Я не могу допустить, чтобы она видела, как ее старик ставит на себе крест. Забудь о том, чтобы преуспеть на рынке, все это по большому счету неважно, вырасти в собственных глазах я могу и во сне, а вот когда проснусь и увижу окружающий мир, то выяснится, что я для него не приспособлен. Мне обязательно нужно показать ей, что и мужчинам свойственна внутренняя красота и честность.
В бокале налито на два пальца, потом еще на два пальца, потом еще на два, и глазом не успеешь моргнуть, как оприходуешь большую часть бутылки. Поэтому я решительно отодвигаю старину Джонни, чтобы не наливать еще бокал. Мне хочется заснуть, чтобы в голове не шумело. Впрочем, если уж на то пошло, я вообще не хочу спать, хочу лежать с открытыми глазами, с ясной головой. Если меня посетят мысли, пусть они будут настоящими.
Одна приходит – я просто слабовольный мерзавец, только и всего! Мне все-таки удается не наливать в бокал больше, чем на два пальца, и я отхлебываю из него мелкими глотками, глоточками, чтобы бодрствовать теперь всю ночь напролет.
Черт, а здорово я наловчился обманывать самого себя! Настоящий мастер своего дела! Тут я не притворяюсь.
Конечно, оставляя бутылку в сторону, я начинаю придираться к самому себе по поводу и без повода и вообще критически отношусь к собственной персоне. Скотт Рэй стоит у меня перед глазами, как живой, мне нужно летать как на крыльях, а не помирать, причем даже не смертью храбрых, а хныча, словно побитый щенок.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
– Рассматривается ходатайство о повторном судебном разбирательстве с заслушиванием свидетелей по делу штата Нью-Мексико против Дженсена, Патерно, Хикса и Ковальски. Заседание объявляется открытым. Председательствует судья Луис Мартинес. Прошу всех встать.
Наконец-то! После поворотов, тупиков, разочарований, когда двери одна за другой захлопывались у нас перед носом, после того как нам сказали, что этого никогда не будет, мы снова в том же зале суда, в компании всех тех, кто был с нами в прошлый раз. Очень давно. Так оно и есть, уже больше двух лет прошло с того вечера, когда в первый раз позвонил Робертсон. Черт побери, с тех пор я успел разругаться с компаньонами и уйти из фирмы, оформил развод с женой, присутствовал при отъезде дочери и проиграл самый важный процесс в своей жизни! Впрочем, чему быть, того не миновать, только бы удача улыбнулась нам, только бы на этот раз дела сложились получше. Сейчас решается все. Я не питаю иллюзий, подачи апелляций затянутся на многие годы, но если я и сейчас ничего не сделаю, не вытащу мужиков из петли, опираясь на новых свидетелей и новые сведения, то не сделаю этого уже никогда. И тогда они умрут в тюрьме, очередные жертвы властей штата.
– Вы не на суде, – инструктирует нас Мартинес. – Мы собрались здесь не для того, чтобы определить, кто прав, а кто виноват.
Робертсон восседает в центре стола, за которым собрались представители обвинения. На нем шикарный, без морщинки, костюм в полоску, который он надевает для суда, он недавно подстригся, воскресный загар свидетельствует, что перед вами пышущий здоровьем, крепкий мужчина. Вот одежду Моузби, который сидит рядом, да и весь его вид, образцом элегантности и добропорядочности никак не назовешь.
За несколько минут до встречи Робертсон подошел ко мне в коридоре.
– Пока дыши свободно, – предупредил он. – На этот раз я не ограничусь тем, что размажу тебя по стенке, Уилл. Я намерен унизить тебя.
Я и бровью не повел. Постараюсь не угодить в его ловушку, защита изложит свои аргументы, чтобы добиться оправдания подсудимых, а его аргументы нас не касаются. Да у него и нет аргументов, они ему не нужны. Он может сидеть себе и время от времени задавать вопросы нашим свидетелям. По его мнению, мы просто удим рыбу на крючок без наживки, делая последнюю отчаянную попытку – авось что-нибудь да попадется!
– При подобном разбирательстве, – уточняет Мартинес, – обвинению нет необходимости доказывать виновность подсудимых так, чтобы в ней не осталось ни малейших сомнений. Это происходит на стадии суда. Сегодня мы собрались потому, что стало известно о новых уликах, которые могут привести нас к необходимости пересмотреть выводы, сделанные на предыдущем суде. Если их сочтут достаточно важными, тогда может быть назначено повторное судебное разбирательство.
Рокеры в наручниках и голубых тюремных комбинезонах вместе со мной и Мэри-Лу сидят за столом, где располагаются представители защиты.
