Конечно, если члены Глобального Совета вообще живут рядом с такими магазинами, что маловероятно.
Ирония в том, что лучшим транспортным оберегом для нас, простаков, остается сам сбивающий с толку факт движения. Важно постоянно поддерживать определенную скорость – чуть меньше десяти миль в час. Для этого достаточно жать на скоростную педаль велосипеда, а разумные любители бега трусцой (если в этом словосочетании есть смысл), поднапрягшись, могут трусить примерно с такой скоростью. В эру лошадей упряжку или верховую лошадь, которая не могла долго держать скорость девять миль в час, пристреливали. Поэтому лошади жили недолго и стоили дорого, и большинство людей после заката сидело по домам; но, по крайней мере, путешествия были возможны.
Защита, которую дает движение, далека от идеала – вот почему до сих пор пытаются создать путевые обереги, но она все же есть – и спасибо за это всем богам и ангелам, ведь иначе вряд ли осталось бы много не спятивших людей. И постоянного давящего ужаса ровно столько, чтобы с ним можно было жить. Я знала, что должна быть благодарна за это, но смысла в этом никогда не видела – по крайней мере, пока вампир не сказал мне, что «ключевую роль играет не расстояние, а единообразие», и слегка намекнул.
Но какова именно эта однородность вампирских чувств? Передалось ли куда-то последнее, что видел смешливый вампир – лицо укокошившего его человека?
Внутри квартиры я чувствовала себя в относительной безопасности. У меня хорошие обереги, и наличие поставленного экрана по-своему чувствуешь: он есть, и никто через него не идет. Когда выходишь из-под защиты – тоже чувствуешь.
Но я никогда не могла носить заговор на теле. С ними я чувствую себя скованно. Я согласилась прикрепить петлю к брелоку для ключей, чтобы мама успокоилась – и хватит. Бедная вещичка. Она, наверное, была благодарна за гибель в душе прошлой ночью, если пережила инцидент незадолго до этого.
– Могли подумать об этом прошлой ночью, – неприязненно сказала я Пату.
Он ухмыльнулся и открыл заднюю дверцу. Я забралась внутрь.
– Почему приехал именно ты?
– Потому что я лучше всех обхожусь без сна. Моя демонская кровь имеет свои преимущества.
Есть по меньшей мере два вида демонов, которые не спят вообще. Мои любимцы – хильд-демоны. Они спят, когда моргают. Казалось бы, это должно нарушить связность мыслей, но к хильдам это не относится. Их зовут хильдами в честь Брунхильды, которая очень долго спала, окруженная огнем. Хильды, если их разозлить, могут дышать огнем, хотя для демонов они флегматичны. Впрочем, хильды не синекожие.
Я, конечно, в процессе моргания выспаться не могла.
В пекарне я провела все утро. Чарли и Мэл не пускали посторонних дальше стойки, мама отвечала на большее количество телефонных звонков, чем обычно, и часто говорила «Ей нечего сказать». Открыв дверь, я иногда могла слышать разговоры в кабинете. У мамы хорошо получается бесить людей. Это одно из ценнейших ее качеств как менеджера малого бизнеса. Они с Консуэлой последнее время работали «хорошим полицейским и плохим полицейским» – подслушивать их было одно удовольствие.
Я понятия не имела, что Чарли рассказал маме о событиях предыдущей ночи. И знать не хотела. Но что-то он явно сказал: чудесным образом она оставила меня в покое, хотя Новый заговор огненного цвета дожидался меня на крюке для фартука тем утром. Там я его и оставила. Люблю оранжевый, но не в виде лохматого пучка перьев.
Все шло отнюдь не так плохо, как могло бы. Я почувствовала какое-то завистливое восхищение оодовцами.
Никто не пытался следовать за мной, когда в десять я покинула кофейню – не считая нескольких перекормленных представителей так называемой дикой природы, что обычно околачиваются возле пешеходной зоны и выпрашивают подачку у мягкосердечных. Один раз, увидев белый пакет из пекарни, они запоминают его – а теперь я несла дюжину булочек с корицей. Клянусь, наши соседские воробьи слишком жирны, чтобы летать, но уличные кошки слишком жирны, чтобы поймать их. А белкам пригодился бы детский скейтборд – чтобы пузо по земле не волочилось.
Один из последних слухов о деятельности миссис Биалоски в округе – что она содержит отряд коммандос для защиты нас от более крупной и угрожающей фауны Старого Города: крыс, лисиц, оленей-мутантов, которые никогда не сбрасывают своих коротких, но острых рогов. Если бы «Кофейне Чарли» приходилось кормить на убой все эти полчища, чтобы они не могли кому-нибудь угрожать, мы бы точно разорились.
