И, как было тогда, когда мы выехали оттуда, нас могут снова арестовать, и на сей раз мы можем оказаться не столь везучими. До вас, как и до меня, дошли слухи о взятии Уэскара, Орсы и Басы. Так что сейчас вся долина Альмансора кишмя кишит солдатами. Поразмыслите над этим, сеньора. Я не согласен с раввином. Отныне каждый час на вес золота. В ваших руках не только сапфировая Скрижаль, но и наши жизни.
В его голосе звучала скорее досада, чем злость или обида.
— Он прав, сеньора, — вздохнул Эзра. — Да вдохновит вас Адонаи ради всеобщего блага.
Как только араб с Эзрой ушли, к Мануэле подошел Варгас. Она невольно отшатнулась.
— Не настаивайте, прошу вас…
— Посмотрите на меня. — Он взял ее за подбородок. — Я скажу вам, что действительно думаю. Я знаю, что вас связывает некая клятва. Но знаю также, что это не данное Абену Баруэлю слово.
Мануэла попыталась собрать остатки сил:
— Прошу вас…
— Я вам не враг. Все это время я колебался, верить или не верить вашему рассказу, но так и не смог принять решение. Вы действительно знали Абена Баруэля? Или вся эта история — какая-то таинственная махинация, истоки которой известны только вам? Я вам как-то сказал, что не могу вас понять. И сегодня эти мои слова подтвердились, как никогда, с той лишь разницей, что теперь я уверен: вы храните какой-то секрет. Довольно тяжелую тайну, содержание которой мне недоступно.
Мануэла решила хранить стоическое молчание. Единственную оставшуюся у нее защиту, если она не хочет окончательно провалиться.
— На протяжении всего путешествия вы себя довольно странно вели. Первое, что меня заинтриговало: неожиданное освобождение раввина. Представьте себе, что я справлялся. Сходил в тюрьму Инквизиции, и меня там заверили, что никакая женщина к ним не приходила и Эзрой не интересовалась. И уж совершенно точно никто не выдавал себя за его сестру.
Она открыла рот, чтобы попытаться возразить, но он лишил ее этой возможности.
— И, наконец, несколько дней назад вы проявили прямо-таки удивительные познания о происхождении Торквемады… Винцелар. И в этом случае ваше объяснение показалось мне сомнительным.
Он замолчал. Мануэла подумала, что он хочет еще сильней ее утопить, но ошиблась. Он хотел ей помочь.
— Вы выторговали три дня на размышление. Я не хочу знать причину. В чем бы она ни заключалась, подумайте о словах Эзры, когда он напомнил вам о том, что нам пришлось вынести. Если вы и вправду владеете сведениями, которые могут вывести нас из тупика, то умоляю вас, Мануэла, протяните нам руку.
— А… если я откажусь?..
— Какого ответа вы ждете? Что мы будем вас пытать? Подвергнем «испанской мечте» или sueno italiano, как в застенках Инквизиции? Вы ведь так не думаете, верно? Ни Сарраг, ни Эзра, и уж тем более я не станем вас мучить. Это я вам гарантирую.
— У вас столько сомнений на мой счет, и все же вы решили поведать мне о Скрижали? Почему?
— Потому что довериться, снять все защиты, отдаться кому-то на милость — единственный истинный способ сказать, что любишь.
— Три дня, — пролепетала она, подавив всхлип.
Он смотрел на нее с такой нежностью, что ей хотелось лишь прижаться к нему и все ему выложить как на духу.
— Пойдемте, — проговорил он. — Вернемся на постоялый двор.
Мануэла поднялась со скамьи, и тут ее что-то насторожило. Варгас смотрел куда-то в другой конец площади.
Там, небрежно рассевшись на ступеньках у церкви, за ними наблюдал Мендоса, человек с птичьим лицом. Как давно он там?
— Я уже видел этого человека, — глухо произнес Варгас.
— Пошли отсюда.
Но он словно не слышал.
— Где же он мне попадался? Когда?
— Пойдемте, прошу вас.
Он неохотно подчинился, не спуская с Мендосы глаз.
А тот — по крайней мере внешне — наблюдал за группой кавалеристов, несшихся во весь опор по дороге у крепостной стены.
Сердце Мануэлы бешено колотилось. Присутствие агента Торквемады ее немного успокоило. Теперь ей хотя бы не придется долго ждать ответа королевы. А потом… Она знает, что ей делать потом. Она уедет. Вернется в Толедо и попытается пережить все это.
Погрузившись в свои мысли, она не заметила, что францисканец остановился.
— Вспомнил! В Саламанке! В тот день, когда был процесс Колона!
— Не припоминаю…
— Ну как же! Вы еще мне тогда объяснили, что он спрашивал дорогу.
— Пойдемте! — взмолилась она. Лицо монаха вдруг окаменело.
— Ждите здесь, — приказал он. — Я хочу удостовериться.
— Но это глупо! Что вы хотите сделать?
