Теперь главное – чтобы нашелся человек, который повторит изречение генерала Фоша и поведет наших солдат вперед. Тогда нам сам черт не страшен, – улыбнулся Ракелов.
Сергей Ильич наконец-то вспомнил. Ну, конечно же, он видел Николая Сергеевича рядом с Керенским! Видел его несколько раз, только его сегодняшний гость всегда старался держаться в тени. Значит, еще и скромен. Похвально!
– А ты… – Ирина поспешно поправилась, -…вы, Николай Сергеевич, считаете, Государь не является таким человеком?!
– О-о-о! Все-все-все! Пьем чай. – Сергей Ильич с интересом посмотрел на гостя. "Однако и впрямь – шустрый малый! Они, похоже, уже на "ты". Захотелось покурить. – С моей дочерью, любезный Николай Сергеевич, надо держать ухо востро. Она – большая поклонница сильной власти, и монархия для нее – святое. Кажется мне, – Сергей Ильич развеселился, – она в Государя-то тайно влюблена! Так, Ирэн? Признавайся-ка отцу родному! – И он залился смехом. – Влюблена-а-а!!
– Рара! – Лицо Ирины вспыхнуло. – Стыдно, ей-Богу! Мне просто надоело слушать, как все жалеют Россию и осуждают Государя. За что жалеть Россию? За жизнестойкость? Война… Да, война! Но как она встряхнула нацию, какие чувства, доселе, может, и неведомые многим, всколыхнулись в душах людей! Еще Пушкин – помните? – в одном из стихотворений писал, что "царь Россию оживил войной". Вот и сейчас – Россия оживлена войной! И не стоит ее унижать бесконечной жалостью и неверием в Государя… – Ирина посмотрела на часы. – Ой! Рара! Николай Сергеевич! Без десяти уже. Новый год пропустим!
– Да. И впрямь. – Ракелов, медленно, словно собираясь с мыслями, поднялся с места, одернул края пиджака, обошел стол и встал рядом с Ириной. – Сергей Ильич… – Он взялся руками за спинку стула.
Отец, заметив побледневшее лицо дочери, все понял…
– Сергей Ильич! Я взял на себя смелость признаться, что я… – он набрал воздуха в грудь и проговорил на одном дыхании, -…люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки. Не откажите. Мне без Ирины жизни не будет! – Ракелов склонил голову, словно отдаваясь во власть палача.
– Да что же это… – Сергей Ильич, всегда степенный и уравновешенный, вскочил с места и, смешно размахивая руками, суетливо забегал по комнате. – Глаша! Глаша! – крикнул он в проем двери. – Что же это… Как же… Шампанского неси! Скорее!
Ракелов протянул Ирине руку и вывел ее из-за стола.
– Как же… Дети… – Сергей Ильич чуть не сбил с ног служанку, вошедшую в столовую с подносом, на котором возвышалась бутылка шампанского в ведерке со льдом. – Что ты принесла? – Сергей Ильич отчаянно всплеснул руками. – Наказание Божие! Икону неси! Из кабинета. Скорее же!
Глаша, никогда раньше не видевшая хозяина в таком состоянии, выскочила за дверь и через минуту вернулась со старинной иконой в серебряном окладе. Сергей Ильич, перекрестившись, принял икону. Ирина и Ракелов опустились на колени и взялись за руки.
– Благословляю вас, дети мои. – У Сергея Ильича перехватило дыхание. – Живите в мире, любви и согласии. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
Он перекрестил молодых, подождал, пока они прикоснутся губами к краю иконы. И не выдержал – слезы потекли по лицу. Торопливо достав носовой платок, Сергей Ильич отвернулся, вспомнив, как, кажется, совсем недавно, этой же иконой благословляли родители их с Настенькой, как, положив руку на живот своей пополневшей красавицы жены, ощутил биение новой, порожденной ими жизни, как маленькая Ирочка делала первые шаги, как они были счастливы втроем… И вот сейчас его жизнь будто обрывается – он остается один. И никому уже не нужен. Никому…
– Жаль, матушка твоя не дожила до этого дня, – с горечью проговорил он, убирая платок в карман.
Глаша, украдкой вытирая слезы, унесла икону в кабинет. Ракелов помог Ирине подняться с колен. Щеки ее горели.
– Ирина… Вот… Позвольте… – Ракелов достал из коробочки кольцо с небольшим бриллиантом и, немного волнуясь, надел ей на палец. – Как славно, впору пришлось! – обрадованно проговорил он, целуя Ирине руку. – Завтра же мы объявим о нашей помолвке.
– Дети… дети мои… – Сергей Ильич неуклюже обнял их. Слезы все еще душили его, и он не мог заставить себя разомкнуть руки. Бой каминных часов и радостный возглас служанки вывел его из оцепенения.
– Сергей Ильич! Ирина Сергеевна! Уж Новый год на дворе, а вы даже шампанское не разлили! Вон, я все двери нараспашку открыла, счастье в дом впускаю! – заглянула в комнату улыбающаяся Глаша.
