Вот это, я понимаю, выдержка, не то что у меня. А вообще-то,
по секрету вам скажу, - он наклонился и зашептал ей на ухо, - он мужик
ничего, можете не сомневаться.
Маша весело рассмеялась.
- А я и не сомневаюсь.
- Ну, хорош шептаться, - проворчал я. - Тоже мне - трёх слов не
проронил. Зато сейчас наверстал за все предыдущие часы.
- Всё, всё, молчу, - зачастил Арнольд, дурачась. - Забылся. Каюсь.
- Поужинаете с нами? - предложила Маша гостю. - Я пельменей наварила.
Сибирских, с маслом.
- Не откажусь, дорогая хозяюшка. Давно я пельмешек не едал.
"Во, заливает!" - подумал я. После сегодняшнего краха моих шахматных
надежд настроение у меня было никудышнее, но беззаботная болтовня Арнольда
делала своё дело: тучи на моём горизонте постепенно рассеивались, а
честолюбивые планы, связанные с чемпионским титулом, казались теперь такой
пустой, никчемной, бессмысленной суетой, что я даже рассмеялся.
- Смейся, смейся, - сказал Арнольд, - только настоящих сибирских
пельменей, я уверен, тебе отведывать не приходилось, это лишь коренным
сибирякам дано.
Маша направилась было на кухню, но я остановил её жестом руки.
- Может, по случаю приезда дорогого гостя... а?.. у нас, кажется,
где-то было, с майских праздников оставалось...
Маша нарочито сердито покачала головой.
- Ну что с вами поделаешь! Ладно уж, раз такое дело - и я к вам
присоединюсь.
- Вот это по-нашему! - в один голос воскликнули мы с Арнольдом.
- Какое единство взглядов и вкусов! - рассмеялась Маша и вышла.
"А розы-то стоят!" - подумал Арнольд, кивая на букет космических
цветов. Я смущённо опустил глаза.
"Стоят... Только, знаешь, я чуть было их..."
"Знаю, всё знаю. Главное - что ты всё понял".
"Спасибо Маше, она их спасла".
"У тебя прекрасная жена. Береги её".
Через четверть часа мы уже сидели втроём за столом, с аппетитом
уминая горячие пельмени, запивая их мускатом и весело болтая о всякой
чепухе. А по телевизору тем временем, создавая удачный фон нашей
непринуждённой беседе, шла то ли двадцатая, то ли тридцать пятая серия
бразильского киносериала "Рабыня Изаура".
Арнольд сыпал перлами красноречия и был сама любезность. По-моему, он
не ударил бы в грязь лицом и на приёме у самого папы римского. По крайней
мере, от его молчаливости не осталось и следа. Словом, вечер пролетел
удачно и незаметно, и когда Арнольд вдруг стал прощаться, я с удивлением
обнаружил, что скоро полночь.
- Я провожу, - сказал я, одеваясь.
- Вы на машине, Арнольд Иванович? - опросила Маша. - А то, знаете,
милиция...
- Нет, что вы, Мария Константиновна, какая там машина! Да вы не
волнуйтесь, я совершенно трезв. - Он понизил голос до шёпота. - Я на
летающей тарелке.
Она улыбнулась и погрозила ему пальцем.
- Ах вы, хитрец! Только знаете, Арнольд Иванович, никому не говорите,
что вы на этой, на тарелочке прилетели.
Арнольд рассмеялся, а я, честно говоря, замер от неожиданности.
- Это почему же? - поинтересовался гость.
- Всё равно никто не поверит, - сказала Маша. - Слишком уж вы земной
- наш, словом. Скорее, Николай за инопланетянина сойдёт, чем вы.
Арнольд от души расхохотался.
- Позволите счесть это за комплимент? - спросил он, нахохотавшись
вволю.
- Разумеется! - ответила Маша. - Разумеется, это ваше достоинство. К
сожалению, не каждый человек может называться настоящим землянином... Я
надеюсь, ваша тарелочка ещё посетит наше скромное обиталище?
Арнольд сразу стал серьёзным.
- Я не хотел бы обнадёживать вас, Мария Константиновна, но если у
меня появится хоть малейшая возможность повидать вас с Николаем, я
обязательно воспользуюсь ею. Признаюсь, я бы очень хотел этого. Поверьте, -
если, конечно, вы сможете поверить человеку, которого впервые увидели лишь
несколько часов назад, - вы с Николаем - самые близкие для меня люди. Я
ведь один в мире, как перст - ни друзей, ни родных, ни семьи. Всё летаю по
свету, как... - Он махнул рукой.
- Приезжайте! Мы будем вас ждать. Правда, Коля?
- Правда, - кивнул я.
- Не обещаю, - ответил Арнольд, - но очень, очень буду стараться.
Прощайте, любезная хозяюшка!..
Когда мы вышли на улицу, я спросил его:
- Ты правда прилетишь ещё, Арнольд?
Он грустно покачал головой.
