Однако в этом
энтузиазме имеет место не столько отрыв зрителя от актера, сколько различие в
самом действии между историческими факторами и "облаком неисторического", между
состоянием вещей и событием. В своем качестве концепта и события революция
автореференциальна, то есть обладает самополаганием, которое и постигается через
имманентный энтузиазм, а в состояниях вещей и жизненном опыте ничто не может его
ослабить, даже разочарования разума. Революция -- это настолько абсолютная
детерриториализация, что она взывает к новой земле и новому народу.
Абсолютная детерриториализация не обходится без ретерриториализации. Философия
ретерриториализуется в концепте. Концепт -- это не объект, а территория. И
вместо Объекта у него -- некоторая территория. Именно в этом своем качестве он
обладает прошлой, настоящей, а возможно и будущей формой. Новоевропейская
философия ретерриториализуется в древней Греции как форме своего собственного
прошлого. Соотношение с Грецией переживалось как личное отношение в особенности
немецкими философами. Но они переживали себя именно как противоположное или
обратное грекам, как зеркально симметричное им: у греков, конечно, имелся план
имманенции, конструируемый в упоении энтузиазма, но, чтобы заполнить его, они
еще должны были искать концепты, чтобы не впасть снова в фигуры Востока; у нас
же концепты есть (после стольких веков развития западной мысли мы полагаем, что
обладаем ими), но мы плохо понимаем, куда их поместить, так как нам не
132
Ж. Делез / Ф. Гваттари
хватает настоящего плана, нас постоянно отвлекает христианская
трансцендентность. Короче говоря, в прежней своей скорме концепт был еще не
существующим. Ныне у нас есть концепты, а у греков их еще не было; зато у них
был план, которого у нас более нет. Поэтому у Платона греки созерцают концепт
как нечто еще очень далекое и высокое, тогда как у нас концепт есть, мы от
рождения обладаем им в своем уме, и остается лишь рефлексироватъ его. Это очень
глубоко выражено у Гельдерлина: то, что для греков было "родным", -- это наше
"чужое", которое нам еще предстоит приобрести, тогда как наше родное греки,
наоборот, должны были приобретать как свое чужое14. Или же у Шеллинга: греки
жили и мыслили в Природе, зато Дух у них оставался в "мистериях"; мы же живем,
чувствуем и мыслим в Духе, в рефлексии, зато Природа у нас остается в глубокой
алхимической мистерии, которую мы все время профанируем. Коренной житель и
чужеземец уже не разделяются как два разных персонажа, но раскладываются как
один и тот же двуликий персонаж, который раздваивается еще и на две версии --
настоящую и прошлую: что было коренным, становится чужеземным, что было
чужеземным, становится коренным. Гельдерлин изо всех сил взывает к "обществу
друзей" как предпосылке мысли, но получается так, будто это общество претерпело
катастрофу, изменившую самую природу дружества. Мы ретерриториализуемся в
древних греках, но лишь в зависимости от
______
14 Мысль Гельдерлина такова: у греков, как и людей Востока, был великий
панический План, но им еще предстояло обрести западноевропейский концепт, или
органическое строение; "у нас же -- наоборот" (письмо к Белендорфу от 4 декабря
1801 г. и комментарии к нему Жана Бофре см.: Holderiin, Remarques sur CEdipe,
Ed. 10--18, р. 8--11; см. также: Philippe Lacoue-Labarthe, Limitation des
modernes, Ed. Galilee). Аналогичный сложный рисунок мысли -- даже в знаменитом
тексте Ренана о греческом "чуде": то, чем греки обладали от природы, мы можем
обрести лишь через рефлексию, вопреки Таким фундаментальным препятствиям, как
забвение и скука; мы уже не греки, а бретонцы ("Воспоминания о детстве и
юности").
геофилософия
133
того, чем они еще не обладали и не были, так что мы и их ретерриториализуем в
нас самих.
Итак, у философской ретерриториализации есть и современная форма. Можно ли
сказать, что философия ретерриториализуется в новоевропейском демократическом
государстве и в правах человека? Но поскольку всемирного демократического
государства не существует, то в такой ретерриториализации предполагается
особость того или иного государства и права, или дух некоторого народа,
способного выразить права человека в устройстве "своего" государства и
обрисовать контуры современного общества братьев. В самом деле, не только у
философа как человека есть своя нация, но и сама философия ретерриториализуется
в национальном государстве и в духе народа (чаще всего это государство и народ
самого философа -- но не всегда). В этом смысле Ницше заложил основы
геофилософии, сделав попытку определить национальные черты философии
французской, английской и немецкой. Но почему же во всем капиталистическом мире
только эти три страны оказались способны к совместной выработке философии?
