Запустить зонды.
И еще к ней вереницей шли посетители. Джордж забежал поздравить ее с отлично выполненной работой и намекнуть, что когда все это закончится и Хатч начнет подумывать о новом деле, то он с удовольствием позаботится об этом, поскольку у него множество друзей.
Хатч посчитала, что это в высшей степени благородно с его стороны, и так ему и сказала.
— Но, вероятнее всего, — добавила она, — после рейса я уйду в отставку. Я собиралась сделать это еще до начала нашего полета. А уж после…
— Как ты можешь, Хатч? Ведь это историческая экспедиция!
Она лишь взглянула на него.
Джордж кивнул.
— Нет, я не упрекаю тебя. Я и сам не уверен, что хотел бы снова пройти через все это.
Ненадолго забежала Аликс, рассказать Хатч о том, что подумывает положить полет «Мемфиса» в основу нового мюзикла.
— Хотя у меня есть некоторые сомнения. Получается ужасно мрачно. — Она казалась искренне расстроенной. — Боюсь, никто на него не пойдет.
Нику хотелось поговорить о разных случаях в похоронном бизнесе. Например, один покойный записал на пленку обращение к собственной вдове — все, что он никогда не посмел бы высказать ей в лицо (и нанял адвоката для гарантии, что Ник не забудет проиграть ей эту запись). На просмотр вместо нее приходит другая женщина. Вдова же на похоронах объявляет собравшимся, что на самом деле это, в общем, хорошо — покойный был ей всего лишь виртуальным мужем.
И наконец Тор.
— Могу я пригласить тебя на минуту в общий отсек? — спросил он. Выглядел он хорошо. На щеки вернулся румянец, а на лицо — улыбка. Но в глазах все еще оставалось что-то тревожное. Он не хотел говорить о своем приключении и особенно о Курте.
— Конечно. — Хатч поднялась и направилась к переходу. — А в чем дело?
— У меня есть для тебя кое-что.
Остальные были уже там — очевидно, ждали. Тор попросил ее сесть и встал у стола, на котором лежали четыре тубуса для холстов.
Хатч оглянулась на остальных, желая понять, знает ли кто-то хоть что-нибудь о происходящем. Но они лишь пожимали плечами.
— Спасибо, что пришли, — сказал Тор. — Вы, друзья, помогли мне в тяжелую минуту, и я хочу поблагодарить всех вас.
Он стоял и слушал набор фраз, который всегда звучит в подобных обстоятельствах. Не за что, Тор. Мы все готовы были оказаться там. Ты сделал бы то же самое .
Он открыл первый тубус и достал оттуда рисунок.
— Джордж, это тебе в знак моей признательности и благодарности. — Тор развернул работу и держал так, чтобы каждый мог видеть. Там был Джордж, героическая фигура в открытом грузовом люке «Мемфиса», позади него сеть и на подходе — кабинка. Тор проставил на холсте имя Джорджа, а в углу подпись и дату.
На другом рисунке Аликс стояла на шаттле, широко расставив ноги, и привязывала кабель к основанию передней антенны, контржурный свет далекого солнца облекал ее светящейся аурой.
На третьем Ник «прилип» к корпусу распадавшегося «Венди Джай» с зажатым в правой руке ярко блестевшим лазерным резаком.
И наконец Хатч.
Она не была уверена, чего ей следовало ожидать.
Неуклюжая фигура внутри отсека? Вырезающая с помощью лазера туалет?
Тор развернул холст, и перед ними вырос небосвод над Торосом. Там сиял всеми своими огнями «Мемфис», плавно скользивший вдоль горизонта. А на фоне мягкого серебристого света звезд и корабля вырисовывалась сама Хатч, спокойно вглядывавшаяся вниз. Лицо и плечи представлены призрачным абрисом. Это была настоящая, великолепная Хатч, воплощение ее собственных представлений. Ее можно было не сразу узнать, но она понимала, что такая, какая есть, она никогда бы не произвела столь сильного впечатления.
— Тор, — сказала она, — картина просто потрясающая. Они все потрясающие.
— Тебе нравится?
— Да. Конечно. — И через минуту: — Спасибо.
Когда несколько минут спустя они остались одни, Тор заметил, что единственная сложность пребывания на борту звездолета — невозможность достать розы.
— Так что это тебе вместо роз.
Он прижался губами к ее губам.
— Тор, — выдохнула она, — это куда приятней, чем розы.
18
Укажите мне в Андах место, надежно удаленное от шумных соседей, от рыбных рынков, от родственников, от толпы и низко летающих самолетов, и я с радостью расстанусь с бессмысленными удовольствиями этого мира.
