Впрочем, тут тоже. Такое ощущение, что все чувства атрофировались.
Все ушли, мы остаемся вдвоем с Мэри-Лу. Она то ли обнимает меня, то ли прижимается ко мне.
– Мы сделали все, что могли.
– Слабое утешение.
– Пойдем. Уже пора.
Она берет меня за руку.
– Не сейчас. Мне нужно посидеть еще немного. Пожалуйста.
Она понимающе кивает.
– Ты будешь составлять апелляцию?
– Да.
– Сам?
– Наверное. Так или иначе, теперь это пустая формальность, хоть тут повезло.
– Тебе помочь?
Я пожимаю плечами. Даже не знаю, что сказать.
Она выпрямляется, берет портфель.
– Ты знаешь, как меня найти.
Я киваю.
Она хочет еще что-то сказать, но, передумав, поворачивается и уходит, стук ее каблучков гулко разносится в опустевшем зале.
Уже темно, когда я наконец выхожу на улицу. Вокруг – ни души, журналисты обхаживают победителя. Я сажусь в машину и еду домой. Сегодня вечером повода для веселья нет, если он и есть, то скорее для траура. И в том и в другом случае я напьюсь так, что уже не смогу вспомнить, зачем я это делаю.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Я сижу в баре аэропорта в Альбукерке и жду, когда объявят посадку на мой рейс. Из радиоприемника, стоящего в глубине, доносится попурри из любимых моих рождественских песенок: «Про бабку, которая попала под оленя», «Санта-Клаус и его старуха» в исполнении «Чич энд Чонг», «Рок с бубенцами». Через полчаса я с подарками вылетаю в Сиэтл. Рождество в незнакомом городе, с дочерью, которая живет уже в новой квартире.
Я лечу туда в первый раз. Можно было бы пригласить ее к себе на каникулы, ведь мы с Патрицией договаривались в том числе и об этом, но мне кажется, что не следует гонять Клаудию туда-сюда, словно пешку. Пусть побудет и со мной и с матерью, привыкая к своему новому окружению. Это не так-то просто.
Я перехватываю взгляд бармена, делаю ему знак. Еще одну. Хосе Куэрво, я с тобой дружу. Хотя на самом деле этого парня зовут Джонни Уокер. Один черт!
Прошедшие два месяца были, мягко говоря, погаными. На следующей неделе после того, как был оглашен приговор, я получил итоговое постановление суда, занимавшегося расторжением нашего брака. Холли обобрала меня до нитки: дом, вся мебель, ее машина, большая часть денег с нашего общего счета в банке – словом, все подчистую. Твое – это мое, а мое – это тоже мое. Ну и черт с ней, мне было наплевать, если честно, даже легче на душе стало! С прошлым покончено, о нем мне больше ничто не напоминает.
Я не стал платить ей алименты: она работает, руководит картинной галереей, неплохо зарабатывает. Детей у нас не было, она была вечно «не готова». Слава Богу, задним числом думаю я, от одного-то, которого приходится делить на двоих, взвоешь! Она снова взяла девичью фамилию, собирается продать дом и махнуть в Таос. Меня это вполне устраивает, по мне, так больше никогда ее не видеть!
Неделю спустя другой сюрприз преподнесли мне Энди с Фредом. Они все решили уже давно, может, в тот самый день, когда заставили уйти в отпуск за свой счет. Если бы я выиграл дело, они могли бы передумать.
Но я его проиграл.
Мы старательно делаем вид, что расстаемся, как и подобает друзьям, которые, мол, просто разошлись во взглядах на то, по какому пути следует развиваться нашей адвокатской конторе. Разрыв обошелся им в двести тысяч долларов, но эта сумма подлежит выплате в рассрочку сроком на пять лет, так что в конечном счете она ненамного превысит мои служебные расходы.
Некоторые из клиентов ушли со мной вместе. Фред начал было ворчать, что, мол, неплохо бы ограничить начавшийся отток, но клиенты поступили так исключительно по собственному желанию, сам я помалкивал. В глубине души, конечно, я был рад. Сьюзен тоже ушла вместе со мной.
С голоду я не умру, к тому же у меня будет довольно много работы, чтобы не заниматься самокопанием и не растравлять душу, норовя вызвать жалость к самому себе.
По крайней мере, я утер нос Холли. Не так, как хотелось, но, если неудачи следуют одна за другой, любая победа приятна на вкус, даже если для того, чтобы ощутить его, приходится съесть целую тонну дерьма. От продажи дома она не выручит ни единого цента, вот если бы переезд состоялся двумя неделями раньше, она бы положила себе на счет лишнюю сотню тысяч долларов. Когда она об этом узнает, то наверняка подумает, что ее надули и подставили. Ну разве это не плохо, черт побери? Как я уже говорил, была бы победа, а как она достигается – дело десятое.