В последний раз.
2
– Вызовите Риту Гомес.
И вот она снова подходит к месту для дачи свидетельских показаний, наша Вечная мучительница. Ни вызывающих платьев, ни пышных причесок, как в первый раз, когда всходила на этот эшафот, ни туши для ресниц в целый дюйм толщиной, ни туфель на высоких каблуках с ремешками вокруг щиколоток, на которые так западают мужики. Сегодня на всеобщее обозрение она предстает в своем первозданном виде: сыпь на лице, потрескавшиеся губы и так далее в том же духе. Эта крошка прошла длинный путь, причем все больше по наклонной плоскости.
– Клянетесь ли вы?..
Положив руку на Библию, она приносит присягу. Она проделывает это так же, как и в первый раз, с той же, как тогда, убежденностью.
На столе передо мной лежит текст ее показаний на предыдущем процессе. Чушь собачья, которую она наговорила и из-за которой четверых мужиков приговорили к смерти. На секунду я приподнимаю его, чувствуя, как лживые страницы скользят между пальцами, словно мертвые, ломкие листья. Где-нибудь на диких просторах штата Вашингтон срубили дерево, чтобы изготовить из него бумагу и напечатать на ней эту чушь; может, это было взрослое дерево, которому от роду многие сотни лет, оно давало тень, в которой можно было укрыться, и кислород. То был живой организм, поддерживающий жизнь, а теперь он мертв и пошел на то, чтобы отнять жизнь у ни в чем не повинных людей.
Одинокий Волк смотрит, как она сидит на дубовом стуле, – подавленная, съежившаяся, испуганная фигурка, вновь оказавшаяся в большой, страшной пещере.
– Черт побери, она совсем не изменилась! – восклицает он.
– Нет, изменилась, – отвечаю я. – Ты и понятия не имеешь, как сильно.
– А мне кажется, какой она была, такой и осталась. Та же сучка, которая двух слов связать не может!
– Вот запоет, тогда и увидишь, как сильно она изменилась.
– Вот когда запоет, тогда и поглядим, – с сомнением в голосе отвечает он. Она уже дважды подставила их – сначала во время суда, а затем не явившись на судебное слушание. И теперь, по их мнению, она тоже может их подставить. Ничего хорошего ждать от нее не приходится.
Рита тщательно избегает встречаться с ними взглядом. Она попытается их спасти, но не хочет никаких контактов – ни зрительных, ни каких-либо еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
В бокале налито на два пальца, потом еще на два пальца, потом еще на два, и глазом не успеешь моргнуть, как оприходуешь большую часть бутылки. Поэтому я решительно отодвигаю старину Джонни, чтобы не наливать еще бокал. Мне хочется заснуть, чтобы в голове не шумело. Впрочем, если уж на то пошло, я вообще не хочу спать, хочу лежать с открытыми глазами, с ясной головой. Если меня посетят мысли, пусть они будут настоящими.
Одна приходит – я просто слабовольный мерзавец, только и всего! Мне все-таки удается не наливать в бокал больше, чем на два пальца, и я отхлебываю из него мелкими глотками, глоточками, чтобы бодрствовать теперь всю ночь напролет.
Черт, а здорово я наловчился обманывать самого себя! Настоящий мастер своего дела! Тут я не притворяюсь.
Конечно, оставляя бутылку в сторону, я начинаю придираться к самому себе по поводу и без повода и вообще критически отношусь к собственной персоне. Скотт Рэй стоит у меня перед глазами, как живой, мне нужно летать как на крыльях, а не помирать, причем даже не смертью храбрых, а хныча, словно побитый щенок.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
– Рассматривается ходатайство о повторном судебном разбирательстве с заслушиванием свидетелей по делу штата Нью-Мексико против Дженсена, Патерно, Хикса и Ковальски. Заседание объявляется открытым. Председательствует судья Луис Мартинес. Прошу всех встать.
Наконец-то! После поворотов, тупиков, разочарований, когда двери одна за другой захлопывались у нас перед носом, после того как нам сказали, что этого никогда не будет, мы снова в том же зале суда, в компании всех тех, кто был с нами в прошлый раз. Очень давно. Так оно и есть, уже больше двух лет прошло с того вечера, когда в первый раз позвонил Робертсон. Черт побери, с тех пор я успел разругаться с компаньонами и уйти из фирмы, оформил развод с женой, присутствовал при отъезде дочери и проиграл самый важный процесс в своей жизни! Впрочем, чему быть, того не миновать, только бы удача улыбнулась нам, только бы на этот раз дела сложились получше. Сейчас решается все. Я не питаю иллюзий, подачи апелляций затянутся на многие годы, но если я и сейчас ничего не сделаю, не вытащу мужиков из петли, опираясь на новых свидетелей и новые сведения, то не сделаю этого уже никогда. И тогда они умрут в тюрьме, очередные жертвы властей штата.
