Услужливый метрдотель, сразу разглядев в ней иностранку, непрерывно повторяя по-французски "Прошу, мадам" и "Спасибо, мадам", проводил к столику у окна. Выросший словно из-под земли официант, вполне сносно изъяснявшийся на немецком, но почему-то перемежавший свою речь шипящими словами из польского, принял заказ – судака под белым соусом и бокал вина. У стены под большой картиной, изображающей горный пейзаж, негромко играл на рояле молодой пианист во фраке, с красным шелковым бантом на белой рубашке. Знакомые мелодии, навевая воспоминания, волнами перекатывались по залу, однако насладиться музыкой мешала непрерывная болтовня сидящей за соседним столиком худощавой рыжеволосой женщины с пронзительным голосом – каждое слово было отчетливо слышно, даже когда она говорила совсем тихо. Ее визави – полный мужчина средних лет во френче, надевший на лицо маску привычной заинтересованности, – не прекращая жевать, обреченно слушал, кивая после каждой услышанной фразы.
– Хорошо, котик, – на лице женщины появилось скорбное выражение, свидетельствующее о размере приносимой ею жертвы, – значит, это платье из креп-жоржета покупать не будем. – Горестно вздохнув, на всякий случай выдержала паузу, а затем, внезапно оживившись, продолжила: – Тогда привези мне из Парижа эксцентричное что-нибудь из крепа, на чехле, синий люстрин, непременно духи "Монбодюр" и пудру – "Аракс". Лучше – две коробки, – показала она пальцами. – И не забудь про платье, запомнил? На чехле! – в голосе зазвучали истеричные нотки. – Не могу я рисковать и ходить в том, в чем жены твоих подчиненных. – Мужчина напрягся. – Но ты – паинька, ты в прошлый раз все просто типаньки, – она причмокнула пухлыми губами, – как привез! Пуся, знаешь… – перехватив взгляд Ирины и быстро осмотрев ее с ног до головы, женщина, фыркнув, что-то зашептала на ухо своему спутнику, вцепившись ему в рукав френча. Слышны были отдельные слова – "домой", "мигрень", "кроватка"… Через несколько минут неприятная особа, повиливая бедрами, гордо удалилась, крепко держа под руку своего покорного спутника.
Уже заканчивая ужин, Ирина обратила внимание на вошедшую в зал высокую темноволосую женщину в элегантном черном платье, с охапкой цветов в руках, которая, скользнув по ней почти равнодушным, но мгновенно оценивающим взглядом, каким умеют смотреть друг на друга красивые женщины, направилась к соседнему столику у окна.
– Зинаида Николаевна, какая честь! – официант бросился к новой посетительнице, подхватывая букеты и одновременно пытаясь отодвинуть стул. – Прошу. Вы сегодня одна? – его лицо светилось счастливой улыбкой.
– Нет, – устало-надменно ответила женщина. – Всеволод Эмильевич скоро подъедет. Несите, все как обычно. И поскорее. Я голодна! – громко распорядилась она, небрежным движением руки отпуская официанта.
Неспешно достав папироску, Ирина аккуратно вставила ее в мундштук. Услужливая рука официанта с зажженной спичкой немедленно появилась перед ее лицом.
– Кто эта дама? – негромко спросила она.
– О-о-о! Это – наша знаменитая актриса, Зинаида Райх. Жена режиссера Мейерхольда. – Наклонившись поближе, он добавил громким шепотом. – И бывшая – Сергея Есенина.
– Понятно. Идите, идите, друг мой, – отпустила его Ирина, заметив краем глаза, как дрогнуло лицо Зинаиды, услышавшей имя поэта.
Официант беззвучно исчез. Втянув папиросный дым, Ирина незаметно оглядела посетителей ресторана. Кроме нее и актрисы, в зале было еще несколько человек. Во время ужина, да и сейчас она ощущала чей-то взгляд, не таящий опасности, но чем-то беспокоящий, и, повернув голову, в дальнем углу зала почти у входа увидела своего попутчика – старичка Поля, который, всем своим видом излучая радость от встречи, приветливо помахал рукой. Ирина улыбнулась ему.
"Однако, голубушка моя, нервишки-то у тебя расшалились. Нельзя так!" – с досадой подумала она, и тут же услышала возглас Райх, оживившейся при виде вошедшего в зал мужчины.
– Сева! Ну, наконец-то!
К столику энергичной походкой подошел Мейерхольд.
"Почти не изменился за эти годы. Такой же взъерошенный, вечно спешащий и вечно опаздывающий. Разве что лицо стало худее, от чего его выдающийся нос стал еще выразительнее" – усмехнулась Ирина.
