И все же в концертном зале голос звучал. Ля Флоренц пищал до тех пор, пока не произошла ошибка, но ошиблось не его сопрано, а музыкант. Случившееся взволновало публику. Нота – вернее, ее жалкое подобие – вылетела из какого-то духового инструмента, произведя неприличный звук, который по своей неприличности сравнился бы с пуком на похоронах. Неуклюжий звук, звук, который трудно забыть, звук, очень похожий на естественную человеческую реакцию.
Слушатели покачали головами и отшатнулись в своих креслах, будто повстречались с бешеной собакой или сборщиком налогов. Клод сделал все наоборот. Он потянулся к оркестровой яме. Чтобы продвинуться как можно дальше, он схватился за морду горгульи, вырезанной из колонны. Для него было важно проследить источник нового и крайне интересного звука. Во время антракта юноша наблюдал, как музыканты ухаживают за своими инструментами. Из валторны выдували слюну, гобой чистили павлиньим пером, платочком и шомполом, делая паузы для того, чтобы смочить язычок. Последнее действие, смачивание язычка, производило звук, которого Клод раньше никогда не слышал. Два новых звука за один вечер!!! Для Клода сольный концерт Ля Флоренца обернулся настоящим триумфом.
Антракт закончился, и музыканты, не обремененные пением Ля Флоренца, заиграли серенаду. Это был Моцарт. Они осторожно исполняли произведение, стараясь не допустить появления еще одной фальшивой ноты. Когда музыканты достигли финального рондо, играя его оживленно и весело, Клод достал из кармана клочок бумаги, на которой хотел записать свои наблюдения. Александра остановила его, вырвав из рук карандаш. Он сбился и не смог отметить звуки.
После концерта парочка впервые поссорилась. Клод старался объяснить, насколько важно для него записывать наблюдения, однако Александра не желала слушать.
– Я не ожидала такого от моего Херувимчика.
– Я не твой Херувимчик!!! – сказал Клод.
Он разозлился не из-за упрека в плохих манерах, а из-за того, что на его идеи не обращают внимания. Юноша давно хотел рассказать о своей беде и все-таки, сделав это, изумился.
– Исследования звуков – это единственное, что у меня есть! Остальное, кроме тебя, – добавил Клод, – ничего не стоит.
Александра оценила последнюю фразу. Она почувствовала волнение Клода и постаралась утешить:
– Пойдем отсюда, давай будем вместе проводить исследования, только в интимной обстановке! Я уверена, мы сможем воспроизвести не менее интересные звуки и сами! – Она вытянула из-под платья маленький колокольчик, зажатый между ее грудями, и дважды позвонила.
Они вернулись в ее спальню и разыграли – Клод неохотно, Александра ревностно – историю влюбленной аббатисы. Оба строго придерживались сюжета, за одним упущением: аббатиса сбрасывала свое одеяние, а мадам Хугон – нет. Они занимались любовью три раза в ту ночь, но это была механическая любовь. Не та плавная и изящная механика, каковой Клод ее видел, – их движения скорее походили на тугие фрикции, заставлявшие двигаться его ранние ожившие картинки. После суматошной возни, каждый раз, когда Александра приближалась к высшей точке наслаждения, она начинала бормотать ласкательные прозвища, которые так не нравились Клоду: «Мой маленький крестьянский мальчик, мой Херувимчик!»
Сексуальные контакты всегда проясняли сознание Клода. Минуты после жарких объятий дарили ему необыкновенную ясность и силу мысли, способность поднять вопросы, о которых в остальное время он предпочитал молчать. Поэтому, когда все закончилось, Клод сказал:
– Мне не нравятся прозвища, которыми ты меня называешь.
– Прости, мой маленький.
– Если тебе так уж хочется называть меня уменьшительными именами, я бы предпочел, чтобы они были связаны с механикой или с чем-то еще, касающимся моих интересов.
Успокоенная занятиями любовью, Александра приняла предложение. После этого они заговорили нежно, и Клод старался рассказать ей о своих стремлениях:
– Жаль, что ты так и не услышала моей лекции. После нее ты бы ясно представила все, что мне нравится.
– Ты еще хочешь прочитать эту лекцию?
Клод кивнул.
– Тогда ты ее прочитаешь. Я все улажу с твоим учителем.
33
Немного усилий и крупная сумма денег – вот все, что понадобилось, чтобы дать Клоду возможность проявить себя и рассказать о своих мечтах. Продавец книг справедливо заключил, что, пока любовная связь между патронессой и его учеником угрожает его контролю над Клодом, бросать мадам Хугон вызов – значит, рисковать прибыльным предприятием. Через две недели после обещания Александры все уладить Клод стоял в читальном зале, расставляя инструменты. Он прикатил деревянную «юную леди» в комнату и вложил ей в руки стопку инструкций, горшки с неизвестной жидкостью, кусочки проволоки и стекла, а также механизм с загадочными функциями. На ее остов Клод повесил шарманку, одолженную у уличного музыканта.
Плюмо, как обычно, прибыл раньше остальных гостей и смог употребить не меньше трех стаканов неразбавленного бренди перед тем, как Ливре заказал крепленого вина, «раскрепощенного» водой. Журналист сказал Клоду, что с радостью будет задавать нужные вопросы в нужное время, однако юноша отказался от этой услуги.