Эллис Делмар. Жизнь в бесконечном одиночестве. 2087
Хатч размышляла, оставлять ли рисунок на мостике. Пусть на нем была как бы и не она или, наоборот, она — но слишком напоминающая божество. Хатч почти решилась на это, но в последний миг передумала и все-таки повесила рисунок в своей каюте. И любовалась им. Ее образ за короткое время прошел долгий путь от размахивающей бейсбольной битой девчонки-сорванца, одетой в форму игроков «Филлис», до вот этой ловушки на мужчин. «Он попал в яблочко, крошка», — подумала Хатч.
Тем временем они вошли в пределы чрезвычайно странной системы, какой им теперь представлялись Близнецы.
Размеры обоих гигантов почти совпадали. Их экваториальные диаметры составляли, по оценке землян, шестьдесят пять и шестьдесят три тысячи километров. Меньшая по размерам планета, более яркая, выделялась поясами серебристых облаков с голубым и золотистым отливом.
Голубизна была результатом присутствия жидкого метана и кристаллов льда на внешней оболочке атмосферы. Циклонические штормы проникали глубоко внутрь нее, представляясь завитками и водоворотами желтого и красного с золотыми блестками. Это была сверкающая планета.
Ее темный и мрачный гигант-собрат, укутанный в октябрьские тона, также пестрел штормами. Но здесь они, казалось, были более сильными и грозными, чем у его соседа, и накрывали более обширные пространства. Название пришло автоматически: систему окрестили Близнецы; яркую планету — Кобальтовая; темную — Осенняя.
У каждой были собственные кольца. У Кобальтовой — более сложного строения, с вкраплениями мелких лун и перехлестами, с четырьмя овалами Кассини. У Осенней — ярче, золотистого и темно-оранжевого оттенков, и только с двумя овалами Кассини. Невозможно было не обратить внимания на удивительный баланс света и тьмы в построении всей этой системы.
Близнецов разделяло чуть более трех миллионов километров.
Вся эта система планет и колец (плюс центральное облако) была окружена громадным внешним кольцом четко выраженной эллиптической формы, которое напоминало скорее беговую дорожку на стадионе. Оно тоже проявляло все признаки традиционных кольцевых систем: овалы Кассини, связанные луны, эффекты переплетений, но не было очерчено столь четко, как два планетарных кольца. В отличие от резко контрастного вида элементов внутренней системы оно представляло скорее некий тип светящейся петли, постепенно рассеивающейся в ночном мраке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
И еще к ней вереницей шли посетители. Джордж забежал поздравить ее с отлично выполненной работой и намекнуть, что когда все это закончится и Хатч начнет подумывать о новом деле, то он с удовольствием позаботится об этом, поскольку у него множество друзей.
Хатч посчитала, что это в высшей степени благородно с его стороны, и так ему и сказала.
— Но, вероятнее всего, — добавила она, — после рейса я уйду в отставку. Я собиралась сделать это еще до начала нашего полета. А уж после…
— Как ты можешь, Хатч? Ведь это историческая экспедиция!
Она лишь взглянула на него.
Джордж кивнул.
— Нет, я не упрекаю тебя. Я и сам не уверен, что хотел бы снова пройти через все это.
Ненадолго забежала Аликс, рассказать Хатч о том, что подумывает положить полет «Мемфиса» в основу нового мюзикла.
— Хотя у меня есть некоторые сомнения. Получается ужасно мрачно. — Она казалась искренне расстроенной. — Боюсь, никто на него не пойдет.
Нику хотелось поговорить о разных случаях в похоронном бизнесе. Например, один покойный записал на пленку обращение к собственной вдове — все, что он никогда не посмел бы высказать ей в лицо (и нанял адвоката для гарантии, что Ник не забудет проиграть ей эту запись). На просмотр вместо нее приходит другая женщина. Вдова же на похоронах объявляет собравшимся, что на самом деле это, в общем, хорошо — покойный был ей всего лишь виртуальным мужем.
И наконец Тор.
— Могу я пригласить тебя на минуту в общий отсек? — спросил он. Выглядел он хорошо. На щеки вернулся румянец, а на лицо — улыбка. Но в глазах все еще оставалось что-то тревожное. Он не хотел говорить о своем приключении и особенно о Курте.
— Конечно. — Хатч поднялась и направилась к переходу. — А в чем дело?
— У меня есть для тебя кое-что.
Остальные были уже там — очевидно, ждали. Тор попросил ее сесть и встал у стола, на котором лежали четыре тубуса для холстов.
Хатч оглянулась на остальных, желая понять, знает ли кто-то хоть что-нибудь о происходящем. Но они лишь пожимали плечами.
— Спасибо, что пришли, — сказал Тор. — Вы, друзья, помогли мне в тяжелую минуту, и я хочу поблагодарить всех вас.
