Однако мы ведь сами и пробегаем план имманенции,
находимся в абсолютном горизонте. А значит, иллюзии должны хотя бы отчасти
исходить из самого плана, подниматься над ним словно туман над озером, словно
испарения пре-сократизма, выделяемые постоянно происходящим в плане
взаимопревращением стихий. Как писал Арто, ""план сознания", то есть
беспредельный план имманенции,-- индейцы называют его "сигури" -- порождает
также и галлюцинации, ошибочные восприятия, дурные чувства..."11 Следовало бы
составить перечень этих иллюзий, измерить их, как Ницше вслед за Спинозой
составлял перечень "четырех великих заблуждений". Однако такой перечень
бесконечен. Прежде всего -- иллюзия трансцендентности, возможно предшествующая
всем остальным (у нее два аспекта -- имманентность делается имманентной чему-то,
или же в самой имманентности вновь обнаруживается трансцендентность). Далее --
иллюзия универсалий, когда концепты смешиваются с планом, причем такая пута-
___________________
11 Artaud, Les 'larahumaras (CEuvres completes, IX).
67
план имманенции
ница возникает, как только постулируется имманентность, имманентная чему-то,
поскольку это "что-то" с необходимостью оказывается концептом; кажется, что
универсалии что-то объясняют, тогда как они сами должны быть объяснены, и при
этом впадают в тройную иллюзию -- либо созерцания, либо рефлексии, либо
коммуникации. Далее -- иллюзия вечности, когда забывают, что концепты должны
быть сотворены. Далее, иллюзия дискурсивности, когда концепты смешиваются с
пропозициями... Отнюдь не следует считать, что все эти иллюзии логически
сочленяются между собой наподобие пропозиций, но они взаимно перекликаются или
отражаются и окутывают план плотным туманом.
План имманенции извлекает определения из хаоса, делая из них свои бесконечные
движения или диаграмматические черты. Можно и даже должно предполагать
множественность планов, так как ни один из них не мог бы охватить весь хаос, не
впадая в него сам, и так как в каждом содержатся лишь те движения, которые
способны к общему сгибу. Если история философии являет нам так много совершенно
разных планов, то это не только из-за иллюзий и их многообразия, не только
потому, что каждый по-своему вновь и вновь восстанавливает трансцендентность, но
и, глубже, потому, что каждый по-своему создает имманентность. Каждый план
осуществляет отбор того, что по праву принадлежит мысли, но этот отбор меняется
в зависимости от плана. Каждый план имманенции представляет собой Всецелость:
она не частична, как множество научных объектов, не фрагментарна, как концепты,
а дистрибутивна -- это "всякое". В едином плане имманенции много страниц. И,
сравнивая планы между собой, бывает даже нелегко определить в каждом случае,
один план перед нами или несколько разных; был ли, скажем, общий образ мысли у
пресократиков,
68
Ж. Делез / Ф. Гваттари
несмотря на все различия между Гераклитом и Парменидом? Можно ли говорить о
едином плане имманенции или едином образе для так называемой классической мысли,
развивающейся непрерывно от Платона до Декарта? Меняются ведь не только сами
планы, но и способы их распределения. Можно ли, глядя с более удаленной или
более близкой точки зрения, сгруппировать вместе разные страницы на протяжении
достаточно долгого периода или же, напротив, выделить некоторые страницы из
одного, казалось бы, общего плана? и откуда возьмутся такие точки зрения,
вопреки абсолютному горизонту? Можно ли здесь удовольствоваться историцизмом,
обобщенным релятивизмом? Во всех этих отношениях в план вновь проникает и вновь
становится наиважнейшим вопрос о едином и множественном.
