– Все, дорогой друг, – любезно сказал суровый полковник. – Мне позвонили из министерства по прямому проводу, приказали отправить вас без хлопот. Счастливо доехать! Привет столице!
На Павелецком вокзале, оказывается, его уже ждали. Едва он вышел из вагона, как услышал свою фамилию. Его, Щелочихина, приглашали подойти к начальнику вокзала. Там его любезно встретил молодой широкоплечий человек в кожаном реглане. Без особых объяснений пригласил в машину. Авто было какой-то иностранной марки, сверкающее черным лаком. Водитель сидел за прозрачной перегородкой, видимо, это было пуленепробиваемое стекло.
Замелькали улицы, проспекты. Петр Кирыч не спрашивал, куда едут. Лишь на Кутузовском проспекте вдруг заметил, что движение вроде бы стихло. Запоздало понял: они мчатся по левой полосе, предназначенной для правительственных машин. Дежурные офицеры вскидывали руки к козырькам, приветствуя их.
Дядя, Николай Анисимович Щелоков, встретил племянника по-родственному, обнял, троекратно расцеловал, не дав как следует отдышаться, повел показывать квартиру. Старик, видимо, горел желанием предстать перед периферийным гостем всесильным властителем. Был за ним такой грешок – любил пустить пыль в глаза, надо и не надо появлялся в мундире генерала армии, невольно выставляя грудь колесом, увешанную таким количеством наград, что рябило в глазах. Правда, на сей раз он был в ярко-красной пижаме и кавказских мягких туфлях на босу ногу. Они медленно переходили из комнаты в комнату, и Петр Кирыч не переставал дивиться обилию золота и серебра, различного вида оружия, подаренного министру. И еще поразило Петра Кирыча обилие охраны У самого входа в подъезд была стеклянная будка, в которой сидели три охранника. По лестничной клетке прохаживались двое молодцов в цивильной одежде. И даже в щелоковской прихожей сидел высоченный майор.
Но главное ждало Петра Кирыча впереди. Дядя завел его в квадратную комнату, окна которой были забраны железными решетками, протянул руку к невидимой кнопке, и комната вдруг озарилась сказочным блеском, будто рождественская елка зажглась. Люстра из хрусталя с множеством подвесок различной формы напоминала театральную. От нее струился не только свет, но и едва слышимый мелодичный звон.
– Чешский президент подарил! – не удержался от соблазна похвастаться дядя. – Волшебная штука. Заряжена европейскими магами. Чего головой крутишь? Она успокаивает и лечит. А это… – Министр снова обратился к потайному выключателю. Массивная дверь тотчас отошла в сторону, и глазам Петра Кирыча открылась картина в массивной золоченой раме. – Рембрандт. Оригинал. В знак благодарности за спасение Дрезденской галереи в годы войны товарищ Хонеккер лично вручил.
Петр Кирыч медленно шел за дядей, не переставая поражаться сокровищам, скрытым за потайными перегородками. Он хотел было спросить, почему эти прекрасные вещи не выставляются в музее, но не успел. В дверях появилась тетя, Екатерина Максимовна. Она показалась гостю еще более раздобревшей. На ее голове красовалась причудливая башня, сооруженная, видимо, самым искусным московским парикмахером.
– С приездом, дорогой племянничек! – проворковала она. – Давненько не навещал. Зазнался, что ли? – Она обняла Петра Кирыча, но объятие получилось каким-то неестественным, чуть брезгливым. Он мгновенно как бы увидел себя со стороны – генерал районного масштаба, мелкая сошка, попавшая к великим мира сего. Не успел он обидчиво поджать губы, как умная женщина поправилась: – А ты солидно выглядишь. И учти, сегодняшний день вполне можешь считать счастливейшим в своей жизни.
– Вот как? – искренне удивился Петр Кирыч. Про себя подумал: «Что она имеет в виду? Может, то, что я посетил их царственный дом? А если дядя приготовил сюрприз? К примеру, перевод в Москву?»
– Коля, – она повернулась к министру, – я была в писательском ателье, писжены так перепугались, что сбились в кучку, издали разглядывали меня, как экспонат кунсткамеры.
– Что ты несешь? – добродушно укорил жену министр. – Что еще у нас за писжены? Может, пижоны? Волосатики разные. Так мы их скоро к ногтю…
– Ну и темнота ты у меня, а еще третий человек в государстве. Пора бы уже знать: писжены – писательские жены, а писдети…
– Ихние детишки.
– Видишь, племянничек, какой у тебя дядя эрудит. Ладно, пошли к столу. – Она мельком взглянула на крохотные золотые часики. – Я наказывала накрыть стол к трем – время!
Петр Кирыч обрадовался словам тети – он здорово проголодался. Чтобы окончательно прийти в себя, успокоиться, надобно было принять привычные «сто пятьдесят с доливом». И, конечно, хотелось посмотреть, чем нынче питаются люди высшего эшелона власти. Они уселись за круглый стол какой-то хитрой конструкции – стол был как бы разделен на две половины, на два отдельных круга. Первая часть в свою очередь делилась на множество отсеков, в каждом из которых находилось некое кушанье, преимущественно из овощей и закусок. Можно было повернуть стол и достать то, что хотелось.
– Ну, племяш, наливай себе сам, угощайся! Министр плотоядно улыбнулся и потер руки.
Ловко подцепил вилкой жирный кусочек семги. И надо же было такому случиться – где-то совсем рядом, сбоку стола мелодично звякнул колокольчик. Дядя вскочил столь поспешно, что чуть было не уронил на пол вилку. Его казавшееся грузным тело вскинулось легко и послушно. Он вытянулся во фрунт, как на параде, услышав знакомый всему прогрессивному человечеству не похожий ни на чей еще голос.
– Здорово, Николай Анисимович!
– Здравия желаю, Леонид Ильич!
– Ты чего сейчас делаешь?
– Собрался пополдничать. Сегодня воскресенье, – невольно стал оправдываться министр перед всесильным собеседником, чей голос какими-то непостижимыми путями ворвался в комнату.
– Полдничать – это хорошо. Нам нужно всегда быть в форме. Я вот тоже сел за стол… Вдвоем с Галиной. Скучно стало. Решил тебя по-соседски за бока взять.
– Благодарю за звонок, Леонид Ильич! – Дядя прикрыл рот ладонью, наклонясь к Петру Кирычу, шепнул: – Чуешь, сам! Генеральный!
– А кто у тебя там, за трапезой?
– Мы с женой да еще родственник, племянник. Директор крупного завода из глубинки.
– Наш человек? Коммунист?
– Так точно, Леонид Ильич, генерал.
– Это хорошо. Давай-ка, Николай Анисимович, – Генеральный говорил с трудом, проглатывая слова, – заходи ко мне вместе с родичем, польза будет двойная: пообщаемся с народом и… поужинаем.
– С превеликим удовольствием!
– А голос-то чистый, будто говорили из соседней комнаты. – С трудом приходил в себя от изумления Петр Кирыч. – Будет чего порассказать в Старососненске.
– Ну, пойдем. Генеральный дважды не приглашает.
Петр Кирыч начал было искать глазами пальто, но дядя загадочно подтолкнул его к двери, сказав, что и так не простудится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96