Для нас больше ничего не существует, вообще ничего, мы позабыли обо всех булавочных уколах, которыми время от времени напоминают о себе житейские проблемы. Работа, дети, прошлое, будущее – ничего этого сейчас не существует. Она обволакивает меня, исполняет каждое мое желание, доставляя невыразимое наслаждение.
Проходит по меньшей мере час, прежде чем я овладеваю ею. Наконец-то, хотя, впрочем, какое это имеет значение, ведь я хочу, чтобы это ощущение никогда меня не покидало!
Такой и должна быть настоящая любовь. В сорок лет она выглядит не так, как в двадцать, – в этом возрасте у тебя уже нет той безграничной животной энергии и выносливости, их сменяют всепоглощающая чувственность и стремление дарить удовольствие партнеру, и ты отдаешься им без остатка! Когда мы с ней трахались во время суда, ничего этого не было: мы трахнулись в первый раз. К счастью, получилось неплохо, так бывает не всегда, даже мы, заядлые бабники, это знаем, но, независимо от того, как получилось – хорошо или плохо, первый опыт сам по себе уже много значит.
Сейчас все по-другому. Если попытаться уложить наше чувство друг к другу в жесткие рамки и представить, как оно должно развиваться, ничего не получится. Так люди и влюбляются.
– Ты проголодалась? – спрашиваю я.
– Умираю с голоду. Только не трогай меня, я и так слишком возбуждена. Нет! Давай немного передохнем. – Она хватает меня за волосы, снова притягивая к себе так, что мы лежим лицом друг к другу.
– Ты такая красивая.
– Ты такой хороший.
– Не красивый?
– Симпатичный.
Мы снова целуемся, снова ласкаем друг друга, потом лежим на спине, сплетя пальцы рук, совсем выдохшиеся.
– На самом деле, я бы съел что-нибудь.
– На самом деле?
– На самом деле.
– На самом деле я бы тоже. Твой член. А еще я съела бы большущий сандвич и выпила бы «хайнекена».
– А я съел бы вишневый пирог. С мороженым. И в придачу орех-пекан с маслом.
– Ты говоришь так, будто накурился наркотиков.
– Так и есть. Когда я щекочу твою киску языком, у меня голова идет кругом, как после травки.
– Черт бы тебя побрал, Уилл! А как же романтика, вечно ты все опошляешь!
Спотыкаясь, я иду в ванную, чтобы налить себе стакан воды. Я не то чтобы идти, ползти на карачках не в состоянии.
– Я позвоню, чтобы нам принесли еду в номер, – говорит она.
– Хорошая мысль. А то мне неохота одеваться.
– Тем более что в обеденный зал тебя все равно не пустили бы.
– Это еще почему?
– Ты только посмотри на себя в зеркало! – хихикает она. – У тебя же на лице все открытым текстом написано.
– Что у меня написано? На каком лице?
– На лице завзятого бабника, у которого на уме одна только киска. А таким типам в общественные места отеля «Браун-палас» вход воспрещен!
На свете нет ничего, что можно сравнить с тем, как возникает любовь. Когда ты влюбляешься, чувствуешь, что влюбляешься, тебя неодолимо влечет к любимому человеку, тебе страстно хочется обладать им. Когда ты весь во власти желания дарить ему удовольствие, получать его самому, брать, отдавать. И когда, наконец, ты втайне терзаешься упоительными сомнениями, а на самом ли деле к тебе пришла любовь! Эти мысли то и дело проносятся у меня в голове, пока мы самозабвенно любим друг друга почти всю ночь напролет, почти до самого рассвета, пока наконец я вообще ни о чем не думаю, целиком отдавшись во власть эмоций, – все равно за мной никто не следит, никто не видит, что происходит, я сам решаю, что делать. Я весь, без остатка отдаюсь ей, как и она мне, всем телом откликаясь на мои ласки.
Она изумительно хороша в постели, да, она знает толк в любви, я понял это еще в тот, первый раз, когда мы спали вместе, но дело не только в этом, киска у нее все время мокрая, любовь ко мне и секс слились в ней воедино. Она жаждет доставлять мне наслаждение, дарить мне свою любовь. Мы с ней – прекрасная пара, наши тела льнут друг к другу, ее груди и киска тесно прижимаются к моей груди и члену, мы не перестаем целовать друг друга, наши ноги переплелись. От нее исходит аромат, который меня безмерно возбуждает, – не только от киски, но и от всего ее тела: подмышек, ног, впадин под грудями, ступней, ладоней, пальцев рун, пальцев ног. Я ласкаю ей влагалище, целую, потом она ласкает мне член, мы трахаемся, потом отдыхаем, всем телом прижавшись друг к другу, потом касаемся друг друга, начинаем легкие поглаживания, целуемся – и все повторяется заново.
