Рядом с ним стояли двое местных жителей с топорами.
«Наверное, его казнят», – подумал я.
А что же будет со мной и с доньей Консепсион?
Местный жрец заговорил, обращаясь ко мне:
– Добро и зло, – сказал он, – понятия относительные. И, соответственно, относительны понятия воздаяния за добро и зло. И уж совсем смешны понятия мести и благодарности. Ты можешь считать, что этот человек (он указал на отца Сесильи) будет наказан за то, что желал отнять у меня власть. Хотя он виноват лишь в том, что оказался слабее меня. Ты можешь считать себя наказанным, хотя ты всего лишь живешь, как живут многие…
– Прошу вас, – тихо произнес я, – отпустите мать моей жены. В чем вы считаете ее виноватой?
– Я? Ни в чем. Виноватой ее считает она, – жрец указал на мулатку Хуану.
– Хуана! – взмолился я, – пощади несчастную женщину. Она исполнит слово, данное тебе. Ты будешь свободна.
– Поздно! – бросила Хуана и скрылась в чаще.
Я понял, что донья Консепсион погибнет. Но я все еще надеялся уцелеть сам.
То, что произошло потом, нельзя вспоминать без чувства ужаса. Я впервые рассказываю об этом…
Я ободряюще сжала руку отца. Он судорожно вздохнул и продолжал свой рассказ:
– На моих глазах отец Сесильи был разрублен топорами. Затем его тело разделали, кусками насадили на вертела и начали жарить. Что было дальше? Целую неделю меня держали в шалаше и заставляли поедать мясо этого человека. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал бы мне, что я сделаюсь людоедом, я бы не поверил. И вот я целую неделю был людоедом. Когда эта страшная неделя завершилась, жрец подал мне несколько статуэток, вот таких, как та, что ты только что держала в руках…
Я резко вздрогнула.
– Да, вот таких. Он сказал мне, что это изображение демона памяти и что я должен держать по одной такой статуэтке в каждой спальне своего дома. Если я не буду это делать, случится беда. А вырезаны эти безделушки не из слоновой кости, но из человеческой кости…
Охваченная немым ужасом, я обмерла. Меня пугала эта комната, такая на вид уютная и спокойная. Меня пугал мой родной отец, этот на первый взгляд достойный и сдержанный человек. Я почувствовала, как начинаю дрожать. Да, в том мире, где я жила прежде, все не проявлялось в такой парадоксальной и гротескной открытости.
– Я напугал тебя, Эмбер. – Отец протягивал ко мне ладонь, не касаясь меня, понимая, что сейчас я не вынесу его прикосновения.
– Да, мне страшно. Но это пройдет. Скажи мне, а что сталось с мулаткой Хуаной, узнали ли вы о судьбе доньи Консепсион?
– Нет. Обе они исчезли. Я полагаю, мулатка убила донью Консепсион и осталась жить в местном племени. Впрочем, простолюдины утверждают, будто далеко за городом есть заброшенное поместье, владельцы которого были давно убиты. В этом поместье, якобы, порою видят призрак женщины-колдуньи. Она убивает всякого, кто появится там…
Я хотела еще о чем-то спросить, постепенно вернуться к обыденности; но тут звон колокольчика призвал нас к ужину.
Я решительно приблизилась к отцу и помогла ему встать.
Глава тридцать четвертая
С моей служанкой Сесильей у меня установились дружеские отношения. Настолько дружеские, что моя верная Нэн даже пыталась ревновать меня.
– Да что же, неужели я хуже этой чернокожей! – возмущалась она. – Разве я не выручала вас в самые трудные минуты? И вот теперь вы пренебрегаете мной!
– Как тебе не стыдно, Нэн?! – урезонивала я ее. – Я никогда не забываю о тебе. Более того, я доверила тебе детей, самое дорогое, что у меня есть!
Нэн успокаивалась, но втихомолку все же продолжала ворчать.
Тут была виновна и сама Сесилья. Озорная девчонка, она в шутку передразнивала лондонские манеры Нэн. Она делала это без всякой злобы, но Нэн все равно немного сердилась.
Я выучилась испанскому языку, и по вечерам Сесилья часто приносила мне книги из библиотеки доньи Инес. Испанская литература нравилась мне.
Однажды, читая драму Кальдерона о красавице Хулии, превратившейся в демоническую женщину, я снова подумала об истории мулатки Хуаны и доньи Консепсион.
«Что-то здесь нечисто! Почему Хуана так желала отомстить донье Консепсион? Только потому, что та не исполнила своего обещания отпустить ее на свободу? И эти слухи о страшном заброшенном доме…»
Я решила разговорить Сесилью. У меня всегда было убеждение, что слуги знают гораздо больше о тайнах своих господ, нежели того хотелось бы последним.
В тот вечер Сесилья раздевала меня, готовя ко сну.
– Я бы хотела поговорить с тобой, Сесилья, – начала я издалека.