Сегодня меня сопровождали только Джесс и Пат. Они усадили меня на переднее сиденье (эмблемы ООД на машине уже не было); Пат оказался в одиночестве на заднем. Джесс съел четыре булочки с корицей, Пат – пять. Я не думала, что это в человеческих возможностях – но, возможно, человеческие возможности здесь как раз ни при чем. Я съела одну. Я уже завтракала. Дважды. Десять часов далеко отстоят от четырех утра.
Сначала мы приехали к старому дому. Таинственное ощущение защищенности до сих пор не прошло, и все-таки меня начинало немного трясти. Может, стоило взять с собой тот пучок перьев, а не оставлять под фартуком в кофейне? Когда поросший травой гравий – воспоминание о бывшей подъездной дороге – скрипнул под ногами, я засунула руку в карман и стиснула рукоять своего маленького ножа. Я так категорически не вспоминала о событиях двухмесячной давности, что границы настоящего воспоминания несколько размылись. Но с возвращением на место, где все началось, память ударила снова с ужасающей силой. Я посмотрела на крыльцо, откуда не услышала приближения чужих, на место, где два дня спустя не оказалось моей машины.
Я спустилась к заболоченному заливчику возле берега, где пятнадцать лет назад бежал ручей. Не похоже было, чтобы недавно кто-то возился в грязи. Я вернулась к домику.
– Ну да, – говорил Пат.
– Но прошло много времени, и они не вернулись, – сказал Джесс.
Они просто стояли себе – никаких видимых штуковин, головных телефонов, раций, портативных ком-экранов со вспыхивающими огнями и звуковыми сигналами. Я догадалась, что отнюдь не технология помогает им делать выводы.
Как здорово, что Пат не взошел ко мне на крыльцо сегодня утром, не поднялся по лестнице, не постучал в дверь. А мог ведь и зайти в гостиную, где стояла все та же, пусть беспощадно отдраенная, софа, а за ней – маленький квадратный коврик. Да даже ручка двери холодильника – та самая, что два месяца назад ждала в готовности выдать упаковку молока, если кто-нибудь потянет за нее.
Как здорово, что хорошие манеры предписывают не пересекать просто так вероятную границу чьего-то внешнего круга оберегов и не стучать в двери, не будучи приглашенным.
Вот черт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Ирония в том, что лучшим транспортным оберегом для нас, простаков, остается сам сбивающий с толку факт движения. Важно постоянно поддерживать определенную скорость – чуть меньше десяти миль в час. Для этого достаточно жать на скоростную педаль велосипеда, а разумные любители бега трусцой (если в этом словосочетании есть смысл), поднапрягшись, могут трусить примерно с такой скоростью. В эру лошадей упряжку или верховую лошадь, которая не могла долго держать скорость девять миль в час, пристреливали. Поэтому лошади жили недолго и стоили дорого, и большинство людей после заката сидело по домам; но, по крайней мере, путешествия были возможны.
Защита, которую дает движение, далека от идеала – вот почему до сих пор пытаются создать путевые обереги, но она все же есть – и спасибо за это всем богам и ангелам, ведь иначе вряд ли осталось бы много не спятивших людей. И постоянного давящего ужаса ровно столько, чтобы с ним можно было жить. Я знала, что должна быть благодарна за это, но смысла в этом никогда не видела – по крайней мере, пока вампир не сказал мне, что «ключевую роль играет не расстояние, а единообразие», и слегка намекнул.
Но какова именно эта однородность вампирских чувств? Передалось ли куда-то последнее, что видел смешливый вампир – лицо укокошившего его человека?
Внутри квартиры я чувствовала себя в относительной безопасности. У меня хорошие обереги, и наличие поставленного экрана по-своему чувствуешь: он есть, и никто через него не идет. Когда выходишь из-под защиты – тоже чувствуешь.
Но я никогда не могла носить заговор на теле. С ними я чувствую себя скованно. Я согласилась прикрепить петлю к брелоку для ключей, чтобы мама успокоилась – и хватит. Бедная вещичка. Она, наверное, была благодарна за гибель в душе прошлой ночью, если пережила инцидент незадолго до этого.
– Могли подумать об этом прошлой ночью, – неприязненно сказала я Пату.
Он ухмыльнулся и открыл заднюю дверцу. Я забралась внутрь.
– Почему приехал именно ты?
– Потому что я лучше всех обхожусь без сна. Моя демонская кровь имеет свои преимущества.
