Старуха поглядела на него и кивнула головой, как старому
знакомому... И, казалось, хотела сказать ему:
- Посмотри, что со мной сталось!
Но месяц, не отвечал ей, поплыл дальше; она презрительно махнула на
него рукой, встала и побрела дальше.
На пригорке против господского дома стоял огромный высохший дуб. Это
был только труп прежнего дерева. Кору с него содрали, весь он был опален
снизу, ветер обломал ветви, и только несколько толстых сучьев отделялись
от ствола, как обрезанные руки. Две вороны уселись на нем, продолжая
ссору. На самом толстом суку висело что-то. Легкий ветер раскачивал этот
груз, и он поворачивался, как живой. Это был труп человека с красноватыми
волосами на поникшей голове, которые развевались по ветру. На лбу
виднелась корона, сплетенная из соломы. Открытые глаза были пусты: их
выклевали вороны. И тело его было страшно изуродовано людьми или зверями;
мясо черными клочьями отставало от костей.
Внизу два бурых волка, сидя под деревом и задрав пасти к верху,
поджидали, скоро ли ветер сбросит им добычу. Ждали терпеливо, высунув из
пасти голодные языки. Иногда какой-нибудь из них поднимется, завоет,
толкнет товарища и снова сядет спокойно, задрав голову кверху. Вверху
вороны, а внизу волки спорили из-за трупа, который медленно крутился по
воле ветра.
Старуха шла, и вдруг взгляд ее упал на повешенного. Она остановилась,
вздрогнула, сильнее оперлась на посох и рассмеялась громким, страшным
диким голосом, - и эхо из чащи леса повторило этот грохот. Волки бросились
в сторону, вороны улетели. Уселись немного подальше. Старуха подошла
ближе, приглядываясь к трупу.
Подошла к самому дереву, посох поставила, сама села и, оперев руки на
коленях, опустила на них голову. И снова засмеялась. А слезы текли по
извилинам морщинок и забирались ей в рот.
Сук, на котором висел труп, трещал и скрипел, словно жалуясь, что ему
приходится держать такую тяжесть. Старуха мокрыми от слез глазами смотрела
на мертвеца, и месяц присматривался к нему, не сводили с него глаз волки,
а ночь все окутывала черным покровом.
Стемнело... Старуха снова раскачивала головой, а из уст ее лилось
тихое, тихое пение, как поют матери над колыбелькой засыпающего ребенка.
Долго пела она, глядя вверх, и, устав, плакала до тех пор, пока в
груди не стало дыхания, а на глазах - слез... Тогда, вперив в него
неподвижный взор, она сидела молча, не двигаясь с места.
В это время в лесу послышался далекий шум - летел король-ветер!
Черные тучки несли его по небу.
Старуха обрадовалась ему, глаза ее заблестели.
Зашумело и в долине, труп нагнулся и начал метаться по воздуху.
Ветер так закружил его, что корона упала, волосы развеялись, полы
сермяги раздулись широко, - это был танец смерти повешенного! И старуха,
глядя на него, взялась за полы своей сермяги и принялась кружиться вокруг
дерева, распевая все громче и быстрее и прерывая себя смехом.
Волки завыли, подняв кверху пасти, - а ветер дул все сильнее.
И, казалось, все кружилось в этом танце смерти, принесенном ветром:
труп, старуха, вороны в воздухе, волки, бегавшие кругом дерева, и даже
тучи на небе, из-за которых то показывался побледневший месяц, то снова
прятался за них. Свист ветра в ветвях деревьев и в сухих тростниках болот
походил на звуки какой-то дикой музыки.
Старуха, напевая себе под нос, все кружилась с какой-то бешеной
быстротой, - вдруг что-то затрещало наверху, - она остановилась:
Труп повешенного сорвался с сука и упал к ее ногам.
Старуха остановилась над ним... Месяц выглянул из-за туч...
Она медленно подошла, села под деревом и осторожно положила себе на
колени голову с выклеванными глазами.
И в ту же минуту снова вспомнила колыбельную песенку, затянула ее и
заплакала.
Вороны, сидя на дереве, каркали над ее головой, волки придвинулись
ближе и стали обнюхивать труп. Теперь он вполне созрел для них - этот
дубовый плод!
В темноте четыре разбойничьих глаза сверкнули перед старухой,
отнимавшей у них добычу, - блеснули былые зубы. Взгляды их скрестились.
Она взяла палку и погрозила им.
- Прочь, собаки от княжеского тела, вон ступайте, - хриплым голосом
закричала она. - Не знаете разве, кто это? Это - плоцкий князь! Король
Маслав! А! Он - мой сын! Мой сын! Прочь, проклятые собаки, вон убирайтесь!
Волки отступили, старуха была смелее их, защищая дорогое ей тело...
