- Анастасия Игнатьевна, я не могу! Это ведь крах!
- Как для кого. Давай, Юра-Юрочка, действуй. И как говаривали раньше в нашей редакции - вперед и с песнями.
Фофанов тяжело дышал в трубку, сопел, вздыхал, бормотал непотребные слова. Насте даже стало его немного жалко и она сказала:
- Ты, милый, не дергайся. Соберись с силами, и мы с тобой сделаем маленький переворотик, после которого в редакции поймут, что ты действительно Главный.
Фофанов сдался.
Генерал Грачев выполнил просьбу Насти. Через день после разговора с ним в её офис прибыл фельд с большим пакетом и с пистолетом на ремне. Нина вознамерилась принять пакет, но фельд заявил: "Только адресату" и направился к двери в Настин кабинет. Но на его пути встал Артем, дежуривший в приемной. "Войдешь, но без оружия". Самолюбивый фельд посмотрел на Артема с некоторым презрением и стал расстегивать клапан кобуры. Артем со своей стороны откинул полу пиджака и потянулся к рукоятке своего пистолета. На шум вышла Настя, быстро оценила обстановку и скомандовала: "Отставить!"
- Госпожа Соболева? - невозмутимо осведомился фельд.
- Она самая, - улыбнулась доброжелательно Настя.
- Чем можете подтвердить?
Настя протянула удостоверение. Он изучал его тридцать секунд. Боже мой, ничего не изменилось, подумала Настя, в подъездах ЦК тоже рассматривали документ тридцать секунд, даже если видели посетителя в тысячу первый раз.
- Примите пакет.
К пакету был приклеен листочек, Настя расписалась в нужной графе, поставила дату и время, Нине сказала: "Шлепни печать".
Фельд почтительно козырнул, четко повернулся и ушел, не удостоив никого, кроме Насти, даже взглядом. Для таких, как он, существовали лишь те, кто имеет право принимать подобные пакеты. Или посылать их.
В пакете было все, о чем просила Настя генерала Грачева. Даже с избытком - генерал позаботился об иллюстрациях.
Это были страшные материалы. В 1944-1945 годах, по горячим следам следователи-чекисты собрали сведения о зверствах так называемых "национальных" эссесовских формирований: рассказы очевидцев, протоколы допросов, показания чудом уцелевших после массовых расправ людей, приказы немецкого командования о тотальном уничтожении деревень и городов руками местных карателей. Настя читала о том, как бандеровцы на Волыни загоняли польское население в костелы и поджигали их. Как "офицеры" из калмыцкой дивизии насиловали женщин и вешали на их глазах мужей. Как, захватив молоденькую связную, шедшую на связь с партизанами под Львовом, забивали ей колышки в уши. И как на территории Жежувского воеводства в Польше польские националисты загоняли в церкви украинцев и тоже сжигали их. И ещё читала Настя про то, как в украинских местечках набивали еврейскими семьями колодцы и сравнивали тракторами с землей. А в белорусских деревнях каратели, чтобы не расходовать патроны, резали женщин и детей ножами... И в Прибалтике набивали рвы людьми и пускали по ним танки...
Немецкие офицеры с удовольствием фотографировали массовые расправы и казни - для памяти о "славном походе на Восток". И эти снимки тоже стали документами обвинения. Вот по весеннему лугу идет обнаженная девушка. Она уже простилась с жизнью и на её лице нет страха. Остался лишь стыд: она прикрывает ладошками угольничек между ног. А за нею - мордатый в странном мундире, явно из местных полицаев, в лихо сдвинутой пилотке. Автомат он уже взял наизготовку - очередь раздастся через секунды...
Боже мой! Настя догадывалась, что окунется в ужас, в мрак, но чтобы в такую бездонную черную пропасть? Фашисты уничтожали ни в чем неповинных людей руками предателей, всякой сволочи, которая в войну выползла из всех щелей...
Настя написала свой материал так, что в нем при всем желании нельзя было найти и намека на оскорбление национальных чувств. И она беспощадно назвала палачей - палачами, карателей - карателями, садистов - садистами, какой бы национальности они ни были и какие бы мундиры - наспех скроенные по эссесовским образцам - они ни носили. Ее выводы были однозначными: да, массовые репрессии со стороны тотального режима были, но было и другое массовые зверства тех, кто прикрывался, как флагом, "национальными идеями". "Кажется, не тех отправлял в лагеря Сталин, - писала Настя. - Если заключенные из лагерей умоляли послать их на фронт защищать родину, а другие, благополучно избежавшие репрессий, соревновались, кто больше наколет на штыки еврейских младенцев". К материалу своему она приложила список "национальных" формирований, созданных немцами.
Статья произвела впечатление разорвавшейся мощной бомбы. Номер газеты мгновенно исчез из киосков.
Позвонил Фофанов и сказал, что происходит черт знает что. В редакции не умолкают телефоны - сыпятся грязные оскорбления и угрозы. Слава Богу, милиция сориентировалась и к редакции "пришвартовались" два автобуса с омоновцами. Позвонил посол одной соседней державы и заявил, что его народу нанесли оскорбления и он будет протестовать. "Я ему сказал, что если назвать бандита бандитом - это оскорбление для народа, то пусть он валит подальше", - угрюмо сообщил Фофанов. "Молодец", - одобрила Настя.
- Наши демократы, - уныло сказал Фофанов, - требуют собрать редколлегию и привлечь меня к ответственности.
- Кто да кто?
Фофанов назвал десяток фамилий редакционных горлопанов, державших в стране всех тем, что в любую минуту могли объявить человека коммунягой, тайным агентом КГБ и т.д.
- Держись спокойно и хладнокровно, - посоветовала Настя. - Хотят редколлегию? Они её получат. У вас, как и раньше, такие сборища в одиннадцать? И по обычной схеме?
- Да. Оценка вышедшего номера, информация о следующем.
- Скажи этим придуркам, что не видишь необходимости в чрезвычайной редколлегии, все можно рассмотреть завтра, в одиннадцать.
- Настя! - взвыл Фофанов. - Да они же меня растерзают!
- Я приду на редколлегию, Фофанов. Вели поставить стул для меня рядом со своим. Но для кого он - никому ни звука. Скажи, родной мой, у тебя хоть есть в редакции люди, которые тебя поддерживают?
- Конечно, их немного, но они есть. Хотя, как понимаешь, сейчас запуганы.
- Позаботься, чтобы все они были на редколлегии. До завтра...
Настя написала на листке список фамилий бывших сотрудников газеты, перешедших на работу в "Африку". "Предупреди Лисняковского и Кушкина, пусть будут в приемной, они мне понадобятся", - сказала Нине. Позвонила каждому из них, кто был у неё в списке... Выглянула в приемную и пригласила к себе Кушкина и Лисняковского.
- Вы, Михаил Иванович, немного посидите, подождите. А вы, господин Лисняковский, должны проявить разворотливость. Вот список... У каждого из этих людей есть акции "Российских новостей". И у каждого из них сегодня, подчеркиваю - сегодня - вы должны получить доверенности, предоставляющие мне право полностью распоряжаться их акциями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119