Для философов атеизм не составляет проблемы, равно
как и смерть Бога; проблемы начинаются лишь потом, когда уже достигнут атеизм
концепта. Удивительно, что так многие философы до сих пор трагически
воспринимают смерть Бога. Атеизм -- это не драма, это бесстрастное спокойствие
философа и неотъемлемое достояние философии. Из каждой религии всегда может быть
извлечен атеизм. Это верно уже для еврейской религии: свои фигуры она подводит
вплотную к концептам, но достигает этой цели лишь у атеиста Спинозы. Причем если
фигуры тяготеют таким образом к концептам, то верно и обратное -- философские
концепты вновь оказываются фигурами, стоит рассматривать имманентность как
имманентность чему-то, будь то объектность созерцания, субъект рефлексии,
интерсубъективность коммуникации; это и есть три "фигуры" философии. Кроме того,
следует заметить, что религия приходит к концепту лишь ценой отречения от себя,
равно же как и философия приходит к фигуре лишь ценой измены себе. Между
фигурами и концептами существует различие в природе, но также и всевозможные
различия в степени.
Можно ли говорить о китайской, индуистской, еврейской, исламской "философии"?
Да, поскольку мышление осуществляется в плане имманенции, который может быть
заселен как фигурами, так и концептами. Однако этот план имманенции является не
собственно философским, а префилософким. На него воздействуют заселяющие его и
реагирующие на него элементы, так что философским он становится только под
геофилософия
121
воздействием концепта; философия подразумевает его, но тем не менее лишь ею же
он и учреждается и развертывается в философском соотношении с не-философией.
Напротив, в случае фигур "префилософское" означает, что сам по себе план
имманенции не обязательно предназначен для творчества концептов и формирования
философии, он может развернуться также в виде разных форм мудрости и религии, и
подобная бифуркация заранее устраняет самую возможность возникновения философии.
Мы отрицаем, что философия есть нечто внутренне необходимое -- и вообще, и
специально у древних греков (другим аспектом этой псевдонеобходимости является
идея "греческого чуда"). И все же философия оказалась достоянием греческой
цивилизации, хоть и была принесена мигрантами. Для зарождения философии
понадобилась встреча греческой среды с планом имманенции мысли. Понадобилось
сопряжение двух совершенно разных движений детерриториализации -- относительного
и абсолютного, из которых первое само уже осуществлялось в имманентности.
Понадобилось, чтобы абсолютная детерриториализация плана мысли прямо соединилась
и сочленилась с относительной детерриториализацией греческого общества.
Понадобилась встреча друга и мысли. Одним словом, философия имела причину, но то
была причина синтетическая и случайная -- встреча, конъюнкция. Сама по себе она
не является недостаточной, но в себе самой она случайна. Даже внутри концепта
эта причина зависит от сочленения составляющих, которое могло бы быть и другим в
случае другого их соседства. Принцип причинности, каким он предстает в
философии, -- это принцип случайной причинности, и формулируется он так:
настоящие причины бывают только случайными, мировая история может быть только
историей случайности.
122
Ж. Делез / Ф. Гваттари
пример VII
Напрасно искать, как это делали Гегель или Хайдеггер, аналитическую и
необходимую причину, которая связывала бы философию с Грецией. Греки были
свободные люди, и потому они первыми осознали Объект в его отношении к субъекту;
это и есть концепт согласно Гегелю. Но поскольку объект оставался созерцаемым
как "прекрасный", то его отношение к субъекту еще не было определено, и лишь на
позднейших стадиях само это отношение оказалось отрефлексировано, а затем
приведено в движение, то есть включено в коммуникацию. Как бы то ни было, греки
действительно сделали тот первый шаг, начиная с которого все в концепте стало
внутренне развиваться. Восток, конечно, тоже умел мыслить, но он мыслил объект в
себе как чистую абстракцию, пустую универсальность, тождественную простой
особости; недоставало соотнесенности с субъектом как конкретной универсальностью
или универсальной индивидуальностью. Восток не знал концепта, так как
довольствовался ничем не опосредуемым сосуществованием абстрактнейшей пустоты и
тривиальнейшего сущего. И все же нe совсем ясно, чем дофилософская стадия
Востока отличается от философской стадии Греции, так как греческая мысль не
сознавала отношения к субъекту -- она лишь предполагала его, еще не умея его
рефлексировать.