Он стоял и слушал набор фраз, который всегда звучит в подобных обстоятельствах. Не за что, Тор. Мы все готовы были оказаться там. Ты сделал бы то же самое .
Он открыл первый тубус и достал оттуда рисунок.
— Джордж, это тебе в знак моей признательности и благодарности. — Тор развернул работу и держал так, чтобы каждый мог видеть. Там был Джордж, героическая фигура в открытом грузовом люке «Мемфиса», позади него сеть и на подходе — кабинка. Тор проставил на холсте имя Джорджа, а в углу подпись и дату.
На другом рисунке Аликс стояла на шаттле, широко расставив ноги, и привязывала кабель к основанию передней антенны, контржурный свет далекого солнца облекал ее светящейся аурой.
На третьем Ник «прилип» к корпусу распадавшегося «Венди Джай» с зажатым в правой руке ярко блестевшим лазерным резаком.
И наконец Хатч.
Она не была уверена, чего ей следовало ожидать.
Неуклюжая фигура внутри отсека? Вырезающая с помощью лазера туалет?
Тор развернул холст, и перед ними вырос небосвод над Торосом. Там сиял всеми своими огнями «Мемфис», плавно скользивший вдоль горизонта. А на фоне мягкого серебристого света звезд и корабля вырисовывалась сама Хатч, спокойно вглядывавшаяся вниз. Лицо и плечи представлены призрачным абрисом. Это была настоящая, великолепная Хатч, воплощение ее собственных представлений. Ее можно было не сразу узнать, но она понимала, что такая, какая есть, она никогда бы не произвела столь сильного впечатления.
— Тор, — сказала она, — картина просто потрясающая. Они все потрясающие.
— Тебе нравится?
— Да. Конечно. — И через минуту: — Спасибо.
Когда несколько минут спустя они остались одни, Тор заметил, что единственная сложность пребывания на борту звездолета — невозможность достать розы.
— Так что это тебе вместо роз.
Он прижался губами к ее губам.
— Тор, — выдохнула она, — это куда приятней, чем розы.
18
Укажите мне в Андах место, надежно удаленное от шумных соседей, от рыбных рынков, от родственников, от толпы и низко летающих самолетов, и я с радостью расстанусь с бессмысленными удовольствиями этого мира.
Эллис Делмар. Жизнь в бесконечном одиночестве. 2087
Хатч размышляла, оставлять ли рисунок на мостике. Пусть на нем была как бы и не она или, наоборот, она — но слишком напоминающая божество. Хатч почти решилась на это, но в последний миг передумала и все-таки повесила рисунок в своей каюте. И любовалась им. Ее образ за короткое время прошел долгий путь от размахивающей бейсбольной битой девчонки-сорванца, одетой в форму игроков «Филлис», до вот этой ловушки на мужчин. «Он попал в яблочко, крошка», — подумала Хатч.
Тем временем они вошли в пределы чрезвычайно странной системы, какой им теперь представлялись Близнецы.
Размеры обоих гигантов почти совпадали. Их экваториальные диаметры составляли, по оценке землян, шестьдесят пять и шестьдесят три тысячи километров. Меньшая по размерам планета, более яркая, выделялась поясами серебристых облаков с голубым и золотистым отливом.
Голубизна была результатом присутствия жидкого метана и кристаллов льда на внешней оболочке атмосферы. Циклонические штормы проникали глубоко внутрь нее, представляясь завитками и водоворотами желтого и красного с золотыми блестками. Это была сверкающая планета.
Ее темный и мрачный гигант-собрат, укутанный в октябрьские тона, также пестрел штормами. Но здесь они, казалось, были более сильными и грозными, чем у его соседа, и накрывали более обширные пространства. Название пришло автоматически: систему окрестили Близнецы; яркую планету — Кобальтовая; темную — Осенняя.
У каждой были собственные кольца. У Кобальтовой — более сложного строения, с вкраплениями мелких лун и перехлестами, с четырьмя овалами Кассини. У Осенней — ярче, золотистого и темно-оранжевого оттенков, и только с двумя овалами Кассини. Невозможно было не обратить внимания на удивительный баланс света и тьмы в построении всей этой системы.
Близнецов разделяло чуть более трех миллионов километров.
Вся эта система планет и колец (плюс центральное облако) была окружена громадным внешним кольцом четко выраженной эллиптической формы, которое напоминало скорее беговую дорожку на стадионе. Оно тоже проявляло все признаки традиционных кольцевых систем: овалы Кассини, связанные луны, эффекты переплетений, но не было очерчено столь четко, как два планетарных кольца. В отличие от резко контрастного вида элементов внутренней системы оно представляло скорее некий тип светящейся петли, постепенно рассеивающейся в ночном мраке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156