— Спросить у него.
— О чем?
— Нас уже один раз преследовали, и вы знаете, во что это нам обошлось. Этот тип в Теруэле не случайно.
Она хотела схватить его и удержать, но Варгас уже направился к Мендосе.
— Эй! Сеньор!
Фамильяр Торквемады встал и широким шагом пошел прочь.
— Стойте! — закричал францисканец.
Мендоса ускорил шаг. Он почти бежал. Варгас наверняка устремился бы за ним, не схвати его Мануэла за руку.
— Нет! Не делайте этого!
— Вы знаете этого человека! — В его голосе звенели досада и гнев.
Мануэла поникла. Всякая попытка отрицать была бы тщетной.
— Пойдемте, — выдохнула она.
— Не раньше, чем вы мне объясните!
— Рафаэль… — Едва произнеся его имя, она осознала, что сделала это впервые. — Разве не вы буквально только что сказали, что не хотите меня мучить? Умоляю вас, не пытайтесь узнать большего…
— Хорошо. Но ответьте хотя бы на один вопрос. Один-единственный. Нам грозит опасность?
— Не думаю. Во всяком случае, не сейчас.
— Не сейчас… Что означает…
Мануэла прижала ладонь к губам францисканца.
— Три дня…
Он замер, растерянно глядя на нее.
— Я опасаюсь худшего… — Рафаэль уставился прямо в глаза молодой женщины. — И если, паче чаяния, мои предчувствия окажутся верными… То храни вас тогда Бог.
ГЛАВА 30
Что так неописуемо, как бездна? Что так недвижимо, как то, чего нет!
Францисканский монастырь Де-Ла-Сальседа. Три дня спустя.
Благодаря тени от часовни, падавшей на травяной газон, в проходе царила приятная прохлада, создавая подходящую атмосферу для размышлений. Под мрачными сводами аркады Эрнандо де Талавера, стоя перед своим другом Франсиско Хименесом де Сиснеросом, сложил руки, как в молитве.
— Я уже и не знаю, — тихо проговорил он. — Действовать или пустить на самотек?
— Выбор за вами, фра Талавера. На что вы надеялись, проделав весь этот путь из Толедо до Алькарии? Неужели вы действительно думали, что я смогу решить вашу дилемму?
— Не решить дилемму, а ответить на вопрос: имеем ли мы право противиться помыслам Господним?
Сиснерос машинально одернул рясу из грубой шерсти и поправил конопляную веревку на поясе.
— Противиться Господним помыслам? Это еще нужно суметь…
— И, тем не менее, именно это и попытается сделать наш брат Торквемада, если вдруг содержание сапфировой Скрижали опрокинет фундамент нашей веры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
В его голосе звучала скорее досада, чем злость или обида.
— Он прав, сеньора, — вздохнул Эзра. — Да вдохновит вас Адонаи ради всеобщего блага.
Как только араб с Эзрой ушли, к Мануэле подошел Варгас. Она невольно отшатнулась.
— Не настаивайте, прошу вас…
— Посмотрите на меня. — Он взял ее за подбородок. — Я скажу вам, что действительно думаю. Я знаю, что вас связывает некая клятва. Но знаю также, что это не данное Абену Баруэлю слово.
Мануэла попыталась собрать остатки сил:
— Прошу вас…
— Я вам не враг. Все это время я колебался, верить или не верить вашему рассказу, но так и не смог принять решение. Вы действительно знали Абена Баруэля? Или вся эта история — какая-то таинственная махинация, истоки которой известны только вам? Я вам как-то сказал, что не могу вас понять. И сегодня эти мои слова подтвердились, как никогда, с той лишь разницей, что теперь я уверен: вы храните какой-то секрет. Довольно тяжелую тайну, содержание которой мне недоступно.
Мануэла решила хранить стоическое молчание. Единственную оставшуюся у нее защиту, если она не хочет окончательно провалиться.
— На протяжении всего путешествия вы себя довольно странно вели. Первое, что меня заинтриговало: неожиданное освобождение раввина. Представьте себе, что я справлялся. Сходил в тюрьму Инквизиции, и меня там заверили, что никакая женщина к ним не приходила и Эзрой не интересовалась. И уж совершенно точно никто не выдавал себя за его сестру.
Она открыла рот, чтобы попытаться возразить, но он лишил ее этой возможности.
— И, наконец, несколько дней назад вы проявили прямо-таки удивительные познания о происхождении Торквемады… Винцелар. И в этом случае ваше объяснение показалось мне сомнительным.
Он замолчал. Мануэла подумала, что он хочет еще сильней ее утопить, но ошиблась. Он хотел ей помочь.
— Вы выторговали три дня на размышление. Я не хочу знать причину. В чем бы она ни заключалась, подумайте о словах Эзры, когда он напомнил вам о том, что нам пришлось вынести. Если вы и вправду владеете сведениями, которые могут вывести нас из тупика, то умоляю вас, Мануэла, протяните нам руку.
