Площадь они миновали, прошли еще немного, и он наконец остановился. Возможно, он задумал это заранее, но они оказались у подножия наклонной башни. В том самом месте, где разбился незадачливый архитектор.
Варгас с силой сжал плечи молодой женщины.
— Почему?
— Почему мы иногда совершаем какие-то поступки, рискуя головой?
— Ну, причин может быть сколько угодно. Глупость, недопонимание, амбиции…
— В моем случае это из дружеских чувств к одной женщине, из-за веры в Святую Церковь и любви к Испании.
— Я хотел соблюсти наш с вами договор, но то, что я только что слышал, не позволяет мне этого. Впрочем, знайте, что вас ничто не обязывает…
Она жестом остановила его.
— Я все вам расскажу… Мне больше нечего защищать. И Мануэла медленно, запинаясь, рассказала ему все до мельчайших подробностей. Поведала о детстве, проведенном с той, что теперь стала королевой Испании, о милости, оказанной брату, о праздности, в которой жила сама, о вечном ощущении, что не живет, а прозябает. По мере повествования ее голос становился все тверже, она чувствовала, как с каждым словом силы к ней возвращаются. Когда она закончила, у нее возникло ощущение, что вплоть до этого момента ничего и не было. У нее словно камень с души свалился, унеся с собой часы, прожитые во лжи, и она снова ощутила себя чистой и свободной. Мануэла наконец обрела то, что ценила больше всего на свете: примирение с собой.
— Теперь вы понимаете?
Она задала этот вопрос, скорее чтобы он успокоил ее, чем желая получить прощение, совершенно уверенная в глубине души, что он не может осудить ее за содеянное.
Варгас не ответил. Его лицо резко изменилось, превратившись в восковую маску. Потом маска медленно сползла, сменившись такой мучительной гримасой, какой Мануэла раньше у него не видела.
Нет, быть того не может…
Она пошатнулась.
— Рафаэль, — выдохнула она, — вы ведь не думаете, что…
— Вы великолепная актриса, сеньора Виверо. Какой талант! Какая отточенность деталей!
Мануэла хотела высказаться в свою защиту, но слова застряли у нее в горле.
Между тем Варгас, саркастически ухмыляясь, продолжил:
— А какое сочувствие, какое понимание, какая чудовищная игра чувствами! — Он почти кричал, его голос звенел от возмущения и горя. — «Я вас люблю», — хохотнул он. — «Я вас люблю… Мы эскиз или законченное творение? Я принадлежу вам. Вы принадлежите Богу и Церкви!»
Мануэла жестом отчаяния протянула руку, желая вырвать его из полубезумного состояния. Но он резко отшатнулся.
— У вас просто дьявольский талант обманывать, донья Виверо! Из всех знакомых мне людей вы, безусловно, самая злокозненная. Как вы могли? Как вы могли играть со мной так убедительно? Подумать только: вам почти удалось оторвать меня от единственного смысла жить, от моего предназначения. Предназначения куда более высокого, чем ваша ничтожная компания!
— Перестаньте! Это неправда! Все совсем не так!
— Хотел бы я этому верить! Но, увы!
Мануэла схватила его за руку и сжала так, словно от этого зависела ее жизнь.
— Выслушайте меня, умоляю! Это правда, я лгала, хитрила, но все изменилось с той минуты, как я вас полюбила. Иначе зачем мне было отступаться? Решить все бросить? Рискуя при этом потерять единственную подругу, которая у меня есть в жизни? Да я готова отказаться от всего, во что верила! Вы должны мне верить! Прошу вас!
Он холодно покачал головой:
— Мне очень жаль, сеньора. Слишком поздно.
— Поздно?
— Слишком поздно… — повторил он.
— Но я люблю вас! Вы что, не понимаете? Рафаэль Варгас, я люблю вас! Когда вы говорили о тех редких случаях, когда человек уверен в том, что другой является его второй половиной, у меня было лишь одно желание: сказать вам, что именно этим вы для меня и являетесь. Что вы действительно моя вторая половина. — Ее голос упал. Она выпустила его руку и словно вдруг постарела на тысячу лет. — Это слишком несправедливо…
Варгас долго смотрел на нее. Выражение его лица не изменилось. Оно по-прежнему оставалось холодным и решительным, как у упрямого ребенка.
— Советую вам уехать. К тому же вы все равно именно это и собирались сделать… — Он стиснул кулаки. — И не то, что я поверил в вашу любовь, причиняет мне самую большую боль. А то, что я усомнился в моем призвании.
Мануэла вздрогнула. В нее вдруг словно вселился дикий зверь, и она не стала его сдерживать.
— Призвание, фра Варгас? Или бегство?
ГЛАВА 31
Истины, открытые разумом, остаются бесплодными.
Только сердце способно оплодотворить мечты.
