Если что и нравится мне во Фрэнке, так это то, что ты совершенно точно знаешь, как вести себя с ним.
– И когда моим подзащитным собираются предъявить обвинение? – спрашиваю я у Робертсона, сразу переходя к цели своего визита.
Он сидит за столом, откинувшись на спинку кресла, с видом стройного, белокурого Будды, и, прищурившись, пристально меня рассматривает.
– Когда у меня будет в чем их обвинить, – спокойно отвечает он.
– И когда же сие произойдет, скажите на милость? – спрашиваю я, жалея, что он оказался таким смышленым. Их не могут выпустить под залог, пока не предъявят обвинение, а он может ходатайствовать об отказе в освобождении под залог – новый уголовный кодекс позволяет это делать, особенно когда речь идет о преступлении, караемом смертной казнью, а у ответчиков темное прошлое и дурная репутация. И того и другого у моих орлов предостаточно.
– Но, – говорит он, подаваясь вперед, – по закону это должно произойти довольно скоро. Если только я не уговорю судью в необходимости отсрочки, – добавляет он.
Иными словами, если к тому времени он не будет располагать достаточным количеством неопровержимых улик, чтобы представить их на рассмотрение большого жюри.
– Ты играешь не по правилам, Джон.
– Чьим правилам?
– Как насчет штата Нью-Мексико?
– По-моему, рановато говорить, что я играю не по правилам, ведь игра только началась, а, Уилл?
– Хочу просто выяснить, как выглядит расклад. – Я смотрю на Моузби. С его лица, как всегда, не сходит ухмылка, и он широко улыбается мне.
– А вот как! По-моему, эти ублюдки виновны, Уилл, – поворачивается он ко мне. – Нутром чую. И сделаю все возможное, чтобы раздобыть улики, которые докажут, что я прав.
– А я своим нутром чую прямо противоположное, – говорю я, чувствуя, что меня буквально выворачивает наизнанку.
– Отлично. Но предупреждаю – в этом деле я буду лезть из кожи вон, – говорит Робертсон. – Надеюсь, Фрэнк окажется на высоте, а я буду в зале суда, особенно во время заключительной речи. Черт возьми, Уилл, это их рук дело! Я уверен. И, пока ты не докажешь обратное, ничто меня в этом не переубедит.
– Ты хочешь сказать, что они виновны, пока не будет доказано обратное.
– Суд над ними будет объективным.
– Надеюсь.
Сначала Энди, теперь он. Славное утречко у меня выдалось.
– И не забудь, Уилл, в просьбе об освобождении под залог может быть отказано, когда речь идет о преступлении, караемом смертной казнью. Обычно так и бывает.
Этот ублюдок читает мои мысли.
– Желаю удачи, – вставляет он. – Она будет нужна тебе... все это время.
– И пусть победит сильнейший, – подхватывает Моузби.
Ах ты, засранец! Я невольно усмехаюсь.
– В этом деле исход ясен заранее, – отвечаю я.
15
Фрэнк Моузби сидит в баре «Рамада», сбоку от скоростной автострады, в компании Луиса Санчеса и Джесси Гомеса. Санчес и Гомес – старшие помощники окружного шерифа. Им поручено заниматься этим делом: Моузби попросил, чтобы прислали именно их. Каждый свыше двадцати лет отработал в полиции, у обоих нет иллюзий насчет благородства уголовного судопроизводства, напротив, законы эту парочку только раздражают – если обстоятельства позволяют, их можно соблюдать, но в случае необходимости можно и обойти. Это не значит, что они проходимцы, просто они знают свое дело.
Сейчас они свободны от дежурства, заказали себе пива, прикупили к нему в баре орешки. Моузби из напитков предпочел пепси, это хорошо для похудения, вера запрещает ему употреблять спиртное. Гомес одну за другой курит сигареты – привычка, усвоенная еще в армии. Он не сводит глаз с официантки – пышнотелой дамочки, которой, как он прикинул, наверное, немногим за сорок. Ему вообще нравятся бабенки с пышными формами, а эта классно выглядит в наряде, который сейчас носят все: туфли на высоких каблуках, старомодные черные простроченные чулки из крученой сетки, мини-юбка, крестьянская блузка с низким вырезом. Он посидит еще немного, потом извинится, сказав, что ему нужно в сортир, чтобы выяснить, когда она заканчивает работу. С того места, где он сидит, никаких колец у нее на пальцах не видать.
– Ничего себе рыбку ты подцепил, а? – говорит Санчес. – Ни дать ни взять барракуда.
– Да тут целая стая акул, – вторит Моузби.
– Теперь дело за тем, чтобы вытащить их на бережок. – Внимание Гомеса снова возвращается туда, куда следует.