– Да! Да! Конечно! – Сергей Ильич принялся торопливо наливать шампанское в бокалы. – И окна! Откройте окна! Входи, семнадцатый!
– Входи, счастье!.. – проговорил Ракелов, с улыбкой глядя на Ирину.
Счастье неуверенно переступило порог…
* * *
…Ирина лежала в кровати и смотрела в потолок, по которому бегали причудливые тени. Какая удивительная ночь! Невозможно заснуть… Совсем рядом, через стенку, спит Ники. Отец распорядился постелить ему в своем кабинете, дабы не отпускать ночью домой. На улицах стало опасно. И что происходит? Люди стали бояться людей!
Ей вспомнился недавний разговор с Шаляпиным в доме Трояновских. "Недавний…" – Она усмехнулась. После сегодняшнего, точнее, уже вчерашнего вечера, когда Ники попросил ее руки, кажется: все, что было до этого, – происходило в какой-то другой жизни, тысячу лет назад. Федор Иванович сказал тогда, что талант нужен не только для игры на сцене, но и для жизни! И то верно! Роль человека в жизни гораздо сложнее любой роли в театре, какую только можно вообразить. И как часто люди, занимающиеся не своим делом, подобно бездарным артистам на сцене, даже не замечают, что говорят фальшивым голосом фальшивые слова, делают фальшивые жесты – живут фальшиво. Именно отсюда, от этой фальши, идет начало многих несчастий… Она вздохнула и натянула на себя одеяло. А Государь, которого Ирина без устали защищает от пересудов? Как говорил Шаляпин, "Царь – это уже роль шекспировского размаха. Надо уметь играть царя! Народ фальши не простит. Не понял своей роли, не умеешь ее играть, провалился и освистан – уходи! Горит сцена, которой для императора является вся его империя".
Стало жарко. "Наверное, слишком теплое одеяло". Откинула. Охватил легкий озноб. "Нет, хватит об этом. Главное сейчас то, что Ники здесь… рядом…" – Ирина улыбнулась, вспомнив, что он шепнул, провожая ее до дверей спальни:
" Признаюсь, меня переполняет зависть!"
"К кому?"
"К самому себе. К тому, у которого есть ты…"
Она почему-то вспомнила себя пятнадцатилетнюю, заплаканную, опрокинутую болью и горечью первой любви. "Никогда, слышишь, мама, никогда больше не буду любить. Ненавижу эту любовь! Боюсь ее!" Матушка, грустно улыбаясь, ласковой рукой гладила ее по голове: "Глупышка ты моя… Не надо бояться любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Сергей Ильич наконец-то вспомнил. Ну, конечно же, он видел Николая Сергеевича рядом с Керенским! Видел его несколько раз, только его сегодняшний гость всегда старался держаться в тени. Значит, еще и скромен. Похвально!
– А ты… – Ирина поспешно поправилась, -…вы, Николай Сергеевич, считаете, Государь не является таким человеком?!
– О-о-о! Все-все-все! Пьем чай. – Сергей Ильич с интересом посмотрел на гостя. "Однако и впрямь – шустрый малый! Они, похоже, уже на "ты". Захотелось покурить. – С моей дочерью, любезный Николай Сергеевич, надо держать ухо востро. Она – большая поклонница сильной власти, и монархия для нее – святое. Кажется мне, – Сергей Ильич развеселился, – она в Государя-то тайно влюблена! Так, Ирэн? Признавайся-ка отцу родному! – И он залился смехом. – Влюблена-а-а!!
– Рара! – Лицо Ирины вспыхнуло. – Стыдно, ей-Богу! Мне просто надоело слушать, как все жалеют Россию и осуждают Государя. За что жалеть Россию? За жизнестойкость? Война… Да, война! Но как она встряхнула нацию, какие чувства, доселе, может, и неведомые многим, всколыхнулись в душах людей! Еще Пушкин – помните? – в одном из стихотворений писал, что "царь Россию оживил войной". Вот и сейчас – Россия оживлена войной! И не стоит ее унижать бесконечной жалостью и неверием в Государя… – Ирина посмотрела на часы. – Ой! Рара! Николай Сергеевич! Без десяти уже. Новый год пропустим!
– Да. И впрямь. – Ракелов, медленно, словно собираясь с мыслями, поднялся с места, одернул края пиджака, обошел стол и встал рядом с Ириной. – Сергей Ильич… – Он взялся руками за спинку стула.
Отец, заметив побледневшее лицо дочери, все понял…
– Сергей Ильич! Я взял на себя смелость признаться, что я… – он набрал воздуха в грудь и проговорил на одном дыхании, -…люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки. Не откажите. Мне без Ирины жизни не будет! – Ракелов склонил голову, словно отдаваясь во власть палача.
– Да что же это… – Сергей Ильич, всегда степенный и уравновешенный, вскочил с места и, смешно размахивая руками, суетливо забегал по комнате. – Глаша! Глаша! – крикнул он в проем двери. – Что же это… Как же… Шампанского неси! Скорее!
