссией было установление закона и порядка в провинциях. Виновных они карали сразу, на месте, мгновенно и показательно. Человека, укравшего более чем на пять тысяч мараведи, приговаривали к отсечению ступни. Преступников другого толка казнили на месте, привязав к первому попавшемуся дереву и расстреляв стрелами. Некоторые считали это меньшим злом, потому что до появления «Святого братства» в стране царило беззаконие, никто не мог чувствовать себя в безопасности. Воры спокойно крали все, что им заблагорассудится, бандиты сжигали дома, урожай, убивали людей, и казалось, что правосудие совершенно не способно найти или покарать преступников. И тогда…
Шейх наклонился, чтобы получше рассмотреть последнего из присутствующих в зале: монаха. Может, это обман зрения? Ему показалось, что на выбритой тонзуре монаха он увидел отражение той Испании, о которой Изабелла с Фердинандом мечтали с тех самых пор, как воцарились на Полуострове. Испании единой, святой, католической и папистской. Испании, мечтающей о будущей свободе, о том, чтобы больше никогда никто не вспоминал слово «мосараб», обозначавшее живущего на мусульманской территории христианина, потому что Гранада вскоре падет, и не останется на Полуострове мусульманских земель; и больше никогда не прозвучало слово «мудехар», обозначающее мусульманина, проживающего на христианских землях, потому что Гранада вскоре падет, и не останется мусульман. Времена Альфонсо VII, провозгласившего себя «императором трех религий», миновали окончательно и бесповоротно. Завтра оливковое дерево будет походить на пальму, гибискус — на лимонное дерево, смешаются все запахи и ароматы, и отныне и впредь останется лишь один.
Глаза ибн Саррага обратились к Эзре. Тот сидел с мрачным видом. Судя по всему, мысли раввина шли тем же путем.
Шейх продолжил вслух свои размышления:
— Вы знаете легенду о вратах Юсуфа в Гранаде?
— Что-то такое слышал, но, честно говоря, уже не помню.
— Это одни из ворот, ведущих к Альгамбре. Их воздвигли более века назад по приказу правившего тогда султана Юсуфа Абу эль Хаггага. Два символа указывают верующим на эти врата.
— Говоря «верующим», полагаю, вы имеете в виду мусульман? — уточнил Эзра.
— Разумеется. — Шейх невозмутимо продолжил: — На внешнем своде врат вырезана ладонь с вытянутыми, но не растопыренными пальцами. На внутреннем — ключ. Вам, конечно, известно, что рука там вырезана, как и повсюду у арабов, чтобы отвратить зло. А ключ символизирует первую суру, Аль Фатиха, Открывающую. Эти толкования были слишком простыми или, наоборот, сложными для жителей Гранады, давшим им другое объяснение: «Когда рука возьмет ключ, Гранада падет». Не знаю, как вы относитесь к суевериям, но после последнего землетрясения рука сдвинулась к ключу… Ее от него отделяет расстояние не больше пальца.
Раввин нахмурился:
— Представьте себе, что я суеверен…
— Как бы то ни было, битва неравная. С одной стороны — жесткая организация и железная политическая воля, представленные Изабеллой и Фердинандом, а с другой — крошечный эмират, овеянный очарованием прошлого, порою склонный к героизму, но все больше и больше оторванный от внешнего мира. Год, два, пять лет… Не знаю, когда наступит конец, но однажды мы скажем, что Аль-Андалус некогда была…
— Лично меня интересует судьба живущих на Полуострове арабов. Арабов — и нас, евреев.
Ибн Сарраг грустно улыбнулся:
— Наверное, уедут… если только не станут добрыми христианами.
Появление хозяина положило конец беседе.
— Вот, сеньоры… Гарбансос и рыба. И кувшин свежей воды.
Раввин с шейхом кивком поблагодарили, но оба понимали, что потеряли всякий аппетит.
Им казалось, что у них хватит сил добраться до Севильи засветло, но возраст, недостаток опыта и жгучее солнце, в конечном счете, взяли свое. Наступив на горло собственной гордости, ибн Сарраг первым признал поражение.
Они разожгли костер под усыпанным звездами небом и рухнули в траву, совершенно измотанные и разбитые.
— Мне очень жаль, ребе… Но даже если бы до сапфировой Скрижали оставалось лишь одно лье, я все равно не способен сделать ни шагу.
— Не переживайте, Сарраг. Если бы до Скрижали оставался лишь шаг, я не способен и руки протянуть. Что вы хотите, нужно уметь смиряться и осознавать, что мы уже не юнцы. — Заложив руки за голову, Эзра продолжил, словно говоря сам с собой. — На самом деле… Это тело, которым мы обладаем… какая обуза! Хотелось бы надеяться, что в день, когда мы все воскреснем, мы окажемся избавленными от внутренностей, этих дурацких кишок и вереницы болячек, с ними связанных. В день воскрешения… — повторил Эзра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Араб возвел очи горе.
— За что, о Аллах? За что ты связал мою судьбу с судьбой этого типа?
Они забились каждый в свой угол, ограничившись наблюдением за окружающим.
Сидевшие здесь персонажи некоторым образом отражали Испанию нынешнего 1487 года. Глаза ибн Саррага остановились на идальго в тесном колете с воротником из белого гофрированного накрахмаленного полотна, отчего казалось, будто его голова лежит на кружевном подносе. Плащ выглядел несколько поношенным, а перья и ленты, украшавшие шляпу, были потрепанными. Араб спросил себя, является ли этот человек идальго по крови? Чистокровный и благородный по определению или стал идальго через женитьбу на богатой женщине и получил статус лишь благодаря тому, что породил… семерых сыновей. Но кем бы он ни был, его судьба была незавидной: идальго в отличие от грандов не владеют обширными землями и многочисленными вассалами. Высокие посты и назначения не про него. И, что еще более печально, он не участвует в дворцовых интригах. Единственное его достояние — это слава, унаследованная от предков, некогда сражавшихся за веру. К сожалению, на земле Испании остается все меньше и меньше мавров, и слава становится редкостью.