Почему не Испания, почему не Италия? В Италии, скажем, были одновременно налицо
и детерриториализованные города-государства, и морская мощь, способные заново
образовать предпосылки для "чуда"; и Италия явила собой зачаток несравненно
высокой философии, который, однако, не получил развития, а его наследие через
Лейбница и Шеллинга перешло скорее к Германии. Испания, пожалуй, была слишком
покорна церкви, а Италия -- слишком "близка" к Священному Престолу; быть может,
Англию и Германию в духовном смысле спас разрыв с католицизмом, а Францию --
галликанство... В
134
Ж. Делез / Ф. Гваттари
Италии и Испании для философии недоставало "среды", так что их мыслители
оставались "кометами", и обе страны были готовы эти свои кометы сжигать. Италия
и Испания -- те две западных страны, где мощное развитие получил кончеттизм,
католический компромисс между концептом и фигурой, обладавший немалым
эстетическим достоинством, но скрадывавший философию, толкавший ее на путь
риторики и мешавший полноценному обладанию концептом.
При современной форме говорят: мы имеем концепты! Между тем греки еще не "имели"
их и лишь созерцали их издалека или же предчувствовали; отсюда вытекает различие
между платоновским анамнесисом и декартовскими врожденными идеями или
кантовскими априори. Но обладание концептами, по-видимому, не совпадает с
революцией, демократическим государством и правами человека. Правда, в Америке
философское движение прагматизма (столь дурно известное во Франции) неразрывно
связано с демократической революцией и созданием нового общества братьев, но это
не так ни в отношении золотого века французской философии в XVII столетии, ни в
отношении Англии XVIII столетия или Германии XIX. Однако это лишь означает, что
история человечества и история философии развиваются в разном ритме. Да и то
французская философия уже толковала о республике умов и о способности мыслить
как "лучше всего разделенной поровну", что получило свое окончательное выражение
в революционном cogito;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
энтузиазме имеет место не столько отрыв зрителя от актера, сколько различие в
самом действии между историческими факторами и "облаком неисторического", между
состоянием вещей и событием. В своем качестве концепта и события революция
автореференциальна, то есть обладает самополаганием, которое и постигается через
имманентный энтузиазм, а в состояниях вещей и жизненном опыте ничто не может его
ослабить, даже разочарования разума. Революция -- это настолько абсолютная
детерриториализация, что она взывает к новой земле и новому народу.
Абсолютная детерриториализация не обходится без ретерриториализации. Философия
ретерриториализуется в концепте. Концепт -- это не объект, а территория. И
вместо Объекта у него -- некоторая территория. Именно в этом своем качестве он
обладает прошлой, настоящей, а возможно и будущей формой. Новоевропейская
философия ретерриториализуется в древней Греции как форме своего собственного
прошлого. Соотношение с Грецией переживалось как личное отношение в особенности
немецкими философами. Но они переживали себя именно как противоположное или
обратное грекам, как зеркально симметричное им: у греков, конечно, имелся план
имманенции, конструируемый в упоении энтузиазма, но, чтобы заполнить его, они
еще должны были искать концепты, чтобы не впасть снова в фигуры Востока; у нас
же концепты есть (после стольких веков развития западной мысли мы полагаем, что
обладаем ими), но мы плохо понимаем, куда их поместить, так как нам не
132
Ж. Делез / Ф. Гваттари
хватает настоящего плана, нас постоянно отвлекает христианская
трансцендентность. Короче говоря, в прежней своей скорме концепт был еще не
существующим. Ныне у нас есть концепты, а у греков их еще не было; зато у них
был план, которого у нас более нет. Поэтому у Платона греки созерцают концепт
как нечто еще очень далекое и высокое, тогда как у нас концепт есть, мы от
рождения обладаем им в своем уме, и остается лишь рефлексироватъ его. Это очень
глубоко выражено у Гельдерлина: то, что для греков было "родным", -- это наше
"чужое", которое нам еще предстоит приобрести, тогда как наше родное греки,
наоборот, должны были приобретать как свое чужое14. Или же у Шеллинга: греки
жили и мыслили в Природе, зато Дух у них оставался в "мистериях"; мы же живем,
чувствуем и мыслим в Духе, в рефлексии, зато Природа у нас остается в глубокой
