- Что это была за жизнь! - говорила она, продолжая рыть могилу. - Ох,
какая жизнь! Ребенок бегал босиком, а потом ходил весь в золоте,
командовал тысячами, а некому было вырыть ему могилу! Вот тебе корона...
корона...
На земле лежала сделанная в насмешку соломенная корона, старуха
отбросила ее подальше. Яма была уже достаточно глубока, она влезла в нее,
разгребая кругом осыпавшуюся землю; песок был мягкий, и рыть было легко.
Когда голова ее едва выделялась над землей, она высунула ее и
зашептала, обращаясь к мертвецу.
- Подожди! Еще не готово! Мать стара, руки у нее закостенели.
Месяц все плыл по небу и постепенно опускался, Старуха все еще рыла,
напрягая последние усилия, - потом начала утаптывать ногами дно ямы.
Поздно ночью, когда ветер стих, и месяц куда-то скрылся, она вылезла
из могилы, задыхаясь от усталости.
- Князь мой, господин мой! Постель твоя готова. Есть в ней и камень,
завернутый в полотно, а на дне - моя сермяга. Иди...
Говоря это, она обеими руками охватила труп и, почувствовав его около
своей груди, которая когда-то кормила его, прижала его к ней и долго не
могла опустить, лаская, как ребенка, и сама плача над ним, как ребенок...
А над могилой стояли два волка, и четыре волчьих глаза блестели во
тьме.
Месяц спрятался, наступила темнота; старуха вскочила и потащила труп
в могилу. Он скатился с края ямы и упал на дно лицом к земле... Старуха
влезла за них, чтобы уложить его на вечный отдых, и с огромными усилиями
повернула лицом кверху. Закрыла ноги, поцеловала в лоб.
- Спи, спи! - тихонько шепнула она. - Здесь хорошо, никто тебе не
изменит...
Она взялась руками за края ямы, - мягкий песок осыпался вниз; волки
щелкали зубами.
- Ну, подождите! - сказала она. - Что обещала вам, то и сделаю. Ведь
до утра еще далеко.
Бросила последний взгляд на сына и начала засыпать его песком, сыпала
поспешно, с нетерпением, почти с яростью, работала руками и ногами... И
все поглядывала вниз.
Лицо еще виднелось, ей жаль было засыпать его; но наконец закрылось и
оно.
- Спи спокойно!
Песок, как живой, выскальзывал из-под ее ног и из ладоней, падая вниз
и заполняя яму, - остался только след вскопанной земли и утоптанное место
под дубом...
Старуха, окончив работу, тяжело вздохнула и оглянулась вокруг.
Над лесами уже светлело, и среди разорванных облаков любопытно
выглянула бледная звездочка утренней зари.
Старушка шепнула.
- Кому вставать, а мне надо ложиться... Прощай и ты!
Рассмеялась, вытянулась во всю длину на свежем песке, одну руку
подложила себе под голову, другой закрыла себе глаза, - вздохнула тяжело и
- уснула.
Волки сидели и смотрели издали. Один встал и подошел поближе, потом
снова сел в ожидании, - другой тоже подошел.
Первый стал в головах, другой в ногах; оба, ворча, о чем-то
переговаривались. Старуха спала.
В небе рассветало, розовело и светлело.
Двое мужчин шли от усадьбы в лес.
- Смотри-ка, висельника сняли с дуба!
- А что нет его?
- Это ветер обломал сук и сбросил его.
Они боязливо подошли и остановились. Один из них в ужасе вскрикнул:
- Смотрите! Да он был чародей! Мы повесили мужика, а здесь лежит
баба, которую разорвали волки.
Оба постояли в раздумье.
- Да, он был чародей! - повторил другой. - Хорошо сделал Кунигас, что
замучил его и повесил! Сколько наших погибло из-за него! Чародей и есть!
И они пошли в лес.
Долго белели под дубом кости старухи, а ветер перебрасывал соломенную
корону.

6
За несколько дней перед битвой, которая дала Казимиру победу и
корону, в Ольшовском городище было великое смятение. Захворал старый
Спытек.
Весна, которая зовет других к жизни, его тянула в могилу; он
чувствовал, что не увидит более зеленых деревьев. Его душил насыщенный
воздух, и ночью он лежал в жару, а днем дремал. Был неспокоен и рвал на
себе одежду.
Все заботы Собка его раздражали, он не выносил болтовни жены, слезы
дочери были ему неприятны. И он всех гнал от себя прочь.
Ганна Белинова, хотя и была на него в обиде, жалела его и приносила
ему всякие снадобья и лекарства, - но старик ничего не хотел и от всего
отказывался.
- А зачем же мне жизнь? - бормотал он. - Калека? На коня не могу
сесть, топора не могу поднять, - света не вижу. На что мне жизнь?
Зашел к нему отец Гедеон со словом утешения; он выслушал его,
покачивая головой, - но исповедался, принял благословение на смерть и
просил не беспокоить его больше. В последнюю ночь Собек, по обыкновению,
сидел подле него; в полночь запел петух; больной зашевелился и подозвал к
себе слугу.
- Старик, - сказал он едва слышном голосом, - не могу умереть.
Послушай, вынь у меня все из-под головы, мне легче будет умирать.
Слуга, плача, послушался его и вынул все, что у него было под
головой; Спытек вытянулся во всю длину, скрестил руки на груди, закрыл
глаза, и прежде чем занялся день, он лежал уже холодный и окостенелый.
Прибежала Марта, распустив по плечам волосы, ломая руки, громко
причитая и страшно плача, так что голос ее слышался по всему замку. Пришла
заплаканная Кася, а за нею все остальные женщины; - послали за плачеями,
чтобы причитали над телом.
В тот же день начались приготовления к христианскому погребению.
Дубовый гроб, по всей вероятности, заготовленный Белиной для самого себя,
- он отдал старику; крышку забили, гроб перенесли на пригорок в лесу,
ксендзь Гедеон совершил обряд похорон, и все обитатели замка отдали
покойному последний долг.
В городище никто не почувствовал горечи утраты, напротив, без него
всем стало спокойнее, плакал только старый Собек.
Госпожа, которая накануне так кричала и разливалась слезами, сидела
теперь в раздумье и вздыхала. На третий день она уже смеялась, но,
опомнившись и сама себя устыдившись, тотчас же всплакнула.
Кася ходила печальная.
Все ждали вестей от своих, Белина от сына, Спыткова от будущего зятя.
В течение нескольких следующих дней в голове Марты Спытковой
зародились новые мысли: ей стало казаться, что было бы жестокостью выдать
Касю за Вшебора.
- Что же, если девушке полюбился другой, и тот другой тоже ее любит и
сам человек хороший, да и родители - почтенные люди! Какое дело королю до
моей дочери? Покойник мог дать слово за нее, потому что мужчины ведь
ничего не понимают в этих вещах! А почему бы мне самой не выйти за
Вшебора? Он так жал мне руки, что в жар кидало, и смотрел такими глазами,
словно съесть хотел. Это он за Касей из ревности приволокнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70