Голову она положила к себе на колени и что-то бормотала про себя.
- Так ему суждено было погибнуть! Так! Все он имел, а захотел еще
большего! Еще ребенком он так ко всему тянулся. Враги не смогли, - так
друзья повесили! Ха, ха, - я-то знала, что так и случится!
Она опять закачала головой и заплакала. Взглянула в лицо месяцу,
словно спрашивая у него совета.
- Правда ведь? Мы не дадим его на съедение волкам? Мать вырастила,
мать похоронила... А кто мать похоронит?
Волки съедят... - она засмеялась, - ну, и на здоровье!
И положив голову мертвеца на землю, она встала, отряхивая седые
волосы... Взяла посох и пошла прямо на волков, отгоняя их, как собак...
- Не можете подождать, паршивые собаки! - говорила она им. - Отдам
вам за него свои кости. Его - не отдам!
И подняла палку; волки, попятившись назад, прилегли на земле. Она с
улыбкой взглянула на месяц.
- Ну, помогай! - сказала она ему.
Стала на колени подле трупа, запустила в песок костлявые руки,
отбросила мох и сухую траву и начала копать землю.
Сначала работа шла медленно; песок сыпался обратно в яму, тогда она
стала отбрасывать его далеко в сторону. Рыла поспешно, обеими руками,
разравнивала землю, выбрасывала ее далеко от себя.
Иногда бросала взгляд на труп и тихонько шептала:
- Не бойся, я устрою тебе гладкую постельку, найду и камень под
голову и обверну его полотном, засыплю тебе глаза сухим песком, чтобы не
болели... Будешь спать спокойно, как в колыбельке!
Задохнувшись от усталости, она отдыхала немного, стоя на коленях,
потом снова принималась за работу. Яма увеличивалась, расширялась и
углублялась.
Месяц заглядывал в нее одним боком, другой закрывала тень от дуба.
Старуха все спрашивала у месяца совета.
- Князь мой, брат мой, - достаточно ли глубоко? Может быть, надо еще
глубже? Волки тоже умеют глубоко рыть землю, но подождите же! Вместо камня
я лягу сама, а как меня съедят, так уж его не захотят есть...
Еле дыша от усталости, она снова села отдохнуть, уронив на колени
окровавленные руки. Роя яму, она наткнулась пальцами на корни, и пока
вырывала их, поранила себе пальцы, а когда и пальцы не могли справиться,
стала рвать зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
знакомому... И, казалось, хотела сказать ему:
- Посмотри, что со мной сталось!
Но месяц, не отвечал ей, поплыл дальше; она презрительно махнула на
него рукой, встала и побрела дальше.
На пригорке против господского дома стоял огромный высохший дуб. Это
был только труп прежнего дерева. Кору с него содрали, весь он был опален
снизу, ветер обломал ветви, и только несколько толстых сучьев отделялись
от ствола, как обрезанные руки. Две вороны уселись на нем, продолжая
ссору. На самом толстом суку висело что-то. Легкий ветер раскачивал этот
груз, и он поворачивался, как живой. Это был труп человека с красноватыми
волосами на поникшей голове, которые развевались по ветру. На лбу
виднелась корона, сплетенная из соломы. Открытые глаза были пусты: их
выклевали вороны. И тело его было страшно изуродовано людьми или зверями;
мясо черными клочьями отставало от костей.
Внизу два бурых волка, сидя под деревом и задрав пасти к верху,
поджидали, скоро ли ветер сбросит им добычу. Ждали терпеливо, высунув из
пасти голодные языки. Иногда какой-нибудь из них поднимется, завоет,
толкнет товарища и снова сядет спокойно, задрав голову кверху. Вверху
вороны, а внизу волки спорили из-за трупа, который медленно крутился по
воле ветра.
Старуха шла, и вдруг взгляд ее упал на повешенного. Она остановилась,
вздрогнула, сильнее оперлась на посох и рассмеялась громким, страшным
диким голосом, - и эхо из чащи леса повторило этот грохот. Волки бросились
в сторону, вороны улетели. Уселись немного подальше. Старуха подошла
ближе, приглядываясь к трупу.
Подошла к самому дереву, посох поставила, сама села и, оперев руки на
коленях, опустила на них голову. И снова засмеялась. А слезы текли по
извилинам морщинок и забирались ей в рот.
Сук, на котором висел труп, трещал и скрипел, словно жалуясь, что ему
приходится держать такую тяжесть. Старуха мокрыми от слез глазами смотрела
на мертвеца, и месяц присматривался к нему, не сводили с него глаз волки,
а ночь все окутывала черным покровом.
Стемнело... Старуха снова раскачивала головой, а из уст ее лилось
тихое, тихое пение, как поют матери над колыбелькой засыпающего ребенка.