Ракелов протянул Ирине руку и вывел ее из-за стола.
– Как же… Дети… – Сергей Ильич чуть не сбил с ног служанку, вошедшую в столовую с подносом, на котором возвышалась бутылка шампанского в ведерке со льдом. – Что ты принесла? – Сергей Ильич отчаянно всплеснул руками. – Наказание Божие! Икону неси! Из кабинета. Скорее же!
Глаша, никогда раньше не видевшая хозяина в таком состоянии, выскочила за дверь и через минуту вернулась со старинной иконой в серебряном окладе. Сергей Ильич, перекрестившись, принял икону. Ирина и Ракелов опустились на колени и взялись за руки.
– Благословляю вас, дети мои. – У Сергея Ильича перехватило дыхание. – Живите в мире, любви и согласии. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
Он перекрестил молодых, подождал, пока они прикоснутся губами к краю иконы. И не выдержал – слезы потекли по лицу. Торопливо достав носовой платок, Сергей Ильич отвернулся, вспомнив, как, кажется, совсем недавно, этой же иконой благословляли родители их с Настенькой, как, положив руку на живот своей пополневшей красавицы жены, ощутил биение новой, порожденной ими жизни, как маленькая Ирочка делала первые шаги, как они были счастливы втроем… И вот сейчас его жизнь будто обрывается – он остается один. И никому уже не нужен. Никому…
– Жаль, матушка твоя не дожила до этого дня, – с горечью проговорил он, убирая платок в карман.
Глаша, украдкой вытирая слезы, унесла икону в кабинет. Ракелов помог Ирине подняться с колен. Щеки ее горели.
– Ирина… Вот… Позвольте… – Ракелов достал из коробочки кольцо с небольшим бриллиантом и, немного волнуясь, надел ей на палец. – Как славно, впору пришлось! – обрадованно проговорил он, целуя Ирине руку. – Завтра же мы объявим о нашей помолвке.
– Дети… дети мои… – Сергей Ильич неуклюже обнял их. Слезы все еще душили его, и он не мог заставить себя разомкнуть руки. Бой каминных часов и радостный возглас служанки вывел его из оцепенения.
– Сергей Ильич! Ирина Сергеевна! Уж Новый год на дворе, а вы даже шампанское не разлили! Вон, я все двери нараспашку открыла, счастье в дом впускаю! – заглянула в комнату улыбающаяся Глаша.
– Да! Да! Конечно! – Сергей Ильич принялся торопливо наливать шампанское в бокалы. – И окна! Откройте окна! Входи, семнадцатый!
– Входи, счастье!.. – проговорил Ракелов, с улыбкой глядя на Ирину.
Счастье неуверенно переступило порог…
* * *
…Ирина лежала в кровати и смотрела в потолок, по которому бегали причудливые тени. Какая удивительная ночь! Невозможно заснуть… Совсем рядом, через стенку, спит Ники. Отец распорядился постелить ему в своем кабинете, дабы не отпускать ночью домой. На улицах стало опасно. И что происходит? Люди стали бояться людей!
Ей вспомнился недавний разговор с Шаляпиным в доме Трояновских. "Недавний…" – Она усмехнулась. После сегодняшнего, точнее, уже вчерашнего вечера, когда Ники попросил ее руки, кажется: все, что было до этого, – происходило в какой-то другой жизни, тысячу лет назад. Федор Иванович сказал тогда, что талант нужен не только для игры на сцене, но и для жизни! И то верно! Роль человека в жизни гораздо сложнее любой роли в театре, какую только можно вообразить. И как часто люди, занимающиеся не своим делом, подобно бездарным артистам на сцене, даже не замечают, что говорят фальшивым голосом фальшивые слова, делают фальшивые жесты – живут фальшиво. Именно отсюда, от этой фальши, идет начало многих несчастий… Она вздохнула и натянула на себя одеяло. А Государь, которого Ирина без устали защищает от пересудов? Как говорил Шаляпин, "Царь – это уже роль шекспировского размаха. Надо уметь играть царя! Народ фальши не простит. Не понял своей роли, не умеешь ее играть, провалился и освистан – уходи! Горит сцена, которой для императора является вся его империя".
Стало жарко. "Наверное, слишком теплое одеяло". Откинула. Охватил легкий озноб. "Нет, хватит об этом. Главное сейчас то, что Ники здесь… рядом…" – Ирина улыбнулась, вспомнив, что он шепнул, провожая ее до дверей спальни:
" Признаюсь, меня переполняет зависть!"
"К кому?"
"К самому себе. К тому, у которого есть ты…"
Она почему-то вспомнила себя пятнадцатилетнюю, заплаканную, опрокинутую болью и горечью первой любви. "Никогда, слышишь, мама, никогда больше не буду любить. Ненавижу эту любовь! Боюсь ее!" Матушка, грустно улыбаясь, ласковой рукой гладила ее по голове: "Глупышка ты моя… Не надо бояться любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75