Анатоль Франс. Суждения господина Жерома Куаньяра
— Она и впрямь испарилась! — Сарраг кипел и булькал. — Трактирщик это только что подтвердил. Раввин нервно погладил бороду. — Ничего не понимаю. Значит, она все это время вела двойную игру? И ее связь с Абеном Баруэлем — выдумка чистой воды? У вас есть какие-нибудь объяснения? — обратился он к Варгасу.
— Я вас предостерегал…
— Предостерегали, но против чего? Если сеньора Виверо присоединилась к нам, чтобы нас уничтожить, то скажите мне, когда, в какой момент у вас возникло впечатление, что ее поведение выдает это намерение? Лично я считаю, что она, наоборот, не раз демонстрировала солидарность с нами, чтобы не сказать уважение к нам. Стоит ли мне напоминать о ее преданности нам, которую она доказала в день моего ареста?
— Факт остается фактом, — сухо оборвал его Варгас. — Она уехала.
— Вот это-то как раз совершенно непонятно!
— Раввин прав, — поддержал Эзру Сарраг. — Этот побег лишен смысла. — Он вдруг с подозрением поглядел на францисканца: — Скажите-ка, а не вы ли, часом, являетесь причиной отъезда сеньоры?
— Шейх Сарраг, будьте любезны избавить меня от дурацких намеков! Вам с раввином поступок этой молодой женщины кажется непонятным, я же считаю его абсолютно логичным. У нее никогда не было того пресловутого ключа, который якобы должен был привести нас к Скрижали. Все это — сплошная ложь. Когда сеньора Виверо обнаружила, что оказалась в ловушке, у нее не осталось другого выхода, кроме бегства.
— Но тогда объясните мне, каким образом эта женщина могла знать ответ на третий Чертог? — вопросил Эзра. — Бургос! Она ведь совершенно точно сказала: Бургос.
— Понятия не имею. Единственное, в чем я уверен: несмотря ни на что, нам нужно ехать в Караваку. А там разберемся.
— Это мы уже решили. Вы только что говорили о сеньоре, назвав все рассказанное ею — скорее всего справедливо — ложью. К этому можно приплюсовать и письмо, якобы адресованное ей Абеном Баруэлем. Оно тоже наверняка фальшивка. Фальшивка, но состряпанная со знанием дела. Вы ведь понимаете, что тот, кто ее составил, не мог этого сделать, не имей он в своем распоряжении, помимо украденных у меня слугой — да примет Аллах его душу — документов, и ответ на третий Чертог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Варгас с силой сжал плечи молодой женщины.
— Почему?
— Почему мы иногда совершаем какие-то поступки, рискуя головой?
— Ну, причин может быть сколько угодно. Глупость, недопонимание, амбиции…
— В моем случае это из дружеских чувств к одной женщине, из-за веры в Святую Церковь и любви к Испании.
— Я хотел соблюсти наш с вами договор, но то, что я только что слышал, не позволяет мне этого. Впрочем, знайте, что вас ничто не обязывает…
Она жестом остановила его.
— Я все вам расскажу… Мне больше нечего защищать. И Мануэла медленно, запинаясь, рассказала ему все до мельчайших подробностей. Поведала о детстве, проведенном с той, что теперь стала королевой Испании, о милости, оказанной брату, о праздности, в которой жила сама, о вечном ощущении, что не живет, а прозябает. По мере повествования ее голос становился все тверже, она чувствовала, как с каждым словом силы к ней возвращаются. Когда она закончила, у нее возникло ощущение, что вплоть до этого момента ничего и не было. У нее словно камень с души свалился, унеся с собой часы, прожитые во лжи, и она снова ощутила себя чистой и свободной. Мануэла наконец обрела то, что ценила больше всего на свете: примирение с собой.
— Теперь вы понимаете?
Она задала этот вопрос, скорее чтобы он успокоил ее, чем желая получить прощение, совершенно уверенная в глубине души, что он не может осудить ее за содеянное.
Варгас не ответил. Его лицо резко изменилось, превратившись в восковую маску. Потом маска медленно сползла, сменившись такой мучительной гримасой, какой Мануэла раньше у него не видела.
Нет, быть того не может…
Она пошатнулась.
— Рафаэль, — выдохнула она, — вы ведь не думаете, что…
— Вы великолепная актриса, сеньора Виверо. Какой талант! Какая отточенность деталей!
Мануэла хотела высказаться в свою защиту, но слова застряли у нее в горле.
Между тем Варгас, саркастически ухмыляясь, продолжил:
— А какое сочувствие, какое понимание, какая чудовищная игра чувствами! — Он почти кричал, его голос звенел от возмущения и горя. — «Я вас люблю», — хохотнул он. — «Я вас люблю… Мы эскиз или законченное творение? Я принадлежу вам. Вы принадлежите Богу и Церкви!»
