– Проиграли мы! Ведь не нашли ни цыгана, ни красотки маркизы!
– Хороша маркиза! Цыганское отродье! – бросил капитан. Теперь в голосе его звучало раздражение.
– Ничего! – попытался приободрить своих приятелей первый голос. – Старую-то девку мы умыкнули!
– Вспахать бы ее, чтоб знала! – внезапно озлобился капитан.
– Это дело не наше, – бросил второй. Прикажет маркиз – вспашем. Да я бы еще за это денег потребовал. Этакую уродину вспахать – денег стоит!
Остальные с отвратительным хохотом тронули коней. Вскоре они ускакали вперед. Что я чувствовала, сидя в покачивающихся носилках?!
Я в руках разбойников. Я подло обманута. И кто же нанял этих гнусных безнравственных людей? Не кто иной, как благородный маркиз дон Хосе де Монтойя! Боже, что со мной будет?! Боже!..
Я презирала свою бедную мать за то, что она сожительствовала с духовным лицом. Неужели теперь мне суждено сделаться жертвой разнузданного насилия?
Иные безнравственные люди полагают искренне, что для женщины самое важное – чтобы ее считали красивой и соблазнительной. Конечно, я не могу поручиться за других женщин, но о себе могу сказать честно и откровенно: когда я услышала, как разбойники поносят мою внешность, я вздохнула с некоторым облегчением.
«Боже! Сделай меня еще более уродливой! Сделай так, чтобы любой мужчина отшатывался в испуге от меня!» – молилась я.
Я и в ранней юности не заботилась о своей внешности, а живя в селении и вовсе перестала интересоваться собой, даже в зеркало почти не гляделась. Мне кажется, женщина смотрится в зеркало и украшает себя, когда желает кому-то понравиться, а я для себя уже ничего не хотела. Я была счастлива счастьем Мигеля и Аны…
Носилки раскачивались. Спуск продолжался. Страх мучил меня. Я знала, что должна готовиться к смерти. Но мне так не хотелось умирать! Живо представились мне невинные ласки двоих малышей: Аниты и Мигели-то. Как это было чудесно, когда они обнимали меня теплыми ручками за шею, нежно целовали мягкими губками, плакали, когда я уходила к себе. Как я любила играть с ними!.. Неужели все кончено?! Боже, смилуйся надо мной!..
Носилки остановились. Капитан приказал мне выйти. Дрожа от страха, я ожидала побоев, насилия, издевательств. Но мне только сухо приказали по дощатым мосткам подняться на корабль.
Я успела оглядеться. Это была пустынная бухта. Вокруг не видно было ни души, кроме разбойников и меня. Бесполезно было звать на помощь. Надо вытерпеть все до конца!
На палубе мне не позволили оставаться долго. Представьте себе ужас, охвативший меня с новой силой, когда меня повели вниз по узкой деревянной лесенке. Я уже видела себя оскверненной, изнасилованной. Я вспомнила, как еще в детстве размышляла над непристойным вопросом, испытывает ли мать греховное наслаждение, отдаваясь священнику. Неужели Господь сейчас покарает меня за те детские мои прегрешения? Но тут я вспомнила мудрые слова отца Курро о милосердии Господнем. Я укрепила свой дух горячей молитвой. Господь заботится обо мне. Я всегда нахожусь под его защитой.
Меня оставили в трюме, заперев дверь. Здесь было темно. Вскоре я ощутила какое-то шевеление на стенах и на полу. Крысы! Пусть! Пусть крысы, голод, сырость, пусть! Господь благ и милосерд! Он не допустит моего падения, он позволит мне сохранить девственность!..
Не помню, сколько времени мы плыли. Изредка открывалось отверстие в потолке и мне бросали заплесневелый хлеб. Воды не давали, я слизывала сырость с деревянных стенок.
Однажды в отверстии показалось лицо, и я услышала голос капитана:
– Если вы, сеньорита, желаете что-либо сообщить мне о Мигеле Таранто и Ане де Монтойя, советую вам не медлить. После этого вы получите нормальную пищу и постель.
Шатаясь от слабости, я приподнялась с пола.
– Мне очень жаль, – произнесла я слабым голосом. – Но мне и вправду нечего сообщить вам. Я не знаю, где находятся Мигель Таранто и Ана де Монтойя.
Люк громко захлопнулся. Некоторое время я не получала даже заплесневелого хлеба и уже решила, что меня ждет голодная смерть. Но затем мне снова начали бросать хлеб. Наверное, капитан должен был довезти меня в живых. Но куда? В Мадрид? Морем? Странно. У меня было в достатке времени для того, чтобы предаваться размышлениям.
Нет, не в Мадрид везут меня. Но куда же? Возможно, маркиз де Монтойя ждет в условленном месте и меня доставят именно туда. Но, поразмыслив хорошенько, я пришла к иному выводу. Эти разбойники везут меня в какое-то свое логово. Там они будут держать меня, стремясь вытянуть из маркиза побольше денег. Да, именно так. (Так оно и оказалось.)
