– Сущий цирк, Сурум… Ну и молодчина ты, что на послушался Анны. А знаешь, что говорят сейчас умные люди?
– Ну, ну?
– Говорят, что твоя Анна всех согнала в колхоз, а тебе не позволила вступить, потому что сама знает, что там ждет разорение. Пусть чужие разоряются, лишь бы уцелела отцовская усадьба. Вот как теперь говорят.
– Кто говорит?
– Многие говорят… и мой старик… и еще разные люди.
– Ну, запрещать-то она не запрещала, – не согласился Пацеплис – Еще, наоборот, уговаривала, да я сам не хочу.
– Я ведь знаю, Сурум, но что плохого в том, если люди высказывают правду с другого конца! Так на так и выходит – что уговаривай, что запрещай. Ну, чего там болтать – не нам их учить. Пусть поживут с годик и, когда нечего будет жевать, тогда поймут, в какое пекло бросились.
– Тогда-то поймут, да будет поздно… – заметил Пацеплис.
Марцис хитро подмигнул, вытащил из кармана бутылку водки и круг домашней колбасы.
– На, освежись, тестюшка…
– Это можно… Мы этого дела никогда не боялись.
Когда Пацеплис отнял от губ горлышко бутылки, уровень водки в ней заметно понизился. Марцис глотнул несколько раз, поставил бутылку рядом на скамейку, и оба молча стали грызть колбасу.
– Отец говорит, что с тебя можно брать пример, – после продолжительного молчания заговорил Марцис. – Вот это настоящая выдержка, а там пусть весь свет делает, что хочет. И правильно, Сурум. Тебе не стоит связываться с ними. Держись вместе с нами, и ты всегда будешь на верном пути. Настанут другие времена, мы снова заживем, и ты будешь уважаемым человеком в своей округе.
– Разве меня когда не уважали? – усмехнулся Пацеплис.
– Ну, конечно, разве я что говорю. Только вот Анна… эх, эта Анна… испортит она тебе жизнь, если ей дать волю…
Молодой Кикрейзис спаивал Пацеплиса и науськивал, науськивал… Для кулаков Пурвайской волости не было большей потехи, как напоить Сурума, а потом слушать, как он ругает дочь – парторга волости. А Пацеплису по-прежнему казалось куда как лестно выпить с кулаками – тогда он чувствовал себя с ними на равной ноге.
Когда бутылка Марциса опустела, Пацеплис притащил свою. Скоро опорожнили и ее. Марцис опьянел окончательно, а Пацеплис только начал разогреваться: такой пустяк не мог свалить его с ног. Бормоча что-то невнятное, шатаясь и спотыкаясь, как спутанная лошадь, молодой Кикрейзис заковылял к своей усадьбе, а Пацеплис убрал пустые бутылки и снова сел на скамью. Он долго сидел так – дородный, плечистый, похожий на монумент. В хлеву ржала лошадь, мычали коровы и жалобно визжали свиньи, в ожидании, когда хозяйка принесет им корм; но хозяину Сурумов не было дела до скотины. Как маленький король, он сидел на своем троне и обдумывал великие и важные дела…
На другой день, под вечер, приехал Жан. Лицо парня было мрачное, как осенний вечер. Он без всяких подходов спросил отца:
– Скажи мне прямо, вступаешь ты или не вступаешь в колхоз? Мне нужно знать твой окончательный ответ.
– Я уже давно сказал, что буду делать, и все так ясно, что яснее некуда, – ответил Пацеплис.
– Значит, нет? – переспросил Жан.
– Ни в коем случае. Раз я решил – так тому и быть.
– В таком случае мне больше здесь делать нечего. Дольше я не буду терпеть, чтобы надо мной все смеялись!
– Отчего же им так смешно?
– Из-за тебя смеются! Дочь коммунистка, сын комсомолец, а вдвоем не могут переубедить отца и вывести его на верпую дорогу.
– Пусть смеются… – пожал плечами Пацеплис. – Наплюй ты на них, а меня оставь в покое со своей агитацией.
– Я и наплюю, только не на них… Они смеются поделом. Плюну на Сурумы, понимаешь? Ни одного дня больше не останусь.
Жан пошел в свою комнату и собрал вещи. Он решил перебраться в МТС, в общежитие трактористов, там для него уже была приготовлена койка.
Пацеплис позвал Лавизу, и они оба сели петь молитвы. Вскоре раздался мощный дуэт. Немного погодя с узлом и вещевым мешком вышел из своей каморки Жан.
– Будьте здоровы, – сказал он. – Пока не вступите в колхоз, ноги моей здесь не будет, – и ушел.
– Изверг… собака! – крикнула Лавиза. – Побойся бога, греховодник! Так-то ты почитаешь и любишь своих родителей?
– Чего ты так лаешь? – пробурчал Пацеплис. – Пусть бежит, пусть поскитается по свету. Когда-нибудь завизжит у порога. Подтягивай.
И снова зазвучало пение.
Но только низкий потолок и бурые, покосившиеся стены слышали их. Собака на дворе, прислушавшись к заунывным звукам, начала жалобно подвывать – наверно, решила, что следует поддержать хозяев.
4
В ту зиму Валентина часто навещала Яна и Айвара Лидумов. Ильза просила ее заглядывать к ним, узнавать, как они живут, и, если нужно, вмешиваться в хозяйство брата.
– Мужчины в этих вопросах беспечный народ, если им дать волю, то самую лучшую квартиру так запустят, что нельзя будет никого пригласить.
Возможно, что мнение это было преувеличенным, так как Лидум с Айваром заботились о своем жилище: два раза в неделю жена дворника вытирала пыль, проветривала комнаты и выбивала дорожки. Но этого было мало для того, чтобы в доме всегда царили чистота и уют, поэтому вмешательство Валентины пришлось как нельзя более кстати.
Она не довольствовалась тем, что оконные занавески были вовремя выстираны и не чувствовалось во всех углах запаха застоявшегося табачного дыма; она интересовалась и кухней, регулярно ли они едят, что едят? Заметив на ком-нибудь из них плохо выглаженные брюки, Валентина сердилась, говорила, что это ни на что не похоже, тем более что тут же, в нижнем этаже, есть мастерская бытового обслуживания. Больше всего она была недовольна тем, как ее «подопечные» отдыхали: собственно, здесь ни о каком отдыхе не могло быть и речи. После напряженной недели Айвар и Ян Лидум хотя и оставались дома, но с утрa до вечера просиживали за книгами или деловыми бумагами.
– Так жить нельзя… – решительно заявила Валентина. – Так вы быстро заплесневеете. Каждый человек нуждается в отдыхе, и это не только наше право, но и обязанность.
В первое же воскресенье после окончания зимней экзаменационной сессии она с самого утра пришла к Лидумам и объявила, что сегодня всем троим придется провести день по разработанному ею плану.
– Одевайтесь и поедем за город. Обедать будем в лесу. Айвар, покажите, где у вас продукты и приготовьте термосы и корзину. Вы, товарищ Лидум, оставьте свою трубку дома, а если уж без нее не можете жить, то возьмите в кисет топлива не больше, чем на три зарядки.
– Слишком мало… – озабоченно промолвил Ян. – Нельзя ли немного добавить? Пожалейте старика, дорогая Валентина.
– Ну ладно, еще одну порцию можно добавить, но больше ни-ни… – великодушно разрешила Валентина.
В темно-синем лыжном костюме, в пестрой вязаной шапочке, она весело суетилась по квартире, как мальчишка, задумавший шалость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179