Усадив его на этот престол, они кучками сложили к его ногам манго и ямс. Воздух наполнился запахом этих плодов и перемешивался с запахом жарившегося для свадебного пиршества мяса жертвенных животных.
Среди них находилась его мать, и Паз понимал, что его прежние отношения с ней исчерпаны, что личина этакого саркастичного разгильдяя, под которой он прятался от нее всю свою сознательную жизнь, с него слетела, ибо полубогам не дано дурачить друг друга ложными обличьями.
Народу в помещение набивалось все больше, и там становилось жарко. Пазу дали стакан и велели выпить: оказалось, это не вода, а водка aguardiente, напиток Ошоси. Над его верхней губой выступил пот. Появились барабанщики, троица мужчин с очень черной кожей. Они поприветствовали santero и установили свои инструменты – могучий барабан ива, другой, поменьше, итотеле, и третий, маленький, оконкойо, – на устроенном в дальнем конце комнаты деревянном помосте.
Как это обычно бывает у африканцев, все началось словно между делом, само по себе. Вдруг, будто ни с того ни с сего, послышался пробирающий до мозга костей стук ива, который тут же подхватили другие барабаны и тыквы в руках santero, сплетаясь в древний, замысловатый узор музыкального языка santos. Иле затянули песнь, обращенную к Ешу-Елеггуа, Стражу Врат.
Аго, аго, аго, иле аго. Открой, открой, открой.
Паз сидел на своем стуле, подобном трону, думая о своей матери и о ком-то еще, кого когда-то давно назвали Джимми Пазом, о человеке, имевшем ребенка, женатом на враче. Он был довольно симпатичным парнем, хоть и хитрожопым. Он думал и гадал: могло ли то, былое вместилище, которое сейчас танцевало перед ним, снова принять в себя то, чем он стал теперь?
Песнопение звучало все громче, все более настоятельно. Люди ритмично раскачивались, старшие женщины, посвященные Ешу, танцевали перед Пазом. Песнь призывала Ошоси снизойти и взять свою новую невесту. Глаза Паза заливало потом, и он заморгал, чтобы прояснить зрение. Это помогло мало: фигуры людей, расплывающиеся и дрожащие, выглядели все более зловеще. А в сознании его тем временем звучал тихий, допытывающийся голос, и Паз вынужден был признать – да, он прошел-таки через этот весьма утомительный ритуал. Да, он осознает преимущества очищения и признает это как символ некой новой степени зрелости, символ некоего возвращения к своим афро-кубинским корням, и да, это его действительно изменило. В определенном отношении сделало лучше, и он даже представил себе, разумеется в терминах рационального знания, как разъясняет все это своей жене. Но в разгар этого воображаемого разговора (порожденного ужасом, который Паз еще не желал признать своим) Ошоси, Повелитель Зверей, прошел сквозь врата незримого мира и вошел Пазу в голову.
Теперь Паз понял, что существует истинная девственность, нетронутость, несравненно более глубокая, чем отсутствие сексуального опыта, с которым иные носятся как курица с яйцом. Что способность соприкоснуться с глубинной сущностью бытия заложена в человеке с рождения, однако почти каждый в нынешнем мире так и не пробуждает ее в себе до самой могилы. Представление о том, что мир таков, каким он представлен в наших ощущениях, что мы постоянно пребываем в собственных головах, что вера есть выбор, который мы делаем посредством нашего сознания, – все это исчезло в первые же секунды, едва ориша проник в его тело. Тут-то до него дошло, что используемое ритуальное понятие «новобрачная» вовсе не было просто фигурой речи. Божество овладело им, кажется, не насильственно, но неотвратимо, с тем чтобы он уже больше никогда не был прежним.
Паз и раньше видел людей, одержимых ориша, и всегда полагал, что, когда ориша проявляет себя, человек находится в беспамятстве, но оказалось, что это не совсем так. Он пребывал вне своего тела, бесплотный дух, ощущавший лишь мягкий, доброжелательный интерес к тому, что это тело делает. А оно там знай танцевало себе перед троном, под песнь барабанов. Танец продолжался долго, и Паз видел, как его тело выделывало такие коленца, на какие в норме было решительно неспособно.
Затем Паз снова оказался во плоти, и люди помогали ему стоять, потому что ноги его не держали и он насквозь пропотел. В паху и суставах чувствовалось тепло, и вообще ощущение было такое, будто он часами занимался любовью.
Они усадили его на его трон, после чего Джулия, madrinas и santero говорили с ним о его новой жизни, о связанных с ней эвос – ритуальных задачах и ограничениях. Так прошел el dia de la coronacion, день венчания. За ним настал el dia del medio, день середины, посвященный празднованию. Представители мира сантерии со всего Майами наносили ему визиты и приносили поздравления, простираясь ниц перед Ошоси в образе Паза.
Паз обнаружил, что быть божеством ему по нраву. Пришла его матушка. Между ними состоялась долгая беседа на данную тему, в ходе которой он оказался способен весело признать, что был не прав чуть ли не во всем, но и мать его смогла сделать то же в отношении совершенных ею, пока она его поднимала, ошибок. Над всем этим они вместе по-доброму посмеялись.
Следующий день был el dia del Ita, день ита. Италеро, очень старый мужчина с темно-коричневой кожей, в незапятнанном белом одеянии, войдя, разбросал по циновке раковины каури и, по тому, как они выпали, предсказал Пазу его дальнейшую жизнь с ее опасностями, неудачами и триумфами.
Что-то из услышанного Паза удивило, но остальное казалось приемлемой проекцией его нынешнего состояния. Он спросил италеро насчет ягуаров и дочерей, получив обычный, характерный для всех оракулов невразумительный ответ. Очевидно, для Паза процедура закончилась вне зависимости от его решения. Он будет зависеть от его ориша. Теперь, встретившись со своей сущностью, Паз думал, что это не так уж плохо.
19
В то время как Паз становился божеством, Мойе, проскользнув незамеченным мимо нанятой охраны, появился в спальне Ибанеса. Мойе приготовился к явлению Ягуара, но Ягуар все не прибывал.
В данном случае в этом не было необходимости. Ибанес проснулся от своего обычного ночного кошмара, увидел маленького индейца, понял, кто это, и мигом вспомнил, что случилось с его коллегами. Обмочившись от страха, бизнесмен пообещал распустить компанию «Консуэла» и никогда больше не покушаться на деревья в заповеднике Паксто.
Он говорил по-испански, и Мойе его понимал. Мойе порывался уйти, но этот человек все продолжал говорить. Мойе заметил за мертвыми людьми эту особенность: у них в обычае заполнять воздух словами, когда все, что необходимо, уже сказано. Ибанес говорил, что, хотя «Консуэла» не будет вырубать Паксто, это не значит, что этого не станут делать другие. Существует множество лесозаготовительных компаний, но дело не в них. Это Хуртадо приводит все в движение, у Хуртадо имеются связи с правительством Колумбии, Хуртадо подкупает и партизан, и военизированные формирования, которые с этими повстанцами воюют, Хуртадо хочет очистить Паксто от лесов и их обитателей, чтобы выращивать там коку и для других целей, о чем он и рассказывает сейчас Мойе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124