Есть по меньшей мере два вида демонов, которые не спят вообще. Мои любимцы – хильд-демоны. Они спят, когда моргают. Казалось бы, это должно нарушить связность мыслей, но к хильдам это не относится. Их зовут хильдами в честь Брунхильды, которая очень долго спала, окруженная огнем. Хильды, если их разозлить, могут дышать огнем, хотя для демонов они флегматичны. Впрочем, хильды не синекожие.
Я, конечно, в процессе моргания выспаться не могла.
В пекарне я провела все утро. Чарли и Мэл не пускали посторонних дальше стойки, мама отвечала на большее количество телефонных звонков, чем обычно, и часто говорила «Ей нечего сказать». Открыв дверь, я иногда могла слышать разговоры в кабинете. У мамы хорошо получается бесить людей. Это одно из ценнейших ее качеств как менеджера малого бизнеса. Они с Консуэлой последнее время работали «хорошим полицейским и плохим полицейским» – подслушивать их было одно удовольствие.
Я понятия не имела, что Чарли рассказал маме о событиях предыдущей ночи. И знать не хотела. Но что-то он явно сказал: чудесным образом она оставила меня в покое, хотя Новый заговор огненного цвета дожидался меня на крюке для фартука тем утром. Там я его и оставила. Люблю оранжевый, но не в виде лохматого пучка перьев.
Все шло отнюдь не так плохо, как могло бы. Я почувствовала какое-то завистливое восхищение оодовцами.
Никто не пытался следовать за мной, когда в десять я покинула кофейню – не считая нескольких перекормленных представителей так называемой дикой природы, что обычно околачиваются возле пешеходной зоны и выпрашивают подачку у мягкосердечных. Один раз, увидев белый пакет из пекарни, они запоминают его – а теперь я несла дюжину булочек с корицей. Клянусь, наши соседские воробьи слишком жирны, чтобы летать, но уличные кошки слишком жирны, чтобы поймать их. А белкам пригодился бы детский скейтборд – чтобы пузо по земле не волочилось.
Один из последних слухов о деятельности миссис Биалоски в округе – что она содержит отряд коммандос для защиты нас от более крупной и угрожающей фауны Старого Города: крыс, лисиц, оленей-мутантов, которые никогда не сбрасывают своих коротких, но острых рогов. Если бы «Кофейне Чарли» приходилось кормить на убой все эти полчища, чтобы они не могли кому-нибудь угрожать, мы бы точно разорились.
Сегодня меня сопровождали только Джесс и Пат. Они усадили меня на переднее сиденье (эмблемы ООД на машине уже не было); Пат оказался в одиночестве на заднем. Джесс съел четыре булочки с корицей, Пат – пять. Я не думала, что это в человеческих возможностях – но, возможно, человеческие возможности здесь как раз ни при чем. Я съела одну. Я уже завтракала. Дважды. Десять часов далеко отстоят от четырех утра.
Сначала мы приехали к старому дому. Таинственное ощущение защищенности до сих пор не прошло, и все-таки меня начинало немного трясти. Может, стоило взять с собой тот пучок перьев, а не оставлять под фартуком в кофейне? Когда поросший травой гравий – воспоминание о бывшей подъездной дороге – скрипнул под ногами, я засунула руку в карман и стиснула рукоять своего маленького ножа. Я так категорически не вспоминала о событиях двухмесячной давности, что границы настоящего воспоминания несколько размылись. Но с возвращением на место, где все началось, память ударила снова с ужасающей силой. Я посмотрела на крыльцо, откуда не услышала приближения чужих, на место, где два дня спустя не оказалось моей машины.
Я спустилась к заболоченному заливчику возле берега, где пятнадцать лет назад бежал ручей. Не похоже было, чтобы недавно кто-то возился в грязи. Я вернулась к домику.
– Ну да, – говорил Пат.
– Но прошло много времени, и они не вернулись, – сказал Джесс.
Они просто стояли себе – никаких видимых штуковин, головных телефонов, раций, портативных ком-экранов со вспыхивающими огнями и звуковыми сигналами. Я догадалась, что отнюдь не технология помогает им делать выводы.
Как здорово, что Пат не взошел ко мне на крыльцо сегодня утром, не поднялся по лестнице, не постучал в дверь. А мог ведь и зайти в гостиную, где стояла все та же, пусть беспощадно отдраенная, софа, а за ней – маленький квадратный коврик. Да даже ручка двери холодильника – та самая, что два месяца назад ждала в готовности выдать упаковку молока, если кто-нибудь потянет за нее.
Как здорово, что хорошие манеры предписывают не пересекать просто так вероятную границу чьего-то внешнего круга оберегов и не стучать в двери, не будучи приглашенным.
Вот черт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122