- Нет, Николай, больше мы не увидимся. Скоро закончится эксперимент,
и всякие контакты с тобой станут невозможными. Это закон. Но, поверь, я не
кривил душой, когда называл вас с Машей самыми близкими для меня людьми. У
меня действительно никого, кроме вас, нет. Так уж сложилась моя судьба.
- Жаль. Очень жаль... Постой, Арнольд, а где ж твоя тарелка-то?
- Да здесь недалеко, за углом.
- Как, ты её прямо так, на улице, и оставил? - удивился я.
- Зачем на улице? Здесь у вас стройка есть, так на ней, если не
ошибаюсь, не то что случайного прохожего - строителя увидеть невозможно.
Как это у вас называется - стройка века, что ли? По-моему, точнее не
назовешь, боюсь даже, что и за век не управятся. Так вот на этой стройке я
и оставил свою колымагу.
При призрачном свете луны мы добрались, наконец, до заброшенной
стройки, проникли сквозь дыру в заборе на её территорию и увидели звездолёт
- тот самый звездолёт, при взгляде на который у меня вдруг сжалось сердце.
Мы обнялись - в последний раз.
- Прощай, Арнольд!
- Прощай, Николай!
Через десять минут космический аппарат бесшумно поднялся с покинутого
строителями фундамента недостроенного дома и унёс в безбрежные просторы
Вселенной моего лучшего и единственного друга - теперь уже навсегда.
Звездолёт пришельцев растаял в ночной мгле, словно призрак.
Я медленно поплёлся домой, пиная пустую консервную банку по ночной
московской улице. Какой-то нервный тип высунулся из окна и выразил не очень
вежливое пожелание, чтобы я сходил куда-то очень и очень далеко и надолго,
но я не расслышал - куда именно. Мне было грустно.
Глава десятая
Никаких особенных причин не ездить в эти выходные на рыбалку у меня
не было. Я просто забыл о ней, а когда вспомнил, поезд, как говорится, уже
ушёл. Из головы не выходил визит Арнольда и его слова о том, что мы больше
никогда не увидимся. И зачем он их сказал? Ведь мог бы обнадёжить, как
обнадёживает врач обречённого больного. И был бы это уже не обман, а акт
гуманности. Впрочем, у них там на Большом Колесе истина, возможно, дороже
самой гуманной, самой человечной лжи - кто знает?
Маша не мешала мне предаваться грусти и печальным мыслям, безошибочно
постигая моё состояние не умом, а каким-то чисто женским, интуитивным
чутьём, которое её никогда не обманывало. Весь день сыпал мерзкий,
холодный, напоминающий осень дождь, ещё больше усугубляя моё гадкое
расположение духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
по секрету вам скажу, - он наклонился и зашептал ей на ухо, - он мужик
ничего, можете не сомневаться.
Маша весело рассмеялась.
- А я и не сомневаюсь.
- Ну, хорош шептаться, - проворчал я. - Тоже мне - трёх слов не
проронил. Зато сейчас наверстал за все предыдущие часы.
- Всё, всё, молчу, - зачастил Арнольд, дурачась. - Забылся. Каюсь.
- Поужинаете с нами? - предложила Маша гостю. - Я пельменей наварила.
Сибирских, с маслом.
- Не откажусь, дорогая хозяюшка. Давно я пельмешек не едал.
"Во, заливает!" - подумал я. После сегодняшнего краха моих шахматных
надежд настроение у меня было никудышнее, но беззаботная болтовня Арнольда
делала своё дело: тучи на моём горизонте постепенно рассеивались, а
честолюбивые планы, связанные с чемпионским титулом, казались теперь такой
пустой, никчемной, бессмысленной суетой, что я даже рассмеялся.
- Смейся, смейся, - сказал Арнольд, - только настоящих сибирских
пельменей, я уверен, тебе отведывать не приходилось, это лишь коренным
сибирякам дано.
Маша направилась было на кухню, но я остановил её жестом руки.
- Может, по случаю приезда дорогого гостя... а?.. у нас, кажется,
где-то было, с майских праздников оставалось...
Маша нарочито сердито покачала головой.
- Ну что с вами поделаешь! Ладно уж, раз такое дело - и я к вам
присоединюсь.
- Вот это по-нашему! - в один голос воскликнули мы с Арнольдом.
- Какое единство взглядов и вкусов! - рассмеялась Маша и вышла.
"А розы-то стоят!" - подумал Арнольд, кивая на букет космических
цветов. Я смущённо опустил глаза.
"Стоят... Только, знаешь, я чуть было их..."
"Знаю, всё знаю. Главное - что ты всё понял".
"Спасибо Маше, она их спасла".
"У тебя прекрасная жена. Береги её".
Через четверть часа мы уже сидели втроём за столом, с аппетитом
уминая горячие пельмени, запивая их мускатом и весело болтая о всякой
чепухе. А по телевизору тем временем, создавая удачный фон нашей
непринуждённой беседе, шла то ли двадцатая, то ли тридцать пятая серия
бразильского киносериала "Рабыня Изаура".