В пределе можно сказать, что каждый великий философ составляет новый план
имманенции, приносит новую материю бытия и создает новый образ мысли, так что не
бывает двух великих философов в одном и том же плане. Действительно, мы не можем
представить себе великого философа, о котором не приходилось бы сказать: он
изменил смысл понятия "мыслить", он стал (по выражению Фуко) "мыслить иначе". А
когда у одного и того же автора выделяют несколько разных философий, так ведь
это потому, что он сам переменил план, нашел еще один новый образ. Трудно не
прислушаться к печальным словам Бирана незадолго до смерти: "пожалуй, я уже
староват, чтобы начинать конструирование заново"12. А с другой стороны, вовсе не
являются философами те чиновники от философии, которые не обновляют образ мысли
и вообще не осознают такой проблемы, чья заемная мысль пребывает в блаженном
неведении даже о тяжких трудах тех
________________
12 Biran. Sa vie et ses pensees, Ed. Naville (1823), p. 357.
69
план имманенции
людей, кого сама выставляет своим образцом. Но тогда как же в философии можно
понять друг друга, если это сплошные разрозненные страницы, которые то
склеиваются вместе, то снова разделяются? Нe получается ли, что мы обречены
вычерчивать свой собственный план, не зная, с чьими планами он пересечется? Не
значит ли это, что мы как бы заново создаем хаос? Именно по этой причине в
каждом плане есть не только страницы, но и дыры, и сквозь них протекает туман,
которым окружен план и в котором начертавший его философ порой сам же первый
рискует заблудиться. Итак, обилие поднимающихся над планом туманов мы объясняем
двояко. Прежде всего тем, что мысль невольно пытается истолковывать
имманентность как имманентную чему-то, будь то великий Объект созерцания, или
Субъект рефлексии, или же Другой субъект коммуникации; при этом фатальным
образом вновь вводится трансцендентность. А кроме того, это неизбежно потому,
что план имманенции, как видно, может претендовать на уникальность Плана, лишь
восстанавливая тот самый хаос, который он был призван предотвратить: можете
выбирать между трансцендентностью и хаосом...
пример IV
а
Когда план отбирает принадлежащее по праву мысли и делает из этого ее черты,
интуиции, направления или диаграмматические движения, то прочие определения
отбрасываются им как простые факты, характеристики состояний вещей, содержания
нашего опыта. Разумеется, из этих состояний вещей философия еще может получить
концепты, если только сумеет извлечь из них событие. Однако вопрос в другом. То,
что по праву принадлежит мысли, то, что отобрано как диаграмматическая черта в
себе, отторгает другие, конкурирующие
70 Ж. Делез /Ф. Гваттари
определения (даже если они и призваны воспринять в себя концепт). Так, Декарт
трактует заблуждение как черту или направление, выражающие по праву негативность
мысли. Он не первым поступает так, и заблуждение может вообще рассматриваться
как одна из главных черт классического образа мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
находимся в абсолютном горизонте. А значит, иллюзии должны хотя бы отчасти
исходить из самого плана, подниматься над ним словно туман над озером, словно
испарения пре-сократизма, выделяемые постоянно происходящим в плане
взаимопревращением стихий. Как писал Арто, ""план сознания", то есть
беспредельный план имманенции,-- индейцы называют его "сигури" -- порождает
также и галлюцинации, ошибочные восприятия, дурные чувства..."11 Следовало бы
составить перечень этих иллюзий, измерить их, как Ницше вслед за Спинозой
составлял перечень "четырех великих заблуждений". Однако такой перечень
бесконечен. Прежде всего -- иллюзия трансцендентности, возможно предшествующая
всем остальным (у нее два аспекта -- имманентность делается имманентной чему-то,
или же в самой имманентности вновь обнаруживается трансцендентность). Далее --
иллюзия универсалий, когда концепты смешиваются с планом, причем такая пута-
___________________
11 Artaud, Les 'larahumaras (CEuvres completes, IX).
67
план имманенции
ница возникает, как только постулируется имманентность, имманентная чему-то,
поскольку это "что-то" с необходимостью оказывается концептом; кажется, что
универсалии что-то объясняют, тогда как они сами должны быть объяснены, и при
этом впадают в тройную иллюзию -- либо созерцания, либо рефлексии, либо
коммуникации. Далее -- иллюзия вечности, когда забывают, что концепты должны
быть сотворены. Далее, иллюзия дискурсивности, когда концепты смешиваются с
пропозициями... Отнюдь не следует считать, что все эти иллюзии логически
сочленяются между собой наподобие пропозиций, но они взаимно перекликаются или
отражаются и окутывают план плотным туманом.