Моузби одобрительно кивает. Он залпом допивает пепси и, катая во рту кубик льда, жует его с громким хрустом. В уголках губ у него выступает слюна. Он поднимает пустой бокал высоко над головой. Вот свинья, думает Гомес. В этом парне шиком и не пахнет. А ведь какой-то сучке приходится ублажать этого ублюдка. Интересно, мелькает у него праздная мысль, что представляет собой жена Моузби? Моей официанточке и в подметки не годится, это уж точно!
– Принести еще? – Она стоит рядом, глядя на них сверху вниз. Он поднимает на нее глаза. Сиськи того и гляди вывалятся из блузки, черт побери, ну и лакомый кусочек! Она улыбается, видно, что он ей нравится. Многим из этих штучек он нравится, здесь он на виду.
– А ты думаешь, я руну поднял, чтобы поменьше потело под мышками? – спрашивает Моузби. Над такими сомнительными шуточками никто, кроме него самого, не смеется. Она моргает, Гомес морщится. Перехватив ее взгляд, он заговорщически подмигивает: мы же с тобой знаем, что он дерьмо. Она улыбается в ответ. Он ненароком убирает руну со спинки кабины, и она как бы случайно касается ее икры. Она не отстраняется. Он водит пальцами по шву чулка. Она сжимает губы, чтобы не застонать.
– Обождите, сейчас я принесу. – И удаляется, покачивая бедрами.
– Вы этим и займетесь. Оба. По-моему, только вам по силам раскопать что-нибудь такое, что можно будет пришить этим подонкам. – Моузби с хрустом жует кубик льда.
– Правильно, – непринужденно подтверждает Санчес. – Если есть хоть какие-то улики, мы их раскопаем.
Закуривая очередную сигарету, Гомес выпускает колечко дыма, и оно уплывает под потолок, обшитый балками под дерево. – Как по-твоему, улики есть? Почему ты их держишь?
– Так хочет Робертсон, – честно отвечает Моузби. – Было совершено действительно жуткое преступление, а они в это время были в городе.
Кто-то ударом кулака врубил музыкальный автомат, и тот заиграл «Дешевый романс».
– Значит, не обошлось без политики, – кисло отзывается Гомес. Ему это не по душе, выходит, все просто на уши встанут, силясь раскопать что-нибудь на этих рокеров, да поскорее, даже если улик против них будет кот наплакал. Если эти улики вообще удастся раздобыть.
– В какой-то мере, – соглашается Моузби. – Пока не удалось обнаружить ничего конкретного, указывающего на связь жертвы с этими рокерами. Судя по досье, это их рук дело, а досье, как правило, не ошибается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– И когда моим подзащитным собираются предъявить обвинение? – спрашиваю я у Робертсона, сразу переходя к цели своего визита.
Он сидит за столом, откинувшись на спинку кресла, с видом стройного, белокурого Будды, и, прищурившись, пристально меня рассматривает.
– Когда у меня будет в чем их обвинить, – спокойно отвечает он.
– И когда же сие произойдет, скажите на милость? – спрашиваю я, жалея, что он оказался таким смышленым. Их не могут выпустить под залог, пока не предъявят обвинение, а он может ходатайствовать об отказе в освобождении под залог – новый уголовный кодекс позволяет это делать, особенно когда речь идет о преступлении, караемом смертной казнью, а у ответчиков темное прошлое и дурная репутация. И того и другого у моих орлов предостаточно.
– Но, – говорит он, подаваясь вперед, – по закону это должно произойти довольно скоро. Если только я не уговорю судью в необходимости отсрочки, – добавляет он.
Иными словами, если к тому времени он не будет располагать достаточным количеством неопровержимых улик, чтобы представить их на рассмотрение большого жюри.
– Ты играешь не по правилам, Джон.
– Чьим правилам?
– Как насчет штата Нью-Мексико?
– По-моему, рановато говорить, что я играю не по правилам, ведь игра только началась, а, Уилл?
– Хочу просто выяснить, как выглядит расклад. – Я смотрю на Моузби. С его лица, как всегда, не сходит ухмылка, и он широко улыбается мне.
– А вот как! По-моему, эти ублюдки виновны, Уилл, – поворачивается он ко мне. – Нутром чую. И сделаю все возможное, чтобы раздобыть улики, которые докажут, что я прав.
– А я своим нутром чую прямо противоположное, – говорю я, чувствуя, что меня буквально выворачивает наизнанку.
– Отлично. Но предупреждаю – в этом деле я буду лезть из кожи вон, – говорит Робертсон. – Надеюсь, Фрэнк окажется на высоте, а я буду в зале суда, особенно во время заключительной речи. Черт возьми, Уилл, это их рук дело! Я уверен. И, пока ты не докажешь обратное, ничто меня в этом не переубедит.
– Ты хочешь сказать, что они виновны, пока не будет доказано обратное.
– Суд над ними будет объективным.
– Надеюсь.
Сначала Энди, теперь он. Славное утречко у меня выдалось.