Я и представить себе не мог, что нам будет так хорошо. В жизни все оказывается куда лучше, чем в мечтах.
В три часа мы просим по телефону принести в номер бутылку шампанского – «Дом Периньон», 175 долларов. Она расписывается на квитанции, мальчишка-коридорный, заступивший в ночное дежурство, получает от нее щедрые чаевые, к тому же у него встает член, он даже не пытается скрыть бугорок, вздувшийся на брюках, когда она, сидя по-турецки на кровати, расписывается на чеке, накинув поверх себя простыню, которая почти ничего не скрывает, смеясь после того, как он, пятясь, выходит из номера (не сводя с нее глаз), над тем, как у нее в фирме отнесутся к тому, что она включит эту цифру в отчет о расходах за время командировки. Мы пьем шампанское прямо из бутылки, поглядывая на телевизор, где тоже любовь, – показывают «Грозовой перевал». На душе у меня неспокойно, ну хватит, наверное, мы приглянулись какому-нибудь ангелу на небесах! Наверное, все ниспослано нам свыше – этот вечер, этот день, эта ночь.
Мы трахаемся еще раз, потом медленно засыпаем, ее рука нежно сжимает мне член и яички.
– Просыпайся, Уилл! – нараспев говорит она. – Кофе уже готов.
– И не собираюсь.
Не открывая глаз, я шарю рукой по кровати. Как это у человека, который и спал-то всего часа два, может быть такой веселый голос? Она отводит мою руку в сторону и сдергивает простыню.
– Ложись обратно, Мэри-Лу. Мы еще не занимались любовью сегодня утром. – Я слышу собственный голос – как у малыша, которому захотелось еще два пончика, облитых шоколадом, и который не хочет довольствоваться тем, что ему уже дали. Я хочу съесть все, все, что только есть в кондитерской.
– Ах ты, жадина! Мы с тобой уже занимались любовью в четыре утра, – напоминает она, как будто я об этом забыл.
– На улице было темно, поэтому, строго говоря, была еще ночь. Впрочем, разве тебе не все равно?
– Нет, не все равно, потому что утром у меня запланирована встреча. Рано утром.
– Ну так отмени ее.
– Рада бы, но не могу.
Я открываю глаза и приподнимаюсь, оперевшись на локоть. По тому, как она одета, я вижу, что она уже настроилась на работу.
– Ты прекрасно выглядишь. Даже когда одета.
– Спасибо. Ты тоже. Даже когда не одет. – Она присаживается на край кровати. – Но тебе пора бы уже и вставать.
– Не могу.
– Почему?
– Есть одно затруднение. – Я показываю пальцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Проходит по меньшей мере час, прежде чем я овладеваю ею. Наконец-то, хотя, впрочем, какое это имеет значение, ведь я хочу, чтобы это ощущение никогда меня не покидало!
Такой и должна быть настоящая любовь. В сорок лет она выглядит не так, как в двадцать, – в этом возрасте у тебя уже нет той безграничной животной энергии и выносливости, их сменяют всепоглощающая чувственность и стремление дарить удовольствие партнеру, и ты отдаешься им без остатка! Когда мы с ней трахались во время суда, ничего этого не было: мы трахнулись в первый раз. К счастью, получилось неплохо, так бывает не всегда, даже мы, заядлые бабники, это знаем, но, независимо от того, как получилось – хорошо или плохо, первый опыт сам по себе уже много значит.
Сейчас все по-другому. Если попытаться уложить наше чувство друг к другу в жесткие рамки и представить, как оно должно развиваться, ничего не получится. Так люди и влюбляются.
– Ты проголодалась? – спрашиваю я.
– Умираю с голоду. Только не трогай меня, я и так слишком возбуждена. Нет! Давай немного передохнем. – Она хватает меня за волосы, снова притягивая к себе так, что мы лежим лицом друг к другу.
– Ты такая красивая.
– Ты такой хороший.
– Не красивый?
– Симпатичный.
Мы снова целуемся, снова ласкаем друг друга, потом лежим на спине, сплетя пальцы рук, совсем выдохшиеся.
– На самом деле, я бы съел что-нибудь.
– На самом деле?
– На самом деле.
– На самом деле я бы тоже. Твой член. А еще я съела бы большущий сандвич и выпила бы «хайнекена».
– А я съел бы вишневый пирог. С мороженым. И в придачу орех-пекан с маслом.
– Ты говоришь так, будто накурился наркотиков.
– Так и есть. Когда я щекочу твою киску языком, у меня голова идет кругом, как после травки.
– Черт бы тебя побрал, Уилл! А как же романтика, вечно ты все опошляешь!
Спотыкаясь, я иду в ванную, чтобы налить себе стакан воды. Я не то чтобы идти, ползти на карачках не в состоянии.
– Я позвоню, чтобы нам принесли еду в номер, – говорит она.