Арнольд сыпал перлами красноречия и был сама любезность. По-моему, он
не ударил бы в грязь лицом и на приёме у самого папы римского. По крайней
мере, от его молчаливости не осталось и следа. Словом, вечер пролетел
удачно и незаметно, и когда Арнольд вдруг стал прощаться, я с удивлением
обнаружил, что скоро полночь.
- Я провожу, - сказал я, одеваясь.
- Вы на машине, Арнольд Иванович? - опросила Маша. - А то, знаете,
милиция...
- Нет, что вы, Мария Константиновна, какая там машина! Да вы не
волнуйтесь, я совершенно трезв. - Он понизил голос до шёпота. - Я на
летающей тарелке.
Она улыбнулась и погрозила ему пальцем.
- Ах вы, хитрец! Только знаете, Арнольд Иванович, никому не говорите,
что вы на этой, на тарелочке прилетели.
Арнольд рассмеялся, а я, честно говоря, замер от неожиданности.
- Это почему же? - поинтересовался гость.
- Всё равно никто не поверит, - сказала Маша. - Слишком уж вы земной
- наш, словом. Скорее, Николай за инопланетянина сойдёт, чем вы.
Арнольд от души расхохотался.
- Позволите счесть это за комплимент? - спросил он, нахохотавшись
вволю.
- Разумеется! - ответила Маша. - Разумеется, это ваше достоинство. К
сожалению, не каждый человек может называться настоящим землянином... Я
надеюсь, ваша тарелочка ещё посетит наше скромное обиталище?
Арнольд сразу стал серьёзным.
- Я не хотел бы обнадёживать вас, Мария Константиновна, но если у
меня появится хоть малейшая возможность повидать вас с Николаем, я
обязательно воспользуюсь ею. Признаюсь, я бы очень хотел этого. Поверьте, -
если, конечно, вы сможете поверить человеку, которого впервые увидели лишь
несколько часов назад, - вы с Николаем - самые близкие для меня люди. Я
ведь один в мире, как перст - ни друзей, ни родных, ни семьи. Всё летаю по
свету, как... - Он махнул рукой.
- Приезжайте! Мы будем вас ждать. Правда, Коля?
- Правда, - кивнул я.
- Не обещаю, - ответил Арнольд, - но очень, очень буду стараться.
Прощайте, любезная хозяюшка!..
Когда мы вышли на улицу, я спросил его:
- Ты правда прилетишь ещё, Арнольд?
Он грустно покачал головой.
- Нет, Николай, больше мы не увидимся. Скоро закончится эксперимент,
и всякие контакты с тобой станут невозможными. Это закон. Но, поверь, я не
кривил душой, когда называл вас с Машей самыми близкими для меня людьми. У
меня действительно никого, кроме вас, нет. Так уж сложилась моя судьба.
- Жаль. Очень жаль... Постой, Арнольд, а где ж твоя тарелка-то?
- Да здесь недалеко, за углом.
- Как, ты её прямо так, на улице, и оставил? - удивился я.
- Зачем на улице? Здесь у вас стройка есть, так на ней, если не
ошибаюсь, не то что случайного прохожего - строителя увидеть невозможно.
Как это у вас называется - стройка века, что ли? По-моему, точнее не
назовешь, боюсь даже, что и за век не управятся. Так вот на этой стройке я
и оставил свою колымагу.
При призрачном свете луны мы добрались, наконец, до заброшенной
стройки, проникли сквозь дыру в заборе на её территорию и увидели звездолёт
- тот самый звездолёт, при взгляде на который у меня вдруг сжалось сердце.
Мы обнялись - в последний раз.
- Прощай, Арнольд!
- Прощай, Николай!
Через десять минут космический аппарат бесшумно поднялся с покинутого
строителями фундамента недостроенного дома и унёс в безбрежные просторы
Вселенной моего лучшего и единственного друга - теперь уже навсегда.
Звездолёт пришельцев растаял в ночной мгле, словно призрак.
Я медленно поплёлся домой, пиная пустую консервную банку по ночной
московской улице. Какой-то нервный тип высунулся из окна и выразил не очень
вежливое пожелание, чтобы я сходил куда-то очень и очень далеко и надолго,
но я не расслышал - куда именно. Мне было грустно.
Глава десятая
Никаких особенных причин не ездить в эти выходные на рыбалку у меня
не было. Я просто забыл о ней, а когда вспомнил, поезд, как говорится, уже
ушёл. Из головы не выходил визит Арнольда и его слова о том, что мы больше
никогда не увидимся. И зачем он их сказал? Ведь мог бы обнадёжить, как
обнадёживает врач обречённого больного. И был бы это уже не обман, а акт
гуманности. Впрочем, у них там на Большом Колесе истина, возможно, дороже
самой гуманной, самой человечной лжи - кто знает?
Маша не мешала мне предаваться грусти и печальным мыслям, безошибочно
постигая моё состояние не умом, а каким-то чисто женским, интуитивным
чутьём, которое её никогда не обманывало. Весь день сыпал мерзкий,
холодный, напоминающий осень дождь, ещё больше усугубляя моё гадкое
расположение духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43