– И не забудь, Уилл, в просьбе об освобождении под залог может быть отказано, когда речь идет о преступлении, караемом смертной казнью. Обычно так и бывает.
Этот ублюдок читает мои мысли.
– Желаю удачи, – вставляет он. – Она будет нужна тебе... все это время.
– И пусть победит сильнейший, – подхватывает Моузби.
Ах ты, засранец! Я невольно усмехаюсь.
– В этом деле исход ясен заранее, – отвечаю я.
15
Фрэнк Моузби сидит в баре «Рамада», сбоку от скоростной автострады, в компании Луиса Санчеса и Джесси Гомеса. Санчес и Гомес – старшие помощники окружного шерифа. Им поручено заниматься этим делом: Моузби попросил, чтобы прислали именно их. Каждый свыше двадцати лет отработал в полиции, у обоих нет иллюзий насчет благородства уголовного судопроизводства, напротив, законы эту парочку только раздражают – если обстоятельства позволяют, их можно соблюдать, но в случае необходимости можно и обойти. Это не значит, что они проходимцы, просто они знают свое дело.
Сейчас они свободны от дежурства, заказали себе пива, прикупили к нему в баре орешки. Моузби из напитков предпочел пепси, это хорошо для похудения, вера запрещает ему употреблять спиртное. Гомес одну за другой курит сигареты – привычка, усвоенная еще в армии. Он не сводит глаз с официантки – пышнотелой дамочки, которой, как он прикинул, наверное, немногим за сорок. Ему вообще нравятся бабенки с пышными формами, а эта классно выглядит в наряде, который сейчас носят все: туфли на высоких каблуках, старомодные черные простроченные чулки из крученой сетки, мини-юбка, крестьянская блузка с низким вырезом. Он посидит еще немного, потом извинится, сказав, что ему нужно в сортир, чтобы выяснить, когда она заканчивает работу. С того места, где он сидит, никаких колец у нее на пальцах не видать.
– Ничего себе рыбку ты подцепил, а? – говорит Санчес. – Ни дать ни взять барракуда.
– Да тут целая стая акул, – вторит Моузби.
– Теперь дело за тем, чтобы вытащить их на бережок. – Внимание Гомеса снова возвращается туда, куда следует.
Моузби одобрительно кивает. Он залпом допивает пепси и, катая во рту кубик льда, жует его с громким хрустом. В уголках губ у него выступает слюна. Он поднимает пустой бокал высоко над головой. Вот свинья, думает Гомес. В этом парне шиком и не пахнет. А ведь какой-то сучке приходится ублажать этого ублюдка. Интересно, мелькает у него праздная мысль, что представляет собой жена Моузби? Моей официанточке и в подметки не годится, это уж точно!
– Принести еще? – Она стоит рядом, глядя на них сверху вниз. Он поднимает на нее глаза. Сиськи того и гляди вывалятся из блузки, черт побери, ну и лакомый кусочек! Она улыбается, видно, что он ей нравится. Многим из этих штучек он нравится, здесь он на виду.
– А ты думаешь, я руну поднял, чтобы поменьше потело под мышками? – спрашивает Моузби. Над такими сомнительными шуточками никто, кроме него самого, не смеется. Она моргает, Гомес морщится. Перехватив ее взгляд, он заговорщически подмигивает: мы же с тобой знаем, что он дерьмо. Она улыбается в ответ. Он ненароком убирает руну со спинки кабины, и она как бы случайно касается ее икры. Она не отстраняется. Он водит пальцами по шву чулка. Она сжимает губы, чтобы не застонать.
– Обождите, сейчас я принесу. – И удаляется, покачивая бедрами.
– Вы этим и займетесь. Оба. По-моему, только вам по силам раскопать что-нибудь такое, что можно будет пришить этим подонкам. – Моузби с хрустом жует кубик льда.
– Правильно, – непринужденно подтверждает Санчес. – Если есть хоть какие-то улики, мы их раскопаем.
Закуривая очередную сигарету, Гомес выпускает колечко дыма, и оно уплывает под потолок, обшитый балками под дерево. – Как по-твоему, улики есть? Почему ты их держишь?
– Так хочет Робертсон, – честно отвечает Моузби. – Было совершено действительно жуткое преступление, а они в это время были в городе.
Кто-то ударом кулака врубил музыкальный автомат, и тот заиграл «Дешевый романс».
– Значит, не обошлось без политики, – кисло отзывается Гомес. Ему это не по душе, выходит, все просто на уши встанут, силясь раскопать что-нибудь на этих рокеров, да поскорее, даже если улик против них будет кот наплакал. Если эти улики вообще удастся раздобыть.
– В какой-то мере, – соглашается Моузби. – Пока не удалось обнаружить ничего конкретного, указывающего на связь жертвы с этими рокерами. Судя по досье, это их рук дело, а досье, как правило, не ошибается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146