Когда корабль наконец встал на якорь, я была еле жива. Должно быть, я походила на скелет. Мне страшно было видеть мои костлявые руки. Яркий дневной свет ослеплял меня.
И снова я оказалась в совершенно пустынном месте, где нечего было рассчитывать на чью бы то ни было помощь. Меня снова посадили в закрытые носилки. Я стискивала зубы, кусала пальцы, чтобы не лишиться чувств. Я поняла, что носилки несут по ровным мощеным улицам. Я слышала характерный шум большого города. Но это не был мой родной Мадрид, это я осознала твердо. Но тогда где же я? Что будет со мной? Внезапно пришла мысль о матери. Бедная моя мать!
Чувствует ли она, какие страшные муки угрожают ее несчастной дочери? Господи, сохрани нас обеих!..
Смутно помню, как меня грубо высадили из носилок. Затем какие-то женщины тащили меня почти волоком вверх по лестнице. Я услышала визгливый старушечий голос:
– Что вы с ней сделали, мерзавцы?! Она мне нужна живая! Или я плохо втолковала: живая!
Уже знакомые мне мужские голоса смущенно оправдывались.
Женщины куда-то несли меня на руках. Я помнила, как они раздели и вымыли меня. Мужчин не было. Меня уложили в постель. Я беспомощно плакала. Одна из женщин поила меня с ложки бульоном. Затем я провалилась в сон, напоминавший скорее обморочное забытье.
Наутро я пришла в себя по-прежнему слабой и измученной. Снова какая-то женщина кормила меня и ухаживала за мной. Она при этом не произносила ни слова. А я ни о чем не спрашивала ее. Я знала, что мне все равно не скажут правду. Я страшно ослабла. Мне было все равно. Господь уберег мое тело от скверны. В безмерном своем милосердии он спасет меня.
Не знаю, сколько времени прошло. Я начала поправляться. Теперь я ела сама, сидя в постели и опираясь на подушки. Меня хорошо кормили и ни о чем не спрашивали. Я была молода и сильна. Состояние мое улучшалось день ото дня. Прошло еще время, и мне позволили спуститься в сад. Это было удивительно!
Я впервые за много дней услышала человеческий голос. Ухаживавшая за мной женщина спросила, не желаю ли я спуститься в сад. Я не сразу поняла, что именно она говорит. Сначала я различила просто какие-то непонятные мне звуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Хороша маркиза! Цыганское отродье! – бросил капитан. Теперь в голосе его звучало раздражение.
– Ничего! – попытался приободрить своих приятелей первый голос. – Старую-то девку мы умыкнули!
– Вспахать бы ее, чтоб знала! – внезапно озлобился капитан.
– Это дело не наше, – бросил второй. Прикажет маркиз – вспашем. Да я бы еще за это денег потребовал. Этакую уродину вспахать – денег стоит!
Остальные с отвратительным хохотом тронули коней. Вскоре они ускакали вперед. Что я чувствовала, сидя в покачивающихся носилках?!
Я в руках разбойников. Я подло обманута. И кто же нанял этих гнусных безнравственных людей? Не кто иной, как благородный маркиз дон Хосе де Монтойя! Боже, что со мной будет?! Боже!..
Я презирала свою бедную мать за то, что она сожительствовала с духовным лицом. Неужели теперь мне суждено сделаться жертвой разнузданного насилия?
Иные безнравственные люди полагают искренне, что для женщины самое важное – чтобы ее считали красивой и соблазнительной. Конечно, я не могу поручиться за других женщин, но о себе могу сказать честно и откровенно: когда я услышала, как разбойники поносят мою внешность, я вздохнула с некоторым облегчением.
«Боже! Сделай меня еще более уродливой! Сделай так, чтобы любой мужчина отшатывался в испуге от меня!» – молилась я.
Я и в ранней юности не заботилась о своей внешности, а живя в селении и вовсе перестала интересоваться собой, даже в зеркало почти не гляделась. Мне кажется, женщина смотрится в зеркало и украшает себя, когда желает кому-то понравиться, а я для себя уже ничего не хотела. Я была счастлива счастьем Мигеля и Аны…
Носилки раскачивались. Спуск продолжался. Страх мучил меня. Я знала, что должна готовиться к смерти. Но мне так не хотелось умирать! Живо представились мне невинные ласки двоих малышей: Аниты и Мигели-то. Как это было чудесно, когда они обнимали меня теплыми ручками за шею, нежно целовали мягкими губками, плакали, когда я уходила к себе. Как я любила играть с ними!.. Неужели все кончено?! Боже, смилуйся надо мной!..
Носилки остановились. Капитан приказал мне выйти. Дрожа от страха, я ожидала побоев, насилия, издевательств. Но мне только сухо приказали по дощатым мосткам подняться на корабль.