Она не спешила уходить из ресторана, стараясь как можно дольше оставаться на людях. Так ей было легче не думать о завтрашнем дне…
Мейерхольд плюхнулся на стул напротив жены и жестом подозвал официанта.
– Сиди уж, – ворчливо произнесла Зинаида, подав знак поспешившему было к их столику официанту, что подходить не нужно, – я все заказала, сейчас принесут. Я уж думала, не дождусь тебя! – в голосе прозвучал упрек.
– Да смех сплошной! – громким, хорошо поставленным голосом проговорил он. – Представь, встретил Соколова…
– Володю?
– Ну да… и он меня просто уморил. Представляешь, ставит в Берлине на немецком языке "Идиота"… – откусив кусочек хлеба, Мейерхольд быстро прожевал его и закончил: -…Достоевского.
– Я поняла, что не Мариенгофа, – мгновенно вспыхнув, проговорила Зинаида.
– И вот – читает Володька актерам пьесу, – продолжил он, словно не заметив реакции жены, – причем, заметь, это – крупнейшие немецкие актеры…
Официант поднес к их столику глиняные горшочки с дымящимся супом.
– Прошу… Уха с расстегайчиками…
– Отлично! – Мейерхольд, потирая руки, придвинул горшочек и, наклонив голову, будто принюхиваясь, взял очередной кусок хлеба и ложку. – Так вот. Читает Володька первый акт, когда Рогозин рассказывает князю Мышкину, что валялся он пьяный ночью на улице в Пскове – и собаки его объели… – Мейерхольд с удовольствием начал есть обжигающую уху. – Только прочел – глядит, немцы все от смеха покатываются… Спрашивает, в чем дело? Отвечают – перевод, мол, плохой, публика смеяться будет. "Чего смеяться-то?" – злится. "А вот насчет собак очень смешно! Как собаки могли этого самого Рогозина покусать, когда они все в намордниках по улицам ходят?!"
Зинаида с недоумением посмотрела на мужа.
Ирина, торопливо поднеся мундштук к губам, с трудом сдержала улыбку.
– Нет, Зиночка, ты представь только, – Мейерхольд, оторвавшись от еды, весело продолжил рассказ, – пришлось ведь это место – вы-черк-нуть! Чтоб немцев не веселить…
Райх меланхолично отломила кусочек расстегая.
– Не знаю, Сева, что здесь смешного. Выкидывать из Достоевского куски – преступление! – произнесла она наставительным тоном. – И собаки на улицах без намордников – преступление! Собаки, Сева, всегда должны быть в намордниках. Чтоб знали свое место. – Со скорбным видом положив отломленный кусочек пирога обратно на тарелку, она неожиданно улыбнулась. – Всевочка, прекрати корчить рожи! Ты просто невыносим!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Хорошо, котик, – на лице женщины появилось скорбное выражение, свидетельствующее о размере приносимой ею жертвы, – значит, это платье из креп-жоржета покупать не будем. – Горестно вздохнув, на всякий случай выдержала паузу, а затем, внезапно оживившись, продолжила: – Тогда привези мне из Парижа эксцентричное что-нибудь из крепа, на чехле, синий люстрин, непременно духи "Монбодюр" и пудру – "Аракс". Лучше – две коробки, – показала она пальцами. – И не забудь про платье, запомнил? На чехле! – в голосе зазвучали истеричные нотки. – Не могу я рисковать и ходить в том, в чем жены твоих подчиненных. – Мужчина напрягся. – Но ты – паинька, ты в прошлый раз все просто типаньки, – она причмокнула пухлыми губами, – как привез! Пуся, знаешь… – перехватив взгляд Ирины и быстро осмотрев ее с ног до головы, женщина, фыркнув, что-то зашептала на ухо своему спутнику, вцепившись ему в рукав френча. Слышны были отдельные слова – "домой", "мигрень", "кроватка"… Через несколько минут неприятная особа, повиливая бедрами, гордо удалилась, крепко держа под руку своего покорного спутника.
Уже заканчивая ужин, Ирина обратила внимание на вошедшую в зал высокую темноволосую женщину в элегантном черном платье, с охапкой цветов в руках, которая, скользнув по ней почти равнодушным, но мгновенно оценивающим взглядом, каким умеют смотреть друг на друга красивые женщины, направилась к соседнему столику у окна.
– Зинаида Николаевна, какая честь! – официант бросился к новой посетительнице, подхватывая букеты и одновременно пытаясь отодвинуть стул. – Прошу. Вы сегодня одна? – его лицо светилось счастливой улыбкой.