– Да, ваша светлость. Я к вашим услугам.
– Заплети мне косы на ночь, а потом садись вот сюда, на диван, и мы поговорим.
Сесилья так и сделала. Она скромно присела на краешек дивана и приготовилась слушать меня. Но я-то предполагала, что сама буду слушать ее.
– Ты читала пьесу нашего любимого Кальдерона о прекрасной Хулии и ее страшном превращении?
– Да, ваша светлость.
– Тебе было интересно?
– Да, ваша светлость. И донье Инес было интересно. И страшно нам обеим было. Я читала ей вслух.
– А как ты думаешь, Сесилья, могло бы что-нибудь подобное произойти в действительности?
– Не знаю, ваша светлость. Но… вряд ли. Это все слишком волшебно.
В голосе девушки я уловила напряженность, уже мне знакомую. Не так-то легко будет заставить ее разговориться.
– Сесилья, я уже знаю, как исчезли донья Консепсион и Хуана. Ты, конечно, слышала о них.
Девушка вскинула руки, пытаясь опровергнуть мои слова, но я ласково взяла ее за кисти и вернула ее руки на колени, где они спокойно лежали только что.
– Я клянусь, Сесилья, об этом никто не узнает! Расскажи мне, почему Хуана так ненавидела донью Консепсион? Ведь ты все знаешь. Прошу тебя!
Еще некоторое время Сесилья упиралась, но в конце концов сдалась. Ей даже льстило, что я, госпожа, герцогиня, упрашиваю ее.
– Ну вот, – начала Сесилья. – Я знаю, что донья Инес рассказывала вам о том, почему ее семье пришлось покинуть Испанию. (Поистине эти слуги ухитрялись слышать все на свете.) Она, конечно, сказала о том, как оскорбила ее группа молодых придворных, а главными зачинщиками были Исабель и Октавио, в которого донья Инес была влюблена. Инес обо всем рассказала старшей придворной даме, своей родственнице донье Элеоноре. Виновные попали в опалу, но и самой Инес пришлось покинуть дворец.
– Это я знаю.
– Да. Но есть кое-что такое, чего не знает и сама донья Инес.
– Что же это может быть?
– А вот что! Мать доньи Инес, донья Консепсион, была женщиной очень гордой, знатностью своей гордилась. Когда ее двоюродная сестра донья Элеонора рассказала ей об унижении Инес, донья Консепсион решила, что месть не совершилась. В услужении у доньи Консепсион находилась мулатка Хуана, которую донья Консепсион все обещала отпустить на свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
«Наверное, его казнят», – подумал я.
А что же будет со мной и с доньей Консепсион?
Местный жрец заговорил, обращаясь ко мне:
– Добро и зло, – сказал он, – понятия относительные. И, соответственно, относительны понятия воздаяния за добро и зло. И уж совсем смешны понятия мести и благодарности. Ты можешь считать, что этот человек (он указал на отца Сесильи) будет наказан за то, что желал отнять у меня власть. Хотя он виноват лишь в том, что оказался слабее меня. Ты можешь считать себя наказанным, хотя ты всего лишь живешь, как живут многие…
– Прошу вас, – тихо произнес я, – отпустите мать моей жены. В чем вы считаете ее виноватой?
– Я? Ни в чем. Виноватой ее считает она, – жрец указал на мулатку Хуану.
– Хуана! – взмолился я, – пощади несчастную женщину. Она исполнит слово, данное тебе. Ты будешь свободна.
– Поздно! – бросила Хуана и скрылась в чаще.
Я понял, что донья Консепсион погибнет. Но я все еще надеялся уцелеть сам.
То, что произошло потом, нельзя вспоминать без чувства ужаса. Я впервые рассказываю об этом…
Я ободряюще сжала руку отца. Он судорожно вздохнул и продолжал свой рассказ:
– На моих глазах отец Сесильи был разрублен топорами. Затем его тело разделали, кусками насадили на вертела и начали жарить. Что было дальше? Целую неделю меня держали в шалаше и заставляли поедать мясо этого человека. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал бы мне, что я сделаюсь людоедом, я бы не поверил. И вот я целую неделю был людоедом. Когда эта страшная неделя завершилась, жрец подал мне несколько статуэток, вот таких, как та, что ты только что держала в руках…
Я резко вздрогнула.
– Да, вот таких. Он сказал мне, что это изображение демона памяти и что я должен держать по одной такой статуэтке в каждой спальне своего дома. Если я не буду это делать, случится беда. А вырезаны эти безделушки не из слоновой кости, но из человеческой кости…
Охваченная немым ужасом, я обмерла. Меня пугала эта комната, такая на вид уютная и спокойная. Меня пугал мой родной отец, этот на первый взгляд достойный и сдержанный человек. Я почувствовала, как начинаю дрожать. Да, в том мире, где я жила прежде, все не проявлялось в такой парадоксальной и гротескной открытости.