алхимической мистерии, которую мы все время профанируем. Коренной житель и
чужеземец уже не разделяются как два разных персонажа, но раскладываются как
один и тот же двуликий персонаж, который раздваивается еще и на две версии --
настоящую и прошлую: что было коренным, становится чужеземным, что было
чужеземным, становится коренным. Гельдерлин изо всех сил взывает к "обществу
друзей" как предпосылке мысли, но получается так, будто это общество претерпело
катастрофу, изменившую самую природу дружества. Мы ретерриториализуемся в
древних греках, но лишь в зависимости от
______
14 Мысль Гельдерлина такова: у греков, как и людей Востока, был великий
панический План, но им еще предстояло обрести западноевропейский концепт, или
органическое строение; "у нас же -- наоборот" (письмо к Белендорфу от 4 декабря
1801 г. и комментарии к нему Жана Бофре см.: Holderiin, Remarques sur CEdipe,
Ed. 10--18, р. 8--11; см. также: Philippe Lacoue-Labarthe, Limitation des
modernes, Ed. Galilee). Аналогичный сложный рисунок мысли -- даже в знаменитом
тексте Ренана о греческом "чуде": то, чем греки обладали от природы, мы можем
обрести лишь через рефлексию, вопреки Таким фундаментальным препятствиям, как
забвение и скука; мы уже не греки, а бретонцы ("Воспоминания о детстве и
юности").
геофилософия
133
того, чем они еще не обладали и не были, так что мы и их ретерриториализуем в
нас самих.
Итак, у философской ретерриториализации есть и современная форма. Можно ли
сказать, что философия ретерриториализуется в новоевропейском демократическом
государстве и в правах человека? Но поскольку всемирного демократического
государства не существует, то в такой ретерриториализации предполагается
особость того или иного государства и права, или дух некоторого народа,
способного выразить права человека в устройстве "своего" государства и
обрисовать контуры современного общества братьев. В самом деле, не только у
философа как человека есть своя нация, но и сама философия ретерриториализуется
в национальном государстве и в духе народа (чаще всего это государство и народ
самого философа -- но не всегда). В этом смысле Ницше заложил основы
геофилософии, сделав попытку определить национальные черты философии
французской, английской и немецкой. Но почему же во всем капиталистическом мире
только эти три страны оказались способны к совместной выработке философии?
Почему не Испания, почему не Италия? В Италии, скажем, были одновременно налицо
и детерриториализованные города-государства, и морская мощь, способные заново
образовать предпосылки для "чуда"; и Италия явила собой зачаток несравненно
высокой философии, который, однако, не получил развития, а его наследие через
Лейбница и Шеллинга перешло скорее к Германии. Испания, пожалуй, была слишком
покорна церкви, а Италия -- слишком "близка" к Священному Престолу; быть может,
Англию и Германию в духовном смысле спас разрыв с католицизмом, а Францию --
галликанство... В
134
Ж. Делез / Ф. Гваттари
Италии и Испании для философии недоставало "среды", так что их мыслители
оставались "кометами", и обе страны были готовы эти свои кометы сжигать. Италия
и Испания -- те две западных страны, где мощное развитие получил кончеттизм,
католический компромисс между концептом и фигурой, обладавший немалым
эстетическим достоинством, но скрадывавший философию, толкавший ее на путь
риторики и мешавший полноценному обладанию концептом.
При современной форме говорят: мы имеем концепты! Между тем греки еще не "имели"
их и лишь созерцали их издалека или же предчувствовали; отсюда вытекает различие
между платоновским анамнесисом и декартовскими врожденными идеями или
кантовскими априори. Но обладание концептами, по-видимому, не совпадает с
революцией, демократическим государством и правами человека. Правда, в Америке
философское движение прагматизма (столь дурно известное во Франции) неразрывно
связано с демократической революцией и созданием нового общества братьев, но это
не так ни в отношении золотого века французской философии в XVII столетии, ни в
отношении Англии XVIII столетия или Германии XIX. Однако это лишь означает, что
история человечества и история философии развиваются в разном ритме. Да и то
французская философия уже толковала о республике умов и о способности мыслить
как "лучше всего разделенной поровну", что получило свое окончательное выражение
в революционном cogito;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37