Одним из ближайших его друзей был Михаил Монастырский, иначе -
Миша-Миллионер. Монастырский - человек почти легендарный, организовавший в
конце 70-х - начале 80-х годов поточное изготовление изделий "под Фаберже"
с последующей переправкой их за границу. Когда Монастырского арестовали,
экспертиза не смогла назвать фальшивыми изделия, выпущенные его
организацией. Сейчас Монастырский имеет офис на Адмиралтейской набережной,
некоторые называют его одним из самых богатых людей Петербурга.
Горбатый тоже был достаточно богатым человеком, о чем свидетельствует
хотя бы то, что он, раковый больной, три года держался на лекарстве,
которое, по оценке врачей, не все "кремлевские" пациенты могли себе
позволить.
Юрий Васильевич прекрасно разбирался в искусстве, обладал хорошей,
интеллигентной речью, был прекрасным рассказчиком, которого можно было
слушать часами. У него остались два сына, один из которых сейчас живет в
Швеции. А приемный сын его, между прочим, - журналист.
По словам работников милиции, "из-под Горбатого" только за 1991-1992
гг. было посажено пять преступных групп общей численностью более 25
человек.
Он, несомненно, был неординарным человеком, знавшим много городских
тайн. Последний раз его арестовали в декабре 1991 г.
Трудно сказать, почему он согласился говорить со мной. Может быть,
просто захотел чуть-чуть приоткрыть завесу над некоторыми теневыми
сторонами жизни нашего города... Он умирал, знал это и хотел высказаться.
Я беседовал с ним в тюремной больнице. Наши беседы, пожалуй, не
носили характера интервью - скорее это был монолог, изредка прерываемый
вопросами...
Говорят, многие коллеги Горбатого не понимали, почему он,
обеспеченный человек, под конец своей жизни снова пошел на "криминал". Сам
он якобы отвечал на эти вопросы так: "Вам не понять. В этом - вся моя
жизнь..."
Мне трудно сказать, что в исповеди Горбатого, произвольно
скомпонованной мной по тематическим главам, - правда, а что - вымысел. Его
судьба стала частью искореженной и изломанной истории нашей страны...
Впрочем - судите сами.
ТОГДА ЕЩЕ БЫЛ УГОЛОВНЫЙ МИР...
- Я родился и вырос в нормальной семье. Был в школе отличником. В
третьем классе у меня еще были домашние учителя, я уже чертил тушью,
рисовал красивые здания Петербурга, зная, кстати, при этом, кто именно из
архитекторов их строил. Начал изучать английский и немецкий языки.
А потом - 37-й год, расстреляли отца. Он был главным механиком
крупного завода. С тех пор в нашей семье начались разные передряги...
Мама вышла второй раз замуж за сына отца Иоанна Ярославского -
епископа Ярославля. Мама была очень красивой женщиной. Ее крестным отцом,
кстати, был личный шофер Ленина - Гиль Степан Казимирович. Он, умирая,
оставил маме восемь тетрадей воспоминаний. Мама была крупным банковским
работником, хорошо знала семью Орджоникидзе, Рокоссовского. Дед мой был
первым комиссаром Адмиралтейства - хотя и беспартийным, как и Гиль...
Д-да, так вот, потом началась блокада, выехать нам не дали - было
распоряжение нас не выпускать. В голод я не воровал, но вся обстановка
сложилась так, что в 1947 году мы всем классом в шкале украли дорогой
воротник, продали его и пропили потом - молоком. Всех пожурили, а меня как
сына врага народа - осудили. Я попал в детскую трудовую колонию в
Стрельне. Там, где был когда-то корпус графа Зубова, а сейчас - школа
милиции.
Я был очень любопытным и впитывал в себя все устои и принципы того
мира, как губка. Я вдруг ощутил себя среди людей. Дома я устал от
политических скандалов, от рассказов о том, кто в каком подвале от НКВД
отстреливался. Мне все это не нравилось. А в колонии - совсем другие темы,
и люди были, с моей точки зрения, порядочные. Воры старого поколения
рассказывали мне, как имели дела еще с "Торгсинами", - все это было очень
интересно.
А после Стрельны - новый срок - опять же, будучи несовершеннолетним,
получил двадцать лет тюрьмы. У меня в кармане был пистолет - офицерский
"Вальтер" - без обоймы, без патронов. Но разве им что-то докажешь? Они
берут справку, что пистолет пригоден к одиночным выстрелам, и дают тебе
разбой, которого не было...
Отправили меня на Северный Урал - в СевУралЛаг. Тогда не было
режимов: общих, усиленных, строгих - полосатых. Тогда были спецы. Мне
зачли то, что я сын расстрелянного, и отправили в спецлагерь. Ну а там
были просто "сливки общества" - дальше ехать некуда. Мне пришлось впервые
показать зубы, иначе бы я погиб.
Из интеллигентного мальчика я превратился в тигренка. Люди-то другие
гибли просто на глазах...
"Торгсин" - сокращение от "Торговля с иностранцами". В этих магазинах
перед войной продавались экспортные и импортные товары, за валюту -
иностранцам и за золото, серебро, драгоценные камни - соотечественникам. В
Ленинграде было несколько "Торгсинов". Например, верхний этаж универмага
ДЛТ был отдан "Торгсину". Был магазин и на Кировском проспекте, на углу
улицы Скороходова, там, где сейчас ресторан.
Я вовремя сориентировался, у меня появились опекуны - люди старого
поколения, очень старого. И, тем не менее, тогда били еще какие-то рамки
поведения, которые ограждали от насилия, от унижения. Самого последнего
человека в лагере ты не имел права тронуть пальцем. Хулиганов в лагере
просто не было. По-человечески вели себя... А потом я попал на бухту
Ванино - слышал песню такую, "Ванинский порт"? Оттуда ушел пароходом на
Колыму. Там познакомился с врачами, которые сидели по делу Горького. Они
отнеслись ко мне хорошо, так как я рассказал им про Гиля, а они его знали.
Пытались, правда, и меня унижать в лагере. Изза вражды разных
группировок. Были суки, красные шапочки, ломом опоясанные. Много военных
было, - в Якутии, на Колыме они в основном возглавляли все лагерные
восстания - снайперы. Герои Советского Союза. Я стоял за себя. Я - против
убийств, но порой защищаться приходилось насмерть. Самто я никогда никого
не унижал - в нашей стране и так унижены все, поэтому унижать людей еще и
в лагерной остановке - это надо быть просто зверем... На Колыме тогда
правил такой Иван Львов - вор в законе. Его боялись все, даже
полумиллионная армия, которая там стояла. Он был интеллигентным москвичом,
не ругался матом, не курил. Возглавлял! Колыма подчинялась ему полностью.
Сейчас его, конечно, нет в живых - убили... Я с ним кушал вместе, он
что-то находил во мне, а я - в нем. Он читал Достоевского, Толстого,
Герцена - а таких людей было мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102