Он по очереди рассматривает каждый и, внимательно изучив, возвращает мне.
– Взгляните на эти ранения, доктор Шугармэн, – прошу я, указывая на несколько ран, видных на разных снимках. – Как, по-вашему, каким оружием они нанесены?
– Это ножевые ранения. Их нанесли либо чем-то таким, что напоминает охотничий нож, либо каким-то предметом из кухонной утвари. Видно, что некоторые раны рваные, – указывает он на эти места на снимках.
Я смотрю, куда он показывает, но не вижу разницы. Мартинес знаком просит передать ему фотографии и, щурясь, в свою очередь разглядывает их.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, доктор.
– Неспециалисту трудно понять, о чем речь. Принесите лупу, и я покажу, в чем тут дело.
Мы ждем, пока судебный пристав ищет лупу и, найдя, вручает ее Шугармэну, который встает с места, становясь на одном уровне с Мартинесом.
– Вот смотрите, – говорит Шугармэн, показывая на нужное место палочкой, которую достал из кармана, чтобы пояснять свои замысловатые высказывания. – Вот, вот и вот.
Мартинес сощуривается, стараясь сосредоточиться.
– Да, – говорит он. – Теперь вижу. А что это означает?
– Две вещи. Во-первых, все ранения были нанесены одним и тем же ножом – рваные раны слишком похожи одна на другую.
– Хорошо, согласен, – отвечает Мартинес.
В отличие от них, я не смотрю на снимки, поскольку вчера вечером мы с Шугармэном уже говорили об этом. А вот Робертсон всем телом подался вперед, усевшись на самый кончик стула. Со стороны он напоминает гончую, которая сделала мертвую стойку в ожидании своей очереди.
Краешком глаза вижу, как в глубине зала открывается дверь. Стараясь не шуметь, входит Грэйд и садится на скамью в последнем ряду. Перехватив мой взгляд, он отворачивается.
Я снова обращаюсь к Шугармэну.
– Хотите еще что-нибудь сказать, доктор Шугармэн?
– Эти раны были нанесены уже после смерти пострадавшего.
Я снова перевожу взгляд на Грэйда. Бледный как полотно, он смотрит прямо перед собой.
– После смерти, – повторяю я.
– Да.
– Потому что у пострадавшего не было кровотечения.
– Да, но это не самая главная причина.
– А в чем состоит главная причина?
– Все эти раны абсолютно одинаковы. Они одного и того же размера, одной и той же формы.
– Но ведь это вызвано тем, что орудием убийства был один и тот же нож, не так ли?
Он раздраженно качает головой.
– Причина, по которой все раны одного и того же размера и формы, заключается в том, что этот парень был уже мертв. Трупы не шевелятся.
– А как же тогда быть с теорией «раскаленных ножей», которую выдвинул доктор Грэйд? Из нее следует, что кровь на ранах свернулась.
– Это невозможно.
– Почему?
– Вы – живой человек, кто-то пытается пырнуть вас раскаленным добела ножом. Не имеет значения, сколько людей пытаются вас удержать, все равно вы будете сопротивляться изо всех сил, извиваться всем телом, как рыба, пытающаяся сорваться с крючка. И кожа в том месте, где в нее вошел нож, окажется тогда порвана. В этом случае раны обязательно должны быть рваными, с зазубренными краями, особенно если на ноже тоже есть зазубрины. Из-за этого вы раздерете себе все тело, пока не ослабеете настолько, что уже не сможете сопротивляться. Ни одно из этих ранений само по себе не было смертельным, а так непременно и произошло бы в том случае, если бы нож поразил аорту или сонную артерию.
– Его не зарезали, – твердо говорит он. – Если он и был убит, то выстрелом в голову. Ножевые ранения были нанесены через некоторое время после того, как он был убит. Все ранения одного и того же размера, так и должно было быть.
Мартинес слушает показания Шугармэна как зачарованный, в то время как Робертсон пристально всматривается в фотографии.
Подойдя к столу, за которым сидят представители защиты, я беру копию журнальной статьи с теорией «раскаленных ножей» и передаю статью Шугармэну.
– Вам попадалась на глаза эта статья?
– Вы мне ее уже показывали вчера вечером.
– А до того?
– Да.
– Не помните, когда именно?
– Сразу после публикации. Вскоре после этого я и пришел к тем выводам, которые излагаю сейчас.
– А как вы к ней отнеслись?
– Когда отсмеялся? Мне казалось, что это самая безответственная галиматья, с которой я сталкивался за всю свою профессиональную карьеру. К тому же очень опасная.
– Вы поверили тому, что в ней говорилось?
– Нет, разумеется. Ее написал явный дилетант, не имеющий никакого отношения к медицинской науке.