– Нет, – устало-надменно ответила женщина. – Всеволод Эмильевич скоро подъедет. Несите, все как обычно. И поскорее. Я голодна! – громко распорядилась она, небрежным движением руки отпуская официанта.
Неспешно достав папироску, Ирина аккуратно вставила ее в мундштук. Услужливая рука официанта с зажженной спичкой немедленно появилась перед ее лицом.
– Кто эта дама? – негромко спросила она.
– О-о-о! Это – наша знаменитая актриса, Зинаида Райх. Жена режиссера Мейерхольда. – Наклонившись поближе, он добавил громким шепотом. – И бывшая – Сергея Есенина.
– Понятно. Идите, идите, друг мой, – отпустила его Ирина, заметив краем глаза, как дрогнуло лицо Зинаиды, услышавшей имя поэта.
Официант беззвучно исчез. Втянув папиросный дым, Ирина незаметно оглядела посетителей ресторана. Кроме нее и актрисы, в зале было еще несколько человек. Во время ужина, да и сейчас она ощущала чей-то взгляд, не таящий опасности, но чем-то беспокоящий, и, повернув голову, в дальнем углу зала почти у входа увидела своего попутчика – старичка Поля, который, всем своим видом излучая радость от встречи, приветливо помахал рукой. Ирина улыбнулась ему.
"Однако, голубушка моя, нервишки-то у тебя расшалились. Нельзя так!" – с досадой подумала она, и тут же услышала возглас Райх, оживившейся при виде вошедшего в зал мужчины.
– Сева! Ну, наконец-то!
К столику энергичной походкой подошел Мейерхольд.
"Почти не изменился за эти годы. Такой же взъерошенный, вечно спешащий и вечно опаздывающий. Разве что лицо стало худее, от чего его выдающийся нос стал еще выразительнее" – усмехнулась Ирина.
Она не спешила уходить из ресторана, стараясь как можно дольше оставаться на людях. Так ей было легче не думать о завтрашнем дне…
Мейерхольд плюхнулся на стул напротив жены и жестом подозвал официанта.
– Сиди уж, – ворчливо произнесла Зинаида, подав знак поспешившему было к их столику официанту, что подходить не нужно, – я все заказала, сейчас принесут. Я уж думала, не дождусь тебя! – в голосе прозвучал упрек.
– Да смех сплошной! – громким, хорошо поставленным голосом проговорил он. – Представь, встретил Соколова…
– Володю?
– Ну да… и он меня просто уморил. Представляешь, ставит в Берлине на немецком языке "Идиота"… – откусив кусочек хлеба, Мейерхольд быстро прожевал его и закончил: -…Достоевского.
– Я поняла, что не Мариенгофа, – мгновенно вспыхнув, проговорила Зинаида.
– И вот – читает Володька актерам пьесу, – продолжил он, словно не заметив реакции жены, – причем, заметь, это – крупнейшие немецкие актеры…
Официант поднес к их столику глиняные горшочки с дымящимся супом.
– Прошу… Уха с расстегайчиками…
– Отлично! – Мейерхольд, потирая руки, придвинул горшочек и, наклонив голову, будто принюхиваясь, взял очередной кусок хлеба и ложку. – Так вот. Читает Володька первый акт, когда Рогозин рассказывает князю Мышкину, что валялся он пьяный ночью на улице в Пскове – и собаки его объели… – Мейерхольд с удовольствием начал есть обжигающую уху. – Только прочел – глядит, немцы все от смеха покатываются… Спрашивает, в чем дело? Отвечают – перевод, мол, плохой, публика смеяться будет. "Чего смеяться-то?" – злится. "А вот насчет собак очень смешно! Как собаки могли этого самого Рогозина покусать, когда они все в намордниках по улицам ходят?!"
Зинаида с недоумением посмотрела на мужа.
Ирина, торопливо поднеся мундштук к губам, с трудом сдержала улыбку.
– Нет, Зиночка, ты представь только, – Мейерхольд, оторвавшись от еды, весело продолжил рассказ, – пришлось ведь это место – вы-черк-нуть! Чтоб немцев не веселить…
Райх меланхолично отломила кусочек расстегая.
– Не знаю, Сева, что здесь смешного. Выкидывать из Достоевского куски – преступление! – произнесла она наставительным тоном. – И собаки на улицах без намордников – преступление! Собаки, Сева, всегда должны быть в намордниках. Чтоб знали свое место. – Со скорбным видом положив отломленный кусочек пирога обратно на тарелку, она неожиданно улыбнулась. – Всевочка, прекрати корчить рожи! Ты просто невыносим!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75