План имманенции извлекает определения из хаоса, делая из них свои бесконечные
движения или диаграмматические черты. Можно и даже должно предполагать
множественность планов, так как ни один из них не мог бы охватить весь хаос, не
впадая в него сам, и так как в каждом содержатся лишь те движения, которые
способны к общему сгибу. Если история философии являет нам так много совершенно
разных планов, то это не только из-за иллюзий и их многообразия, не только
потому, что каждый по-своему вновь и вновь восстанавливает трансцендентность, но
и, глубже, потому, что каждый по-своему создает имманентность. Каждый план
осуществляет отбор того, что по праву принадлежит мысли, но этот отбор меняется
в зависимости от плана. Каждый план имманенции представляет собой Всецелость:
она не частична, как множество научных объектов, не фрагментарна, как концепты,
а дистрибутивна -- это "всякое". В едином плане имманенции много страниц. И,
сравнивая планы между собой, бывает даже нелегко определить в каждом случае,
один план перед нами или несколько разных; был ли, скажем, общий образ мысли у
пресократиков,
68
Ж. Делез / Ф. Гваттари
несмотря на все различия между Гераклитом и Парменидом? Можно ли говорить о
едином плане имманенции или едином образе для так называемой классической мысли,
развивающейся непрерывно от Платона до Декарта? Меняются ведь не только сами
планы, но и способы их распределения. Можно ли, глядя с более удаленной или
более близкой точки зрения, сгруппировать вместе разные страницы на протяжении
достаточно долгого периода или же, напротив, выделить некоторые страницы из
одного, казалось бы, общего плана? и откуда возьмутся такие точки зрения,
вопреки абсолютному горизонту? Можно ли здесь удовольствоваться историцизмом,
обобщенным релятивизмом? Во всех этих отношениях в план вновь проникает и вновь
становится наиважнейшим вопрос о едином и множественном.
В пределе можно сказать, что каждый великий философ составляет новый план
имманенции, приносит новую материю бытия и создает новый образ мысли, так что не
бывает двух великих философов в одном и том же плане. Действительно, мы не можем
представить себе великого философа, о котором не приходилось бы сказать: он
изменил смысл понятия "мыслить", он стал (по выражению Фуко) "мыслить иначе". А
когда у одного и того же автора выделяют несколько разных философий, так ведь
это потому, что он сам переменил план, нашел еще один новый образ. Трудно не
прислушаться к печальным словам Бирана незадолго до смерти: "пожалуй, я уже
староват, чтобы начинать конструирование заново"12. А с другой стороны, вовсе не
являются философами те чиновники от философии, которые не обновляют образ мысли
и вообще не осознают такой проблемы, чья заемная мысль пребывает в блаженном
неведении даже о тяжких трудах тех
________________
12 Biran. Sa vie et ses pensees, Ed. Naville (1823), p. 357.
69
план имманенции
людей, кого сама выставляет своим образцом. Но тогда как же в философии можно
понять друг друга, если это сплошные разрозненные страницы, которые то
склеиваются вместе, то снова разделяются? Нe получается ли, что мы обречены
вычерчивать свой собственный план, не зная, с чьими планами он пересечется? Не
значит ли это, что мы как бы заново создаем хаос? Именно по этой причине в
каждом плане есть не только страницы, но и дыры, и сквозь них протекает туман,
которым окружен план и в котором начертавший его философ порой сам же первый
рискует заблудиться. Итак, обилие поднимающихся над планом туманов мы объясняем
двояко. Прежде всего тем, что мысль невольно пытается истолковывать
имманентность как имманентную чему-то, будь то великий Объект созерцания, или
Субъект рефлексии, или же Другой субъект коммуникации; при этом фатальным
образом вновь вводится трансцендентность. А кроме того, это неизбежно потому,
что план имманенции, как видно, может претендовать на уникальность Плана, лишь
восстанавливая тот самый хаос, который он был призван предотвратить: можете
выбирать между трансцендентностью и хаосом...
пример IV
а
Когда план отбирает принадлежащее по праву мысли и делает из этого ее черты,
интуиции, направления или диаграмматические движения, то прочие определения
отбрасываются им как простые факты, характеристики состояний вещей, содержания
нашего опыта. Разумеется, из этих состояний вещей философия еще может получить
концепты, если только сумеет извлечь из них событие. Однако вопрос в другом. То,
что по праву принадлежит мысли, то, что отобрано как диаграмматическая черта в
себе, отторгает другие, конкурирующие
70 Ж. Делез /Ф. Гваттари
определения (даже если они и призваны воспринять в себя концепт). Так, Декарт
трактует заблуждение как черту или направление, выражающие по праву негативность
мысли. Он не первым поступает так, и заблуждение может вообще рассматриваться
как одна из главных черт классического образа мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37