– А к какому выводу пришли другие специалисты в области судебной медицины?
– К тем же, что и я. Это плод воображения какого-то неуча.
– Кто-нибудь из ваших коллег-патологоанатомов не попытался выступить с опровержением фактов, содержащихся в статье?
– Да. Я попытался.
– И что вы предприняли?
– Провел серию экспериментов, в результате которых не только у меня самого, но и у ряда моих коллег не осталось ни малейших сомнений в том, что такой теории просто не может быть, она не имеет под собой никаких оснований. Этого просто не могло быть.
– Вы опубликовали свои выводы?
– Да.
Подойдя к столу представителей защиты, я беру медицинский журнал и передаю ему.
– Это ваша статья?
– Да, моя.
– Ваша честь, я хотел бы приобщить ее к делу. Статья была опубликована в «Американском журнале по вопросам патологии», в номере за ноябрь 1983 года.
Я передаю журнал Мартинесу, который смотрит на заголовок.
– Этот журнал считается одним из наиболее авторитетных для специалистов вашей области, не так ли? – спрашиваю я.
– Да.
– Он не стал бы публиковать ничего такого, что не опиралось бы на конкретные факты и грешило бы против истины?
– Он никогда бы не опубликовал ничего, даже отдаленно похожего на эту чушь! – размахивает он статьей с теорией «раскаленных ножей».
– Тогда как бы вы охарактеризовали эту теорию, доктор?
– Если бы мы с вами и еще двумя закадычными приятелями сидели у костра, я охарактеризовал бы ее как бред. Этим я никого не хочу обидеть, Ваша честь, – улыбаясь, говорит он Мартинесу. – Если рассуждать с точки зрения науки, то в ней столько же правды, сколько в теории, согласно которой Земля плоская. Сущий вздор, основанный на незнании фактов! Во всей стране не найти ни одного более или менее известного патологоанатома, который согласился бы подписаться под таким утверждением. – Он делает паузу. – Мне тяжело говорить это по отношению к одному из коллег, тем более что речь идет о Милте Грэйде, пользующемся столь высокой репутацией, но я был просто поражен, узнав, что в своих показаниях он решил исходить именно из этой теории.
– Тем более что после нее по горячим следам появилась ваша статья, – добавляю я.
– Мне кажется, доктор Грэйд ее не читал. Меня это удивляет, потому что этот журнал читают все специалисты в данной области.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Взгляните на эти ранения, доктор Шугармэн, – прошу я, указывая на несколько ран, видных на разных снимках. – Как, по-вашему, каким оружием они нанесены?
– Это ножевые ранения. Их нанесли либо чем-то таким, что напоминает охотничий нож, либо каким-то предметом из кухонной утвари. Видно, что некоторые раны рваные, – указывает он на эти места на снимках.
Я смотрю, куда он показывает, но не вижу разницы. Мартинес знаком просит передать ему фотографии и, щурясь, в свою очередь разглядывает их.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, доктор.
– Неспециалисту трудно понять, о чем речь. Принесите лупу, и я покажу, в чем тут дело.
Мы ждем, пока судебный пристав ищет лупу и, найдя, вручает ее Шугармэну, который встает с места, становясь на одном уровне с Мартинесом.
– Вот смотрите, – говорит Шугармэн, показывая на нужное место палочкой, которую достал из кармана, чтобы пояснять свои замысловатые высказывания. – Вот, вот и вот.
Мартинес сощуривается, стараясь сосредоточиться.
– Да, – говорит он. – Теперь вижу. А что это означает?
– Две вещи. Во-первых, все ранения были нанесены одним и тем же ножом – рваные раны слишком похожи одна на другую.
– Хорошо, согласен, – отвечает Мартинес.
В отличие от них, я не смотрю на снимки, поскольку вчера вечером мы с Шугармэном уже говорили об этом. А вот Робертсон всем телом подался вперед, усевшись на самый кончик стула. Со стороны он напоминает гончую, которая сделала мертвую стойку в ожидании своей очереди.
Краешком глаза вижу, как в глубине зала открывается дверь. Стараясь не шуметь, входит Грэйд и садится на скамью в последнем ряду. Перехватив мой взгляд, он отворачивается.
Я снова обращаюсь к Шугармэну.
– Хотите еще что-нибудь сказать, доктор Шугармэн?
– Эти раны были нанесены уже после смерти пострадавшего.
Я снова перевожу взгляд на Грэйда. Бледный как полотно, он смотрит прямо перед собой.
– После смерти, – повторяю я.
– Да.
– Потому что у пострадавшего не было кровотечения.
– Да, но это не самая главная причина.
– А в чем состоит главная причина?