– Я напугал тебя, Эмбер. – Отец протягивал ко мне ладонь, не касаясь меня, понимая, что сейчас я не вынесу его прикосновения.
– Да, мне страшно. Но это пройдет. Скажи мне, а что сталось с мулаткой Хуаной, узнали ли вы о судьбе доньи Консепсион?
– Нет. Обе они исчезли. Я полагаю, мулатка убила донью Консепсион и осталась жить в местном племени. Впрочем, простолюдины утверждают, будто далеко за городом есть заброшенное поместье, владельцы которого были давно убиты. В этом поместье, якобы, порою видят призрак женщины-колдуньи. Она убивает всякого, кто появится там…
Я хотела еще о чем-то спросить, постепенно вернуться к обыденности; но тут звон колокольчика призвал нас к ужину.
Я решительно приблизилась к отцу и помогла ему встать.
Глава тридцать четвертая
С моей служанкой Сесильей у меня установились дружеские отношения. Настолько дружеские, что моя верная Нэн даже пыталась ревновать меня.
– Да что же, неужели я хуже этой чернокожей! – возмущалась она. – Разве я не выручала вас в самые трудные минуты? И вот теперь вы пренебрегаете мной!
– Как тебе не стыдно, Нэн?! – урезонивала я ее. – Я никогда не забываю о тебе. Более того, я доверила тебе детей, самое дорогое, что у меня есть!
Нэн успокаивалась, но втихомолку все же продолжала ворчать.
Тут была виновна и сама Сесилья. Озорная девчонка, она в шутку передразнивала лондонские манеры Нэн. Она делала это без всякой злобы, но Нэн все равно немного сердилась.
Я выучилась испанскому языку, и по вечерам Сесилья часто приносила мне книги из библиотеки доньи Инес. Испанская литература нравилась мне.
Однажды, читая драму Кальдерона о красавице Хулии, превратившейся в демоническую женщину, я снова подумала об истории мулатки Хуаны и доньи Консепсион.
«Что-то здесь нечисто! Почему Хуана так желала отомстить донье Консепсион? Только потому, что та не исполнила своего обещания отпустить ее на свободу? И эти слухи о страшном заброшенном доме…»
Я решила разговорить Сесилью. У меня всегда было убеждение, что слуги знают гораздо больше о тайнах своих господ, нежели того хотелось бы последним.
В тот вечер Сесилья раздевала меня, готовя ко сну.
– Я бы хотела поговорить с тобой, Сесилья, – начала я издалека.
– Да, ваша светлость. Я к вашим услугам.
– Заплети мне косы на ночь, а потом садись вот сюда, на диван, и мы поговорим.
Сесилья так и сделала. Она скромно присела на краешек дивана и приготовилась слушать меня. Но я-то предполагала, что сама буду слушать ее.
– Ты читала пьесу нашего любимого Кальдерона о прекрасной Хулии и ее страшном превращении?
– Да, ваша светлость.
– Тебе было интересно?
– Да, ваша светлость. И донье Инес было интересно. И страшно нам обеим было. Я читала ей вслух.
– А как ты думаешь, Сесилья, могло бы что-нибудь подобное произойти в действительности?
– Не знаю, ваша светлость. Но… вряд ли. Это все слишком волшебно.
В голосе девушки я уловила напряженность, уже мне знакомую. Не так-то легко будет заставить ее разговориться.
– Сесилья, я уже знаю, как исчезли донья Консепсион и Хуана. Ты, конечно, слышала о них.
Девушка вскинула руки, пытаясь опровергнуть мои слова, но я ласково взяла ее за кисти и вернула ее руки на колени, где они спокойно лежали только что.
– Я клянусь, Сесилья, об этом никто не узнает! Расскажи мне, почему Хуана так ненавидела донью Консепсион? Ведь ты все знаешь. Прошу тебя!
Еще некоторое время Сесилья упиралась, но в конце концов сдалась. Ей даже льстило, что я, госпожа, герцогиня, упрашиваю ее.
– Ну вот, – начала Сесилья. – Я знаю, что донья Инес рассказывала вам о том, почему ее семье пришлось покинуть Испанию. (Поистине эти слуги ухитрялись слышать все на свете.) Она, конечно, сказала о том, как оскорбила ее группа молодых придворных, а главными зачинщиками были Исабель и Октавио, в которого донья Инес была влюблена. Инес обо всем рассказала старшей придворной даме, своей родственнице донье Элеоноре. Виновные попали в опалу, но и самой Инес пришлось покинуть дворец.
– Это я знаю.
– Да. Но есть кое-что такое, чего не знает и сама донья Инес.
– Что же это может быть?
– А вот что! Мать доньи Инес, донья Консепсион, была женщиной очень гордой, знатностью своей гордилась. Когда ее двоюродная сестра донья Элеонора рассказала ей об унижении Инес, донья Консепсион решила, что месть не совершилась. В услужении у доньи Консепсион находилась мулатка Хуана, которую донья Консепсион все обещала отпустить на свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123