Долго пела она, глядя вверх, и, устав, плакала до тех пор, пока в
груди не стало дыхания, а на глазах - слез... Тогда, вперив в него
неподвижный взор, она сидела молча, не двигаясь с места.
В это время в лесу послышался далекий шум - летел король-ветер!
Черные тучки несли его по небу.
Старуха обрадовалась ему, глаза ее заблестели.
Зашумело и в долине, труп нагнулся и начал метаться по воздуху.
Ветер так закружил его, что корона упала, волосы развеялись, полы
сермяги раздулись широко, - это был танец смерти повешенного! И старуха,
глядя на него, взялась за полы своей сермяги и принялась кружиться вокруг
дерева, распевая все громче и быстрее и прерывая себя смехом.
Волки завыли, подняв кверху пасти, - а ветер дул все сильнее.
И, казалось, все кружилось в этом танце смерти, принесенном ветром:
труп, старуха, вороны в воздухе, волки, бегавшие кругом дерева, и даже
тучи на небе, из-за которых то показывался побледневший месяц, то снова
прятался за них. Свист ветра в ветвях деревьев и в сухих тростниках болот
походил на звуки какой-то дикой музыки.
Старуха, напевая себе под нос, все кружилась с какой-то бешеной
быстротой, - вдруг что-то затрещало наверху, - она остановилась:
Труп повешенного сорвался с сука и упал к ее ногам.
Старуха остановилась над ним... Месяц выглянул из-за туч...
Она медленно подошла, села под деревом и осторожно положила себе на
колени голову с выклеванными глазами.
И в ту же минуту снова вспомнила колыбельную песенку, затянула ее и
заплакала.
Вороны, сидя на дереве, каркали над ее головой, волки придвинулись
ближе и стали обнюхивать труп. Теперь он вполне созрел для них - этот
дубовый плод!
В темноте четыре разбойничьих глаза сверкнули перед старухой,
отнимавшей у них добычу, - блеснули былые зубы. Взгляды их скрестились.
Она взяла палку и погрозила им.
- Прочь, собаки от княжеского тела, вон ступайте, - хриплым голосом
закричала она. - Не знаете разве, кто это? Это - плоцкий князь! Король
Маслав! А! Он - мой сын! Мой сын! Прочь, проклятые собаки, вон убирайтесь!
Волки отступили, старуха была смелее их, защищая дорогое ей тело...
Голову она положила к себе на колени и что-то бормотала про себя.
- Так ему суждено было погибнуть! Так! Все он имел, а захотел еще
большего! Еще ребенком он так ко всему тянулся. Враги не смогли, - так
друзья повесили! Ха, ха, - я-то знала, что так и случится!
Она опять закачала головой и заплакала. Взглянула в лицо месяцу,
словно спрашивая у него совета.
- Правда ведь? Мы не дадим его на съедение волкам? Мать вырастила,
мать похоронила... А кто мать похоронит?
Волки съедят... - она засмеялась, - ну, и на здоровье!
И положив голову мертвеца на землю, она встала, отряхивая седые
волосы... Взяла посох и пошла прямо на волков, отгоняя их, как собак...
- Не можете подождать, паршивые собаки! - говорила она им. - Отдам
вам за него свои кости. Его - не отдам!
И подняла палку; волки, попятившись назад, прилегли на земле. Она с
улыбкой взглянула на месяц.
- Ну, помогай! - сказала она ему.
Стала на колени подле трупа, запустила в песок костлявые руки,
отбросила мох и сухую траву и начала копать землю.
Сначала работа шла медленно; песок сыпался обратно в яму, тогда она
стала отбрасывать его далеко в сторону. Рыла поспешно, обеими руками,
разравнивала землю, выбрасывала ее далеко от себя.
Иногда бросала взгляд на труп и тихонько шептала:
- Не бойся, я устрою тебе гладкую постельку, найду и камень под
голову и обверну его полотном, засыплю тебе глаза сухим песком, чтобы не
болели... Будешь спать спокойно, как в колыбельке!
Задохнувшись от усталости, она отдыхала немного, стоя на коленях,
потом снова принималась за работу. Яма увеличивалась, расширялась и
углублялась.
Месяц заглядывал в нее одним боком, другой закрывала тень от дуба.
Старуха все спрашивала у месяца совета.
- Князь мой, брат мой, - достаточно ли глубоко? Может быть, надо еще
глубже? Волки тоже умеют глубоко рыть землю, но подождите же! Вместо камня
я лягу сама, а как меня съедят, так уж его не захотят есть...
Еле дыша от усталости, она снова села отдохнуть, уронив на колени
окровавленные руки. Роя яму, она наткнулась пальцами на корни, и пока
вырывала их, поранила себе пальцы, а когда и пальцы не могли справиться,
стала рвать зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70