Мануэла жестом отчаяния протянула руку, желая вырвать его из полубезумного состояния. Но он резко отшатнулся.
— У вас просто дьявольский талант обманывать, донья Виверо! Из всех знакомых мне людей вы, безусловно, самая злокозненная. Как вы могли? Как вы могли играть со мной так убедительно? Подумать только: вам почти удалось оторвать меня от единственного смысла жить, от моего предназначения. Предназначения куда более высокого, чем ваша ничтожная компания!
— Перестаньте! Это неправда! Все совсем не так!
— Хотел бы я этому верить! Но, увы!
Мануэла схватила его за руку и сжала так, словно от этого зависела ее жизнь.
— Выслушайте меня, умоляю! Это правда, я лгала, хитрила, но все изменилось с той минуты, как я вас полюбила. Иначе зачем мне было отступаться? Решить все бросить? Рискуя при этом потерять единственную подругу, которая у меня есть в жизни? Да я готова отказаться от всего, во что верила! Вы должны мне верить! Прошу вас!
Он холодно покачал головой:
— Мне очень жаль, сеньора. Слишком поздно.
— Поздно?
— Слишком поздно… — повторил он.
— Но я люблю вас! Вы что, не понимаете? Рафаэль Варгас, я люблю вас! Когда вы говорили о тех редких случаях, когда человек уверен в том, что другой является его второй половиной, у меня было лишь одно желание: сказать вам, что именно этим вы для меня и являетесь. Что вы действительно моя вторая половина. — Ее голос упал. Она выпустила его руку и словно вдруг постарела на тысячу лет. — Это слишком несправедливо…
Варгас долго смотрел на нее. Выражение его лица не изменилось. Оно по-прежнему оставалось холодным и решительным, как у упрямого ребенка.
— Советую вам уехать. К тому же вы все равно именно это и собирались сделать… — Он стиснул кулаки. — И не то, что я поверил в вашу любовь, причиняет мне самую большую боль. А то, что я усомнился в моем призвании.
Мануэла вздрогнула. В нее вдруг словно вселился дикий зверь, и она не стала его сдерживать.
— Призвание, фра Варгас? Или бегство?
ГЛАВА 31
Истины, открытые разумом, остаются бесплодными.
Только сердце способно оплодотворить мечты.
Анатоль Франс. Суждения господина Жерома Куаньяра
— Она и впрямь испарилась! — Сарраг кипел и булькал. — Трактирщик это только что подтвердил. Раввин нервно погладил бороду. — Ничего не понимаю. Значит, она все это время вела двойную игру? И ее связь с Абеном Баруэлем — выдумка чистой воды? У вас есть какие-нибудь объяснения? — обратился он к Варгасу.
— Я вас предостерегал…
— Предостерегали, но против чего? Если сеньора Виверо присоединилась к нам, чтобы нас уничтожить, то скажите мне, когда, в какой момент у вас возникло впечатление, что ее поведение выдает это намерение? Лично я считаю, что она, наоборот, не раз демонстрировала солидарность с нами, чтобы не сказать уважение к нам. Стоит ли мне напоминать о ее преданности нам, которую она доказала в день моего ареста?
— Факт остается фактом, — сухо оборвал его Варгас. — Она уехала.
— Вот это-то как раз совершенно непонятно!
— Раввин прав, — поддержал Эзру Сарраг. — Этот побег лишен смысла. — Он вдруг с подозрением поглядел на францисканца: — Скажите-ка, а не вы ли, часом, являетесь причиной отъезда сеньоры?
— Шейх Сарраг, будьте любезны избавить меня от дурацких намеков! Вам с раввином поступок этой молодой женщины кажется непонятным, я же считаю его абсолютно логичным. У нее никогда не было того пресловутого ключа, который якобы должен был привести нас к Скрижали. Все это — сплошная ложь. Когда сеньора Виверо обнаружила, что оказалась в ловушке, у нее не осталось другого выхода, кроме бегства.
— Но тогда объясните мне, каким образом эта женщина могла знать ответ на третий Чертог? — вопросил Эзра. — Бургос! Она ведь совершенно точно сказала: Бургос.
— Понятия не имею. Единственное, в чем я уверен: несмотря ни на что, нам нужно ехать в Караваку. А там разберемся.
— Это мы уже решили. Вы только что говорили о сеньоре, назвав все рассказанное ею — скорее всего справедливо — ложью. К этому можно приплюсовать и письмо, якобы адресованное ей Абеном Баруэлем. Оно тоже наверняка фальшивка. Фальшивка, но состряпанная со знанием дела. Вы ведь понимаете, что тот, кто ее составил, не мог этого сделать, не имей он в своем распоряжении, помимо украденных у меня слугой — да примет Аллах его душу — документов, и ответ на третий Чертог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115