Я успела оглядеться. Это была пустынная бухта. Вокруг не видно было ни души, кроме разбойников и меня. Бесполезно было звать на помощь. Надо вытерпеть все до конца!
На палубе мне не позволили оставаться долго. Представьте себе ужас, охвативший меня с новой силой, когда меня повели вниз по узкой деревянной лесенке. Я уже видела себя оскверненной, изнасилованной. Я вспомнила, как еще в детстве размышляла над непристойным вопросом, испытывает ли мать греховное наслаждение, отдаваясь священнику. Неужели Господь сейчас покарает меня за те детские мои прегрешения? Но тут я вспомнила мудрые слова отца Курро о милосердии Господнем. Я укрепила свой дух горячей молитвой. Господь заботится обо мне. Я всегда нахожусь под его защитой.
Меня оставили в трюме, заперев дверь. Здесь было темно. Вскоре я ощутила какое-то шевеление на стенах и на полу. Крысы! Пусть! Пусть крысы, голод, сырость, пусть! Господь благ и милосерд! Он не допустит моего падения, он позволит мне сохранить девственность!..
Не помню, сколько времени мы плыли. Изредка открывалось отверстие в потолке и мне бросали заплесневелый хлеб. Воды не давали, я слизывала сырость с деревянных стенок.
Однажды в отверстии показалось лицо, и я услышала голос капитана:
– Если вы, сеньорита, желаете что-либо сообщить мне о Мигеле Таранто и Ане де Монтойя, советую вам не медлить. После этого вы получите нормальную пищу и постель.
Шатаясь от слабости, я приподнялась с пола.
– Мне очень жаль, – произнесла я слабым голосом. – Но мне и вправду нечего сообщить вам. Я не знаю, где находятся Мигель Таранто и Ана де Монтойя.
Люк громко захлопнулся. Некоторое время я не получала даже заплесневелого хлеба и уже решила, что меня ждет голодная смерть. Но затем мне снова начали бросать хлеб. Наверное, капитан должен был довезти меня в живых. Но куда? В Мадрид? Морем? Странно. У меня было в достатке времени для того, чтобы предаваться размышлениям.
Нет, не в Мадрид везут меня. Но куда же? Возможно, маркиз де Монтойя ждет в условленном месте и меня доставят именно туда. Но, поразмыслив хорошенько, я пришла к иному выводу. Эти разбойники везут меня в какое-то свое логово. Там они будут держать меня, стремясь вытянуть из маркиза побольше денег. Да, именно так. (Так оно и оказалось.)
Когда корабль наконец встал на якорь, я была еле жива. Должно быть, я походила на скелет. Мне страшно было видеть мои костлявые руки. Яркий дневной свет ослеплял меня.
И снова я оказалась в совершенно пустынном месте, где нечего было рассчитывать на чью бы то ни было помощь. Меня снова посадили в закрытые носилки. Я стискивала зубы, кусала пальцы, чтобы не лишиться чувств. Я поняла, что носилки несут по ровным мощеным улицам. Я слышала характерный шум большого города. Но это не был мой родной Мадрид, это я осознала твердо. Но тогда где же я? Что будет со мной? Внезапно пришла мысль о матери. Бедная моя мать!
Чувствует ли она, какие страшные муки угрожают ее несчастной дочери? Господи, сохрани нас обеих!..
Смутно помню, как меня грубо высадили из носилок. Затем какие-то женщины тащили меня почти волоком вверх по лестнице. Я услышала визгливый старушечий голос:
– Что вы с ней сделали, мерзавцы?! Она мне нужна живая! Или я плохо втолковала: живая!
Уже знакомые мне мужские голоса смущенно оправдывались.
Женщины куда-то несли меня на руках. Я помнила, как они раздели и вымыли меня. Мужчин не было. Меня уложили в постель. Я беспомощно плакала. Одна из женщин поила меня с ложки бульоном. Затем я провалилась в сон, напоминавший скорее обморочное забытье.
Наутро я пришла в себя по-прежнему слабой и измученной. Снова какая-то женщина кормила меня и ухаживала за мной. Она при этом не произносила ни слова. А я ни о чем не спрашивала ее. Я знала, что мне все равно не скажут правду. Я страшно ослабла. Мне было все равно. Господь уберег мое тело от скверны. В безмерном своем милосердии он спасет меня.
Не знаю, сколько времени прошло. Я начала поправляться. Теперь я ела сама, сидя в постели и опираясь на подушки. Меня хорошо кормили и ни о чем не спрашивали. Я была молода и сильна. Состояние мое улучшалось день ото дня. Прошло еще время, и мне позволили спуститься в сад. Это было удивительно!
Я впервые за много дней услышала человеческий голос. Ухаживавшая за мной женщина спросила, не желаю ли я спуститься в сад. Я не сразу поняла, что именно она говорит. Сначала я различила просто какие-то непонятные мне звуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123