Фред хотел показать мне на дверь, зная, что впереди у меня напряженные дни, связанные с разводом. Энди не позволил ему это сделать. Как только избавлюсь от ненависти к этим ублюдкам, у которых, как оказалось, кишка тонка, надо будет когда-нибудь поблагодарить его.
Вообще-то, я уже избавился, в тот первый день, когда меня попросили вон, бросив на произвол судьбы, а теперь все оформили, как полагается. Я не хочу им зла, у нас было много хорошего в то время, когда мы только начинали.
Мэри-Лу позвонила мне сразу, как только обо всем узнала. Голос у нее был встревоженный, чувствовалось, что она по-настоящему расстроена. С тобой обошлись страшно несправедливо, сказала она, как бы невольно давая понять, что на мне можно ставить крест. Как будто это не происходит каждый божий день. Если на тебе крест ставить еще рано, с тобой таким голосом говорить не станут, правда же?
Мы встретились, чтобы вместе выпить, и она смогла воочию убедиться, что я в полном порядке. Она еще хотела отвезти меня домой и начать за мной ухаживать. Стараясь говорить как можно вежливее и мягче, я отказался.
Причина проста: если бы я поехал к ней домой, то уехать уже не смог бы. Мы принялись бы ворковать, как голубки, и дело кончилось бы тем, что она стала потакать любому желанию такого типа, как я. Мы стали бы и завтракать, и ужинать вместе, даже после изнурительного рабочего дня она в два счета может приготовить что-нибудь такое, что пальчики оближешь, или уединяться в романтической обстановке в каком-нибудь тихом ресторанчике.
Мы по-настоящему влюбились бы друг в друга. А я не могу влюбляться. Черт побери, у меня и так на душе кошки скребут, а тут еще это! Мне нужно время, чтобы прийти в себя, нужно, подсказывает внутренний голос, разобраться в себе. У меня такое ощущение, будто на меня все смотрят, все меня жалеют, причем я уверен, что так оно и есть. А я не хочу с этого начинать отношения с женщиной. К тому же в самых дальних уголках подсознания, где, как на маленьком чердаке, у меня хранятся обиды, аккуратно свернутые, словно кипы старых газет, притаилась жгучая неприязнь ко всем женщинам, всколыхнувшаяся сейчас из-за Холли и всего того, чего мне стоила женитьба на ней, – ведь я тоже любил ее когда-то. Мэри-Лу не должна нести этот крест. Когда такое ощущение пройдет, а для этого понадобится время, я буду думать о том, чтобы снова завязать отношения с женщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Все ушли, мы остаемся вдвоем с Мэри-Лу. Она то ли обнимает меня, то ли прижимается ко мне.
– Мы сделали все, что могли.
– Слабое утешение.
– Пойдем. Уже пора.
Она берет меня за руку.
– Не сейчас. Мне нужно посидеть еще немного. Пожалуйста.
Она понимающе кивает.
– Ты будешь составлять апелляцию?
– Да.
– Сам?
– Наверное. Так или иначе, теперь это пустая формальность, хоть тут повезло.
– Тебе помочь?
Я пожимаю плечами. Даже не знаю, что сказать.
Она выпрямляется, берет портфель.
– Ты знаешь, как меня найти.
Я киваю.
Она хочет еще что-то сказать, но, передумав, поворачивается и уходит, стук ее каблучков гулко разносится в опустевшем зале.
Уже темно, когда я наконец выхожу на улицу. Вокруг – ни души, журналисты обхаживают победителя. Я сажусь в машину и еду домой. Сегодня вечером повода для веселья нет, если он и есть, то скорее для траура. И в том и в другом случае я напьюсь так, что уже не смогу вспомнить, зачем я это делаю.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Я сижу в баре аэропорта в Альбукерке и жду, когда объявят посадку на мой рейс. Из радиоприемника, стоящего в глубине, доносится попурри из любимых моих рождественских песенок: «Про бабку, которая попала под оленя», «Санта-Клаус и его старуха» в исполнении «Чич энд Чонг», «Рок с бубенцами». Через полчаса я с подарками вылетаю в Сиэтл. Рождество в незнакомом городе, с дочерью, которая живет уже в новой квартире.
Я лечу туда в первый раз. Можно было бы пригласить ее к себе на каникулы, ведь мы с Патрицией договаривались в том числе и об этом, но мне кажется, что не следует гонять Клаудию туда-сюда, словно пешку. Пусть побудет и со мной и с матерью, привыкая к своему новому окружению. Это не так-то просто.
Я перехватываю взгляд бармена, делаю ему знак. Еще одну. Хосе Куэрво, я с тобой дружу. Хотя на самом деле этого парня зовут Джонни Уокер. Один черт!