– Вы не на суде, – инструктирует нас Мартинес. – Мы собрались здесь не для того, чтобы определить, кто прав, а кто виноват.
Робертсон восседает в центре стола, за которым собрались представители обвинения. На нем шикарный, без морщинки, костюм в полоску, который он надевает для суда, он недавно подстригся, воскресный загар свидетельствует, что перед вами пышущий здоровьем, крепкий мужчина. Вот одежду Моузби, который сидит рядом, да и весь его вид, образцом элегантности и добропорядочности никак не назовешь.
За несколько минут до встречи Робертсон подошел ко мне в коридоре.
– Пока дыши свободно, – предупредил он. – На этот раз я не ограничусь тем, что размажу тебя по стенке, Уилл. Я намерен унизить тебя.
Я и бровью не повел. Постараюсь не угодить в его ловушку, защита изложит свои аргументы, чтобы добиться оправдания подсудимых, а его аргументы нас не касаются. Да у него и нет аргументов, они ему не нужны. Он может сидеть себе и время от времени задавать вопросы нашим свидетелям. По его мнению, мы просто удим рыбу на крючок без наживки, делая последнюю отчаянную попытку – авось что-нибудь да попадется!
– При подобном разбирательстве, – уточняет Мартинес, – обвинению нет необходимости доказывать виновность подсудимых так, чтобы в ней не осталось ни малейших сомнений. Это происходит на стадии суда. Сегодня мы собрались потому, что стало известно о новых уликах, которые могут привести нас к необходимости пересмотреть выводы, сделанные на предыдущем суде. Если их сочтут достаточно важными, тогда может быть назначено повторное судебное разбирательство.
Рокеры в наручниках и голубых тюремных комбинезонах вместе со мной и Мэри-Лу сидят за столом, где располагаются представители защиты.
В последний раз.
2
– Вызовите Риту Гомес.
И вот она снова подходит к месту для дачи свидетельских показаний, наша Вечная мучительница. Ни вызывающих платьев, ни пышных причесок, как в первый раз, когда всходила на этот эшафот, ни туши для ресниц в целый дюйм толщиной, ни туфель на высоких каблуках с ремешками вокруг щиколоток, на которые так западают мужики. Сегодня на всеобщее обозрение она предстает в своем первозданном виде: сыпь на лице, потрескавшиеся губы и так далее в том же духе. Эта крошка прошла длинный путь, причем все больше по наклонной плоскости.
– Клянетесь ли вы?..
Положив руку на Библию, она приносит присягу. Она проделывает это так же, как и в первый раз, с той же, как тогда, убежденностью.
На столе передо мной лежит текст ее показаний на предыдущем процессе. Чушь собачья, которую она наговорила и из-за которой четверых мужиков приговорили к смерти. На секунду я приподнимаю его, чувствуя, как лживые страницы скользят между пальцами, словно мертвые, ломкие листья. Где-нибудь на диких просторах штата Вашингтон срубили дерево, чтобы изготовить из него бумагу и напечатать на ней эту чушь; может, это было взрослое дерево, которому от роду многие сотни лет, оно давало тень, в которой можно было укрыться, и кислород. То был живой организм, поддерживающий жизнь, а теперь он мертв и пошел на то, чтобы отнять жизнь у ни в чем не повинных людей.
Одинокий Волк смотрит, как она сидит на дубовом стуле, – подавленная, съежившаяся, испуганная фигурка, вновь оказавшаяся в большой, страшной пещере.
– Черт побери, она совсем не изменилась! – восклицает он.
– Нет, изменилась, – отвечаю я. – Ты и понятия не имеешь, как сильно.
– А мне кажется, какой она была, такой и осталась. Та же сучка, которая двух слов связать не может!
– Вот запоет, тогда и увидишь, как сильно она изменилась.
– Вот когда запоет, тогда и поглядим, – с сомнением в голосе отвечает он. Она уже дважды подставила их – сначала во время суда, а затем не явившись на судебное слушание. И теперь, по их мнению, она тоже может их подставить. Ничего хорошего ждать от нее не приходится.
Рита тщательно избегает встречаться с ними взглядом. Она попытается их спасти, но не хочет никаких контактов – ни зрительных, ни каких-либо еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146