– Все эти раны абсолютно одинаковы. Они одного и того же размера, одной и той же формы.
– Но ведь это вызвано тем, что орудием убийства был один и тот же нож, не так ли?
Он раздраженно качает головой.
– Причина, по которой все раны одного и того же размера и формы, заключается в том, что этот парень был уже мертв. Трупы не шевелятся.
– А как же тогда быть с теорией «раскаленных ножей», которую выдвинул доктор Грэйд? Из нее следует, что кровь на ранах свернулась.
– Это невозможно.
– Почему?
– Вы – живой человек, кто-то пытается пырнуть вас раскаленным добела ножом. Не имеет значения, сколько людей пытаются вас удержать, все равно вы будете сопротивляться изо всех сил, извиваться всем телом, как рыба, пытающаяся сорваться с крючка. И кожа в том месте, где в нее вошел нож, окажется тогда порвана. В этом случае раны обязательно должны быть рваными, с зазубренными краями, особенно если на ноже тоже есть зазубрины. Из-за этого вы раздерете себе все тело, пока не ослабеете настолько, что уже не сможете сопротивляться. Ни одно из этих ранений само по себе не было смертельным, а так непременно и произошло бы в том случае, если бы нож поразил аорту или сонную артерию.
– Его не зарезали, – твердо говорит он. – Если он и был убит, то выстрелом в голову. Ножевые ранения были нанесены через некоторое время после того, как он был убит. Все ранения одного и того же размера, так и должно было быть.
Мартинес слушает показания Шугармэна как зачарованный, в то время как Робертсон пристально всматривается в фотографии.
Подойдя к столу, за которым сидят представители защиты, я беру копию журнальной статьи с теорией «раскаленных ножей» и передаю статью Шугармэну.
– Вам попадалась на глаза эта статья?
– Вы мне ее уже показывали вчера вечером.
– А до того?
– Да.
– Не помните, когда именно?
– Сразу после публикации. Вскоре после этого я и пришел к тем выводам, которые излагаю сейчас.
– А как вы к ней отнеслись?
– Когда отсмеялся? Мне казалось, что это самая безответственная галиматья, с которой я сталкивался за всю свою профессиональную карьеру. К тому же очень опасная.
– Вы поверили тому, что в ней говорилось?
– Нет, разумеется. Ее написал явный дилетант, не имеющий никакого отношения к медицинской науке.
– А к какому выводу пришли другие специалисты в области судебной медицины?
– К тем же, что и я. Это плод воображения какого-то неуча.
– Кто-нибудь из ваших коллег-патологоанатомов не попытался выступить с опровержением фактов, содержащихся в статье?
– Да. Я попытался.
– И что вы предприняли?
– Провел серию экспериментов, в результате которых не только у меня самого, но и у ряда моих коллег не осталось ни малейших сомнений в том, что такой теории просто не может быть, она не имеет под собой никаких оснований. Этого просто не могло быть.
– Вы опубликовали свои выводы?
– Да.
Подойдя к столу представителей защиты, я беру медицинский журнал и передаю ему.
– Это ваша статья?
– Да, моя.
– Ваша честь, я хотел бы приобщить ее к делу. Статья была опубликована в «Американском журнале по вопросам патологии», в номере за ноябрь 1983 года.
Я передаю журнал Мартинесу, который смотрит на заголовок.
– Этот журнал считается одним из наиболее авторитетных для специалистов вашей области, не так ли? – спрашиваю я.
– Да.
– Он не стал бы публиковать ничего такого, что не опиралось бы на конкретные факты и грешило бы против истины?
– Он никогда бы не опубликовал ничего, даже отдаленно похожего на эту чушь! – размахивает он статьей с теорией «раскаленных ножей».
– Тогда как бы вы охарактеризовали эту теорию, доктор?
– Если бы мы с вами и еще двумя закадычными приятелями сидели у костра, я охарактеризовал бы ее как бред. Этим я никого не хочу обидеть, Ваша честь, – улыбаясь, говорит он Мартинесу. – Если рассуждать с точки зрения науки, то в ней столько же правды, сколько в теории, согласно которой Земля плоская. Сущий вздор, основанный на незнании фактов! Во всей стране не найти ни одного более или менее известного патологоанатома, который согласился бы подписаться под таким утверждением. – Он делает паузу. – Мне тяжело говорить это по отношению к одному из коллег, тем более что речь идет о Милте Грэйде, пользующемся столь высокой репутацией, но я был просто поражен, узнав, что в своих показаниях он решил исходить именно из этой теории.
– Тем более что после нее по горячим следам появилась ваша статья, – добавляю я.
– Мне кажется, доктор Грэйд ее не читал. Меня это удивляет, потому что этот журнал читают все специалисты в данной области.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146