— А… если я откажусь?..
— Какого ответа вы ждете? Что мы будем вас пытать? Подвергнем «испанской мечте» или sueno italiano, как в застенках Инквизиции? Вы ведь так не думаете, верно? Ни Сарраг, ни Эзра, и уж тем более я не станем вас мучить. Это я вам гарантирую.
— У вас столько сомнений на мой счет, и все же вы решили поведать мне о Скрижали? Почему?
— Потому что довериться, снять все защиты, отдаться кому-то на милость — единственный истинный способ сказать, что любишь.
— Три дня, — пролепетала она, подавив всхлип.
Он смотрел на нее с такой нежностью, что ей хотелось лишь прижаться к нему и все ему выложить как на духу.
— Пойдемте, — проговорил он. — Вернемся на постоялый двор.
Мануэла поднялась со скамьи, и тут ее что-то насторожило. Варгас смотрел куда-то в другой конец площади.
Там, небрежно рассевшись на ступеньках у церкви, за ними наблюдал Мендоса, человек с птичьим лицом. Как давно он там?
— Я уже видел этого человека, — глухо произнес Варгас.
— Пошли отсюда.
Но он словно не слышал.
— Где же он мне попадался? Когда?
— Пойдемте, прошу вас.
Он неохотно подчинился, не спуская с Мендосы глаз.
А тот — по крайней мере внешне — наблюдал за группой кавалеристов, несшихся во весь опор по дороге у крепостной стены.
Сердце Мануэлы бешено колотилось. Присутствие агента Торквемады ее немного успокоило. Теперь ей хотя бы не придется долго ждать ответа королевы. А потом… Она знает, что ей делать потом. Она уедет. Вернется в Толедо и попытается пережить все это.
Погрузившись в свои мысли, она не заметила, что францисканец остановился.
— Вспомнил! В Саламанке! В тот день, когда был процесс Колона!
— Не припоминаю…
— Ну как же! Вы еще мне тогда объяснили, что он спрашивал дорогу.
— Пойдемте! — взмолилась она. Лицо монаха вдруг окаменело.
— Ждите здесь, — приказал он. — Я хочу удостовериться.
— Но это глупо! Что вы хотите сделать?
— Спросить у него.
— О чем?
— Нас уже один раз преследовали, и вы знаете, во что это нам обошлось. Этот тип в Теруэле не случайно.
Она хотела схватить его и удержать, но Варгас уже направился к Мендосе.
— Эй! Сеньор!
Фамильяр Торквемады встал и широким шагом пошел прочь.
— Стойте! — закричал францисканец.
Мендоса ускорил шаг. Он почти бежал. Варгас наверняка устремился бы за ним, не схвати его Мануэла за руку.
— Нет! Не делайте этого!
— Вы знаете этого человека! — В его голосе звенели досада и гнев.
Мануэла поникла. Всякая попытка отрицать была бы тщетной.
— Пойдемте, — выдохнула она.
— Не раньше, чем вы мне объясните!
— Рафаэль… — Едва произнеся его имя, она осознала, что сделала это впервые. — Разве не вы буквально только что сказали, что не хотите меня мучить? Умоляю вас, не пытайтесь узнать большего…
— Хорошо. Но ответьте хотя бы на один вопрос. Один-единственный. Нам грозит опасность?
— Не думаю. Во всяком случае, не сейчас.
— Не сейчас… Что означает…
Мануэла прижала ладонь к губам францисканца.
— Три дня…
Он замер, растерянно глядя на нее.
— Я опасаюсь худшего… — Рафаэль уставился прямо в глаза молодой женщины. — И если, паче чаяния, мои предчувствия окажутся верными… То храни вас тогда Бог.
ГЛАВА 30
Что так неописуемо, как бездна? Что так недвижимо, как то, чего нет!
Францисканский монастырь Де-Ла-Сальседа. Три дня спустя.
Благодаря тени от часовни, падавшей на травяной газон, в проходе царила приятная прохлада, создавая подходящую атмосферу для размышлений. Под мрачными сводами аркады Эрнандо де Талавера, стоя перед своим другом Франсиско Хименесом де Сиснеросом, сложил руки, как в молитве.
— Я уже и не знаю, — тихо проговорил он. — Действовать или пустить на самотек?
— Выбор за вами, фра Талавера. На что вы надеялись, проделав весь этот путь из Толедо до Алькарии? Неужели вы действительно думали, что я смогу решить вашу дилемму?
— Не решить дилемму, а ответить на вопрос: имеем ли мы право противиться помыслам Господним?
Сиснерос машинально одернул рясу из грубой шерсти и поправил конопляную веревку на поясе.
— Противиться Господним помыслам? Это еще нужно суметь…
— И, тем не менее, именно это и попытается сделать наш брат Торквемада, если вдруг содержание сапфировой Скрижали опрокинет фундамент нашей веры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115