Поэтому Хайдеггер поставил проблему иначе, поместив концепт в различии Бытия и
сущего, а не в различии субъекта и объекта. Грек рассматривается у него не
столько как свободный гражданин, сколько как коренной житель (вообще, вся
рефлексия Хайдеггера о Бытии и сущем сближается с Землей и территорией, как о
том свидетельствуют мотивы "строительства", "обитания"): специфика грека в том,
что он обитал в Бытии, знал его пароль. Детерриториализуясь, грек
ретерриториализовывался в собственном языке и в своем языковом сокровище --
глаголе "быть". Поэтому Восток оказывается нe до философии, а в стороне
геофилософия
123
от нее, так как он мыслил, но не мыслил о Бытии6. И сама философия не столько
шествует по ступеням субъекта и объекта, не столько эволюционирует, сколько
поселяется в некоторой структуре Бытия. По Хайдеггеру, греки не умели
"артикулировать" свое отношение к Бытию; по Гегелю, они не умели рефлексировать
свое oтношение к Субъекту. Но у Хайдеггера нет речи о том, чтобы идти дальше
греков; достаточно лишь воспринять начатое ими движение, приобщаясь к его
повторяющемуся возобновлению. Дело в том, что Бытие в силу своей структуры, и
поворачивается к нам, и отворачивается от нас, и в истории своей Бытие или Земля
как раз постоянно отворачиваются, постоянно детерриториализуются в ходе
технико-мирового развития западной цивилизации, идущей от греков и
ретерриториализуемой в национал-социализме... Гегель и Хайдеггер едины в том,
что отношение Греции и философии они мыслят как первоначало, а тем самым и
отправной пункт внутренней истории Запада, в которой философия необходимо
совпадает со своей собственной историей. Подойдя вплотную к движению
детерриториализации, Хайдеггер все же не сумел быть ему верным, зафиксировав его
раз навсегда между бытием и сущим, между греческой территорией и
западноевропейской Землей, которую греки якобы и называли Бытием.
Гегель и Хайдеггер остаются историцистами, поскольку историю они полагают как
форму внутренней жизни, в которой концепт закономерно развивает или раскрывает
свою судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
как и смерть Бога; проблемы начинаются лишь потом, когда уже достигнут атеизм
концепта. Удивительно, что так многие философы до сих пор трагически
воспринимают смерть Бога. Атеизм -- это не драма, это бесстрастное спокойствие
философа и неотъемлемое достояние философии. Из каждой религии всегда может быть
извлечен атеизм. Это верно уже для еврейской религии: свои фигуры она подводит
вплотную к концептам, но достигает этой цели лишь у атеиста Спинозы. Причем если
фигуры тяготеют таким образом к концептам, то верно и обратное -- философские
концепты вновь оказываются фигурами, стоит рассматривать имманентность как
имманентность чему-то, будь то объектность созерцания, субъект рефлексии,
интерсубъективность коммуникации; это и есть три "фигуры" философии. Кроме того,
следует заметить, что религия приходит к концепту лишь ценой отречения от себя,
равно же как и философия приходит к фигуре лишь ценой измены себе. Между
фигурами и концептами существует различие в природе, но также и всевозможные
различия в степени.
Можно ли говорить о китайской, индуистской, еврейской, исламской "философии"?
Да, поскольку мышление осуществляется в плане имманенции, который может быть
заселен как фигурами, так и концептами. Однако этот план имманенции является не
собственно философским, а префилософким. На него воздействуют заселяющие его и
реагирующие на него элементы, так что философским он становится только под
геофилософия
121
воздействием концепта; философия подразумевает его, но тем не менее лишь ею же
он и учреждается и развертывается в философском соотношении с не-философией.
Напротив, в случае фигур "префилософское" означает, что сам по себе план
имманенции не обязательно предназначен для творчества концептов и формирования
философии, он может развернуться также в виде разных форм мудрости и религии, и
подобная бифуркация заранее устраняет самую возможность возникновения философии.
Мы отрицаем, что философия есть нечто внутренне необходимое -- и вообще, и
специально у древних греков (другим аспектом этой псевдонеобходимости является
идея "греческого чуда"). И все же философия оказалась достоянием греческой
цивилизации, хоть и была принесена мигрантами. Для зарождения философии
понадобилась встреча греческой среды с планом имманенции мысли. Понадобилось
сопряжение двух совершенно разных движений детерриториализации -- относительного
и абсолютного, из которых первое само уже осуществлялось в имманентности.