За соседним столом вырисовывался, как на художественном полотне, силуэт кабальеро с мечом в ножнах. Потертые шоссы, рубашка с накрахмаленным воротом. Было в его позе что-то унылое.
Чуть дальше расположилась пара гитан. Бродяги, вечно создающие проблемы лжецы и жулики.
Сидевшие в глубине зала члены Святой Германдады являли собой воплощение суровости. Эта армия ополченцев, в прошлом несколько раз распадавшаяся и возрождавшаяся, в правление Изабеллы и Фердинанда наконец обрела свою цель. Ее миссией было установление закона и порядка в провинциях. Виновных они карали сразу, на месте, мгновенно и показательно. Человека, укравшего более чем на пять тысяч мараведи, приговаривали к отсечению ступни. Преступников другого толка казнили на месте, привязав к первому попавшемуся дереву и расстреляв стрелами. Некоторые считали это меньшим злом, потому что до появления «Святого братства» в стране царило беззаконие, никто не мог чувствовать себя в безопасности. Воры спокойно крали все, что им заблагорассудится, бандиты сжигали дома, урожай, убивали людей, и казалось, что правосудие совершенно не способно найти или покарать преступников. И тогда…
Шейх наклонился, чтобы получше рассмотреть последнего из присутствующих в зале: монаха. Может, это обман зрения? Ему показалось, что на выбритой тонзуре монаха он увидел отражение той Испании, о которой Изабелла с Фердинандом мечтали с тех самых пор, как воцарились на Полуострове. Испании единой, святой, католической и папистской. Испании, мечтающей о будущей свободе, о том, чтобы больше никогда никто не вспоминал слово «мосараб», обозначавшее живущего на мусульманской территории христианина, потому что Гранада вскоре падет, и не останется на Полуострове мусульманских земель; и больше никогда не прозвучало слово «мудехар», обозначающее мусульманина, проживающего на христианских землях, потому что Гранада вскоре падет, и не останется мусульман. Времена Альфонсо VII, провозгласившего себя «императором трех религий», миновали окончательно и бесповоротно. Завтра оливковое дерево будет походить на пальму, гибискус — на лимонное дерево, смешаются все запахи и ароматы, и отныне и впредь останется лишь один.
Глаза ибн Саррага обратились к Эзре. Тот сидел с мрачным видом. Судя по всему, мысли раввина шли тем же путем.
Шейх продолжил вслух свои размышления:
— Вы знаете легенду о вратах Юсуфа в Гранаде?
— Что-то такое слышал, но, честно говоря, уже не помню.
— Это одни из ворот, ведущих к Альгамбре. Их воздвигли более века назад по приказу правившего тогда султана Юсуфа Абу эль Хаггага. Два символа указывают верующим на эти врата.
— Говоря «верующим», полагаю, вы имеете в виду мусульман? — уточнил Эзра.
— Разумеется. — Шейх невозмутимо продолжил: — На внешнем своде врат вырезана ладонь с вытянутыми, но не растопыренными пальцами. На внутреннем — ключ. Вам, конечно, известно, что рука там вырезана, как и повсюду у арабов, чтобы отвратить зло. А ключ символизирует первую суру, Аль Фатиха, Открывающую. Эти толкования были слишком простыми или, наоборот, сложными для жителей Гранады, давшим им другое объяснение: «Когда рука возьмет ключ, Гранада падет». Не знаю, как вы относитесь к суевериям, но после последнего землетрясения рука сдвинулась к ключу… Ее от него отделяет расстояние не больше пальца.
Раввин нахмурился:
— Представьте себе, что я суеверен…
— Как бы то ни было, битва неравная. С одной стороны — жесткая организация и железная политическая воля, представленные Изабеллой и Фердинандом, а с другой — крошечный эмират, овеянный очарованием прошлого, порою склонный к героизму, но все больше и больше оторванный от внешнего мира. Год, два, пять лет… Не знаю, когда наступит конец, но однажды мы скажем, что Аль-Андалус некогда была…
— Лично меня интересует судьба живущих на Полуострове арабов. Арабов — и нас, евреев.
Ибн Сарраг грустно улыбнулся:
— Наверное, уедут… если только не станут добрыми христианами.
Появление хозяина положило конец беседе.
— Вот, сеньоры… Гарбансос и рыба. И кувшин свежей воды.
Раввин с шейхом кивком поблагодарили, но оба понимали, что потеряли всякий аппетит.
Им казалось, что у них хватит сил добраться до Севильи засветло, но возраст, недостаток опыта и жгучее солнце, в конечном счете, взяли свое. Наступив на горло собственной гордости, ибн Сарраг первым признал поражение.
Они разожгли костер под усыпанным звездами небом и рухнули в траву, совершенно измотанные и разбитые.
— Мне очень жаль, ребе… Но даже если бы до сапфировой Скрижали оставалось лишь одно лье, я все равно не способен сделать ни шагу.
— Не переживайте, Сарраг. Если бы до Скрижали оставался лишь шаг, я не способен и руки протянуть. Что вы хотите, нужно уметь смиряться и осознавать, что мы уже не юнцы. — Заложив руки за голову, Эзра продолжил, словно говоря сам с собой. — На самом деле… Это тело, которым мы обладаем… какая обуза! Хотелось бы надеяться, что в день, когда мы все воскреснем, мы окажемся избавленными от внутренностей, этих дурацких кишок и вереницы болячек, с ними связанных. В день воскрешения… — повторил Эзра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115