– Хорошая мысль. А то мне неохота одеваться.
– Тем более что в обеденный зал тебя все равно не пустили бы.
– Это еще почему?
– Ты только посмотри на себя в зеркало! – хихикает она. – У тебя же на лице все открытым текстом написано.
– Что у меня написано? На каком лице?
– На лице завзятого бабника, у которого на уме одна только киска. А таким типам в общественные места отеля «Браун-палас» вход воспрещен!
На свете нет ничего, что можно сравнить с тем, как возникает любовь. Когда ты влюбляешься, чувствуешь, что влюбляешься, тебя неодолимо влечет к любимому человеку, тебе страстно хочется обладать им. Когда ты весь во власти желания дарить ему удовольствие, получать его самому, брать, отдавать. И когда, наконец, ты втайне терзаешься упоительными сомнениями, а на самом ли деле к тебе пришла любовь! Эти мысли то и дело проносятся у меня в голове, пока мы самозабвенно любим друг друга почти всю ночь напролет, почти до самого рассвета, пока наконец я вообще ни о чем не думаю, целиком отдавшись во власть эмоций, – все равно за мной никто не следит, никто не видит, что происходит, я сам решаю, что делать. Я весь, без остатка отдаюсь ей, как и она мне, всем телом откликаясь на мои ласки.
Она изумительно хороша в постели, да, она знает толк в любви, я понял это еще в тот, первый раз, когда мы спали вместе, но дело не только в этом, киска у нее все время мокрая, любовь ко мне и секс слились в ней воедино. Она жаждет доставлять мне наслаждение, дарить мне свою любовь. Мы с ней – прекрасная пара, наши тела льнут друг к другу, ее груди и киска тесно прижимаются к моей груди и члену, мы не перестаем целовать друг друга, наши ноги переплелись. От нее исходит аромат, который меня безмерно возбуждает, – не только от киски, но и от всего ее тела: подмышек, ног, впадин под грудями, ступней, ладоней, пальцев рун, пальцев ног. Я ласкаю ей влагалище, целую, потом она ласкает мне член, мы трахаемся, потом отдыхаем, всем телом прижавшись друг к другу, потом касаемся друг друга, начинаем легкие поглаживания, целуемся – и все повторяется заново.
Я и представить себе не мог, что нам будет так хорошо. В жизни все оказывается куда лучше, чем в мечтах.
В три часа мы просим по телефону принести в номер бутылку шампанского – «Дом Периньон», 175 долларов. Она расписывается на квитанции, мальчишка-коридорный, заступивший в ночное дежурство, получает от нее щедрые чаевые, к тому же у него встает член, он даже не пытается скрыть бугорок, вздувшийся на брюках, когда она, сидя по-турецки на кровати, расписывается на чеке, накинув поверх себя простыню, которая почти ничего не скрывает, смеясь после того, как он, пятясь, выходит из номера (не сводя с нее глаз), над тем, как у нее в фирме отнесутся к тому, что она включит эту цифру в отчет о расходах за время командировки. Мы пьем шампанское прямо из бутылки, поглядывая на телевизор, где тоже любовь, – показывают «Грозовой перевал». На душе у меня неспокойно, ну хватит, наверное, мы приглянулись какому-нибудь ангелу на небесах! Наверное, все ниспослано нам свыше – этот вечер, этот день, эта ночь.
Мы трахаемся еще раз, потом медленно засыпаем, ее рука нежно сжимает мне член и яички.
– Просыпайся, Уилл! – нараспев говорит она. – Кофе уже готов.
– И не собираюсь.
Не открывая глаз, я шарю рукой по кровати. Как это у человека, который и спал-то всего часа два, может быть такой веселый голос? Она отводит мою руку в сторону и сдергивает простыню.
– Ложись обратно, Мэри-Лу. Мы еще не занимались любовью сегодня утром. – Я слышу собственный голос – как у малыша, которому захотелось еще два пончика, облитых шоколадом, и который не хочет довольствоваться тем, что ему уже дали. Я хочу съесть все, все, что только есть в кондитерской.
– Ах ты, жадина! Мы с тобой уже занимались любовью в четыре утра, – напоминает она, как будто я об этом забыл.
– На улице было темно, поэтому, строго говоря, была еще ночь. Впрочем, разве тебе не все равно?
– Нет, не все равно, потому что утром у меня запланирована встреча. Рано утром.
– Ну так отмени ее.
– Рада бы, но не могу.
Я открываю глаза и приподнимаюсь, оперевшись на локоть. По тому, как она одета, я вижу, что она уже настроилась на работу.
– Ты прекрасно выглядишь. Даже когда одета.
– Спасибо. Ты тоже. Даже когда не одет. – Она присаживается на край кровати. – Но тебе пора бы уже и вставать.
– Не могу.
– Почему?
– Есть одно затруднение. – Я показываю пальцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146