Понадобилось, чтобы абсолютная детерриториализация плана мысли прямо соединилась
и сочленилась с относительной детерриториализацией греческого общества.
Понадобилась встреча друга и мысли. Одним словом, философия имела причину, но то
была причина синтетическая и случайная -- встреча, конъюнкция. Сама по себе она
не является недостаточной, но в себе самой она случайна. Даже внутри концепта
эта причина зависит от сочленения составляющих, которое могло бы быть и другим в
случае другого их соседства. Принцип причинности, каким он предстает в
философии, -- это принцип случайной причинности, и формулируется он так:
настоящие причины бывают только случайными, мировая история может быть только
историей случайности.
122
Ж. Делез / Ф. Гваттари
пример VII
Напрасно искать, как это делали Гегель или Хайдеггер, аналитическую и
необходимую причину, которая связывала бы философию с Грецией. Греки были
свободные люди, и потому они первыми осознали Объект в его отношении к субъекту;
это и есть концепт согласно Гегелю. Но поскольку объект оставался созерцаемым
как "прекрасный", то его отношение к субъекту еще не было определено, и лишь на
позднейших стадиях само это отношение оказалось отрефлексировано, а затем
приведено в движение, то есть включено в коммуникацию. Как бы то ни было, греки
действительно сделали тот первый шаг, начиная с которого все в концепте стало
внутренне развиваться. Восток, конечно, тоже умел мыслить, но он мыслил объект в
себе как чистую абстракцию, пустую универсальность, тождественную простой
особости; недоставало соотнесенности с субъектом как конкретной универсальностью
или универсальной индивидуальностью. Восток не знал концепта, так как
довольствовался ничем не опосредуемым сосуществованием абстрактнейшей пустоты и
тривиальнейшего сущего. И все же нe совсем ясно, чем дофилософская стадия
Востока отличается от философской стадии Греции, так как греческая мысль не
сознавала отношения к субъекту -- она лишь предполагала его, еще не умея его
рефлексировать.
Поэтому Хайдеггер поставил проблему иначе, поместив концепт в различии Бытия и
сущего, а не в различии субъекта и объекта. Грек рассматривается у него не
столько как свободный гражданин, сколько как коренной житель (вообще, вся
рефлексия Хайдеггера о Бытии и сущем сближается с Землей и территорией, как о
том свидетельствуют мотивы "строительства", "обитания"): специфика грека в том,
что он обитал в Бытии, знал его пароль. Детерриториализуясь, грек
ретерриториализовывался в собственном языке и в своем языковом сокровище --
глаголе "быть". Поэтому Восток оказывается нe до философии, а в стороне
геофилософия
123
от нее, так как он мыслил, но не мыслил о Бытии6. И сама философия не столько
шествует по ступеням субъекта и объекта, не столько эволюционирует, сколько
поселяется в некоторой структуре Бытия. По Хайдеггеру, греки не умели
"артикулировать" свое отношение к Бытию; по Гегелю, они не умели рефлексировать
свое oтношение к Субъекту. Но у Хайдеггера нет речи о том, чтобы идти дальше
греков; достаточно лишь воспринять начатое ими движение, приобщаясь к его
повторяющемуся возобновлению. Дело в том, что Бытие в силу своей структуры, и
поворачивается к нам, и отворачивается от нас, и в истории своей Бытие или Земля
как раз постоянно отворачиваются, постоянно детерриториализуются в ходе
технико-мирового развития западной цивилизации, идущей от греков и
ретерриториализуемой в национал-социализме... Гегель и Хайдеггер едины в том,
что отношение Греции и философии они мыслят как первоначало, а тем самым и
отправной пункт внутренней истории Запада, в которой философия необходимо
совпадает со своей собственной историей. Подойдя вплотную к движению
детерриториализации, Хайдеггер все же не сумел быть ему верным, зафиксировав его
раз навсегда между бытием и сущим, между греческой территорией и
западноевропейской Землей, которую греки якобы и называли Бытием.
Гегель и Хайдеггер остаются историцистами, поскольку историю они полагают как
форму внутренней жизни, в которой концепт закономерно развивает или раскрывает
свою судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37