В палатках жило знатнейшее рыцарство и шляхта. Их жены, дети и более
слабые из них жили в самом доме. Старый хозяин с пасмурным лицом ввел их
сначала в нижнюю горницу, которая в лучшие времена служила столовой. Это
была большая, длинная зала с дубовыми колоннами; в ней стояли столы и
лавки, а в одной стене был вделан огромный камин, обложенный камнем. Все
остальные стены были увешены сверху до низу одеждой и оружием всякого
рода. Здесь тоже вповалку лежали люди, разместившиеся, где попало: на
полу, на лавках, на столах, а некоторые чуть не в самом камине.
- Смотрите, - сказал хозяин, обращаясь к новоприбывшим, - смотрите и
не вините меня. Уже давно у нас не осталось ничего, кроме небольшого
количества соленого мяса, круп и муки. Мы варим из этого похлебку и тем
питаемся.
Он указал рукой на пол и пробормотал, избегая лишних объяснений.
- Размещайтесь, как и где можете. Женщин я отведу к своим. Что Бог
дал, то и дал!
Люди, лежавшие на полу, на столах и на лавках, разбуженные светом и
разговором, подняли головы и стали приглядываться к вошедшим. Из разных
концов послышались возгласы:
- Лясота! Мшщуй! Вшебор!
Богдася Топорчика захватил в объятия сын Белины, с которым они были в
большой дружбе еще при дворе королевы и королевича.
Молодой Белина обнимал друга и восклицал:
- Не вини, нас брат, не вини, а взгляни только.
Старый Лясота, едва державшийся на ногах от утомления, - ни о чем не
расспрашивал, а присмотрел себе местечко среди лежавших, да тут же и
свалился головой кому-то в ноги. Тот даже и не шевельнулся. Старик сейчас
же громко захрапел и застонал во сне.
Проснувшиеся охотно подвинулись, давая место вновь прибывшим. Так, в
тесноте и духоте провели приезжие первую ночь, расположившись, где
пришлось, - молодой Томко Белина, уложив Богдася в удобном уголке, сам
пошел на стражу.
Как только свет погас, все снова улеглись, а не спавшие лежали тихо,
чтобы не мешать другим.
Собек и Дембец остались на первом дворе вместе с конями. Так
окончилось это путешествие, исполненное опасностей, и окончилось более
счастливо, чем можно было надеяться.
На другой день, уже на рассвете, многие стали подниматься и выходить
из духоты, на валы, где уже слышен был говор проснувшихся людей, плач
детей, монотонное убаюкивание женщин и громкие голоса споривших.
Вся эта картина днем казалась еще страшнее, чем ночью, когда нельзя
было разглядеть лица человеческого, и когда сон смягчал страдания. Теперь,
пробужденные от сна, все задвигались и заговорили, словами и стонами
жалуясь на свою долю. Матери, имевшие грудных детей, теряли молоко, и
ночью несколько новорожденных умерло от холода и голода. Громко плакали и
причитали женщины, обступившие пожелтевшие и посиневшие трупики. Стонали
больные, просили пищи голодные, а все, кто был еще в силах, носили воду и
прислуживали немощным. Старшины, выбранные Белиной, расхаживали с посохами
в руках, наводили порядок и призывали к тишине. Здесь ни одна ночь не
обходились без жертв. В эту ночь умерло несколько больных взрослых и
несколько детей.
Много хлопот доставляли похороны, ради которых приходилось открывать
калитку в воротах; люди с лопатами шли в ближайший лес, где и погребали
умерших. При этом надо было торопиться и все время быть настороже, чтобы
не напала на них караулившая их чернь.
Это было первое, что бросилось в глаза прибывшим, когда они вышли
утром на валы. Не успели они спуститься вниз, как раздался призыв к обедне
на втором дворе; служил ежедневно бенедиктинец Гедеон, человек святой
жизни, спасшийся из Пшемешеньского монастыря и пользовавшийся этим обрядом
для ободрения и подкрепления несчастных.
Он один среди всех этих людей, жертв страшного разорения и
уничтожения, в отчаянии своем усомнившихся в милосердии Божьем, остался
тверд и спокоен и умел и в их души вливать надежду.
Для того, чтобы вся эта многочисленная толпа могла молиться в часы
Великой Жертвы, алтарь был устроен на возвышенном помосте, который был
виден издали. Все, кто хотел, могли видеть капеллана через широкие ворота
из первого двора во второй и могли молиться вместе с ним.
Это было печальное, но и прекрасное зрелище, когда все стали
тесниться, - мужчины и женщины, чтобы продвинуться поближе и вознести
молитвы к тому Богу, в котором теперь была вся их надежда на спасение.
Настала глубокая тишина, прерываемая только плачем и вздохами женщин.
Здесь было много таких, которые, подобно Спытковой и ее дочке, потеряли
мужей, отцов и братьев, погибших в битвах или пропавших без вести. Большая
часть из них в белых кисейных покрывалах, чепцах и намитках сидели или
стояли на коленях в сторонке, так что невозможно было разглядеть их лиц.
По приказанию отца Гедеона в этой тесноте и давке женщины стояли по одну
сторону, мужчины - по другую.
Все эти беглецы, происходившие подобно Лясоте из зажиточной шляхты,
теперь не имели на себе даже целого платья и были одеты в чужие сермяги, в
рваные плащи, забрызганные грязью, кто в чем пришлось, некоторые были
прямо в лохмотьях. Белина сжалившись над старым израненным Лясотой, принес
ему утром чистых тряпок для перевязки рань и приличный плащ. Панцирь
выбросили вон да и кафтан, насквозь пропитанный кровью, уже никуда не
годился. Собек, который умел и за ранеными ухаживать, обмыл и перевязал
ему раны. Со своей стороны Томко Белина одел Топорчика, у которого от
сырости давно уже испортилась и прогнила одежда. Но в этот день ослабевший
Богдась не мог даже встать в час обеда, и когда подали пищу, пришлось
отнести ему его порцию в тот угол, где он лежал.
Пища была плохая. Уже давно нельзя было печь хлеба, и все обитатели
замка, - мужчины и женщины, - довольствовались мучной похлебкой, к которой
иногда прибавляли кусочек мяса или жира.
Никто не смел жаловаться на голод, - все тревожились только о том,
надолго ли хватит пищи на всех, если положение не изменится к лучшему.
Старый Белина сам ежедневно заглядывал в мешки и бочки, соображая, на
много ли было в них жизни.
Хотя чернь, осаждавшая замок, и отступила от него, но все отлично
понимали, что мир был не прочный, и что враг рассчитывал взять их измором.
Не раз высказывались предположения - прорвать осаду и уйти за Вислу.
Но тогда надо было или покориться Маславу, или вступить с ним в бой.
Большая часть рыцарства, замкнувшегося за валами Ольшовского городища, -
относилась с презрением к Маславу с его язычеством и не хотела даже думать
о спасении через него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70