Прошедшие два месяца были, мягко говоря, погаными. На следующей неделе после того, как был оглашен приговор, я получил итоговое постановление суда, занимавшегося расторжением нашего брака. Холли обобрала меня до нитки: дом, вся мебель, ее машина, большая часть денег с нашего общего счета в банке – словом, все подчистую. Твое – это мое, а мое – это тоже мое. Ну и черт с ней, мне было наплевать, если честно, даже легче на душе стало! С прошлым покончено, о нем мне больше ничто не напоминает.
Я не стал платить ей алименты: она работает, руководит картинной галереей, неплохо зарабатывает. Детей у нас не было, она была вечно «не готова». Слава Богу, задним числом думаю я, от одного-то, которого приходится делить на двоих, взвоешь! Она снова взяла девичью фамилию, собирается продать дом и махнуть в Таос. Меня это вполне устраивает, по мне, так больше никогда ее не видеть!
Неделю спустя другой сюрприз преподнесли мне Энди с Фредом. Они все решили уже давно, может, в тот самый день, когда заставили уйти в отпуск за свой счет. Если бы я выиграл дело, они могли бы передумать.
Но я его проиграл.
Мы старательно делаем вид, что расстаемся, как и подобает друзьям, которые, мол, просто разошлись во взглядах на то, по какому пути следует развиваться нашей адвокатской конторе. Разрыв обошелся им в двести тысяч долларов, но эта сумма подлежит выплате в рассрочку сроком на пять лет, так что в конечном счете она ненамного превысит мои служебные расходы.
Некоторые из клиентов ушли со мной вместе. Фред начал было ворчать, что, мол, неплохо бы ограничить начавшийся отток, но клиенты поступили так исключительно по собственному желанию, сам я помалкивал. В глубине души, конечно, я был рад. Сьюзен тоже ушла вместе со мной.
С голоду я не умру, к тому же у меня будет довольно много работы, чтобы не заниматься самокопанием и не растравлять душу, норовя вызвать жалость к самому себе.
По крайней мере, я утер нос Холли. Не так, как хотелось, но, если неудачи следуют одна за другой, любая победа приятна на вкус, даже если для того, чтобы ощутить его, приходится съесть целую тонну дерьма. От продажи дома она не выручит ни единого цента, вот если бы переезд состоялся двумя неделями раньше, она бы положила себе на счет лишнюю сотню тысяч долларов. Когда она об этом узнает, то наверняка подумает, что ее надули и подставили. Ну разве это не плохо, черт побери? Как я уже говорил, была бы победа, а как она достигается – дело десятое.
Фред хотел показать мне на дверь, зная, что впереди у меня напряженные дни, связанные с разводом. Энди не позволил ему это сделать. Как только избавлюсь от ненависти к этим ублюдкам, у которых, как оказалось, кишка тонка, надо будет когда-нибудь поблагодарить его.
Вообще-то, я уже избавился, в тот первый день, когда меня попросили вон, бросив на произвол судьбы, а теперь все оформили, как полагается. Я не хочу им зла, у нас было много хорошего в то время, когда мы только начинали.
Мэри-Лу позвонила мне сразу, как только обо всем узнала. Голос у нее был встревоженный, чувствовалось, что она по-настоящему расстроена. С тобой обошлись страшно несправедливо, сказала она, как бы невольно давая понять, что на мне можно ставить крест. Как будто это не происходит каждый божий день. Если на тебе крест ставить еще рано, с тобой таким голосом говорить не станут, правда же?
Мы встретились, чтобы вместе выпить, и она смогла воочию убедиться, что я в полном порядке. Она еще хотела отвезти меня домой и начать за мной ухаживать. Стараясь говорить как можно вежливее и мягче, я отказался.
Причина проста: если бы я поехал к ней домой, то уехать уже не смог бы. Мы принялись бы ворковать, как голубки, и дело кончилось бы тем, что она стала потакать любому желанию такого типа, как я. Мы стали бы и завтракать, и ужинать вместе, даже после изнурительного рабочего дня она в два счета может приготовить что-нибудь такое, что пальчики оближешь, или уединяться в романтической обстановке в каком-нибудь тихом ресторанчике.
Мы по-настоящему влюбились бы друг в друга. А я не могу влюбляться. Черт побери, у меня и так на душе кошки скребут, а тут еще это! Мне нужно время, чтобы прийти в себя, нужно, подсказывает внутренний голос, разобраться в себе. У меня такое ощущение, будто на меня все смотрят, все меня жалеют, причем я уверен, что так оно и есть. А я не хочу с этого начинать отношения с женщиной. К тому же в самых дальних уголках подсознания, где, как на маленьком чердаке, у меня хранятся обиды, аккуратно свернутые, словно кипы старых газет, притаилась жгучая неприязнь ко всем женщинам, всколыхнувшаяся сейчас из-за Холли и всего того, чего мне стоила женитьба на ней, – ведь я тоже любил ее когда-то. Мэри-Лу не должна нести этот крест. Когда такое ощущение пройдет, а для этого понадобится время, я буду думать о том, чтобы снова завязать отношения с женщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146