Граф Корбрейский, богатый аристократ с непонятными научными воззрениями, прибыл сразу после господина Куртюа, немца и владельца паноптикума. Куртюа все время жаловался. Вот уже в третий раз за месяц один из посетителей проносил раскаленную кочергу и прижигал ею гениталии Людовика XVI.
– Вокруг политики поднялась какая-то суматоха, – сказал немец. – Это не предвещает ничего хорошего для королевства. Плохо, конечно, когда фигуру графа Жана-Батиста д'Эстена протыкают вилкой, но это!.. Это просто ужасно!!!
– Да, политика! – подхватил Плюмо. – Политика везде!
Куртюа продолжал говорить об уязвимости королевы:
– На ее грудь нападали уже дважды! Я вынужден приставить к ней охранника.
Граф, будучи бескорыстным роялистом, выразил крайнее негодование по этому поводу и посочувствовал отчаянному положению владельца паноптикума. Впрочем, его раздражало и кое-что другое. По дороге граф заметил, что одна из его собак прогрызла поля любимой шляпы.
Пьеро незаметно прокрался в магазин за Александрой, которая в этот раз пришла без эскорта. Все собрались, и Ливре призвал собравшихся к порядку. Он произнес равнодушную вступительную речь, которая заканчивалась такими словами: «Этот молодой человек пытает счастья в области, где у него никогда не было учителя. Прошу вас отнестись к нему с добротой, если не с уважением».
Клод встал и начал давно откладываемую лекцию о механическом воспроизведении звука.
– Насколько многим из вас известно, звуки, которые мы воспринимаем, могут быть воспроизведены различными способами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Слушатели покачали головами и отшатнулись в своих креслах, будто повстречались с бешеной собакой или сборщиком налогов. Клод сделал все наоборот. Он потянулся к оркестровой яме. Чтобы продвинуться как можно дальше, он схватился за морду горгульи, вырезанной из колонны. Для него было важно проследить источник нового и крайне интересного звука. Во время антракта юноша наблюдал, как музыканты ухаживают за своими инструментами. Из валторны выдували слюну, гобой чистили павлиньим пером, платочком и шомполом, делая паузы для того, чтобы смочить язычок. Последнее действие, смачивание язычка, производило звук, которого Клод раньше никогда не слышал. Два новых звука за один вечер!!! Для Клода сольный концерт Ля Флоренца обернулся настоящим триумфом.
Антракт закончился, и музыканты, не обремененные пением Ля Флоренца, заиграли серенаду. Это был Моцарт. Они осторожно исполняли произведение, стараясь не допустить появления еще одной фальшивой ноты. Когда музыканты достигли финального рондо, играя его оживленно и весело, Клод достал из кармана клочок бумаги, на которой хотел записать свои наблюдения. Александра остановила его, вырвав из рук карандаш. Он сбился и не смог отметить звуки.
После концерта парочка впервые поссорилась. Клод старался объяснить, насколько важно для него записывать наблюдения, однако Александра не желала слушать.
– Я не ожидала такого от моего Херувимчика.
– Я не твой Херувимчик!!! – сказал Клод.
Он разозлился не из-за упрека в плохих манерах, а из-за того, что на его идеи не обращают внимания. Юноша давно хотел рассказать о своей беде и все-таки, сделав это, изумился.
– Исследования звуков – это единственное, что у меня есть! Остальное, кроме тебя, – добавил Клод, – ничего не стоит.
Александра оценила последнюю фразу. Она почувствовала волнение Клода и постаралась утешить:
– Пойдем отсюда, давай будем вместе проводить исследования, только в интимной обстановке! Я уверена, мы сможем воспроизвести не менее интересные звуки и сами! – Она вытянула из-под платья маленький колокольчик, зажатый между ее грудями, и дважды позвонила.
Они вернулись в ее спальню и разыграли – Клод неохотно, Александра ревностно – историю влюбленной аббатисы. Оба строго придерживались сюжета, за одним упущением: аббатиса сбрасывала свое одеяние, а мадам Хугон – нет. Они занимались любовью три раза в ту ночь, но это была механическая любовь. Не та плавная и изящная механика, каковой Клод ее видел, – их движения скорее походили на тугие фрикции, заставлявшие двигаться его ранние ожившие картинки. После суматошной возни, каждый раз, когда Александра приближалась к высшей точке наслаждения, она начинала бормотать ласкательные прозвища, которые так не нравились Клоду: «Мой маленький крестьянский мальчик, мой Херувимчик!»
Сексуальные контакты всегда проясняли сознание Клода. Минуты после жарких объятий дарили ему необыкновенную ясность и силу мысли, способность поднять вопросы, о которых в остальное время он предпочитал молчать. Поэтому, когда все закончилось, Клод сказал:
– Мне не нравятся прозвища, которыми ты меня называешь.
– Прости, мой маленький.
– Если тебе так уж хочется называть меня уменьшительными именами, я бы предпочел, чтобы они были связаны с механикой или с чем-то еще, касающимся моих интересов.
Успокоенная занятиями любовью, Александра приняла предложение. После этого они заговорили нежно, и Клод старался рассказать ей о своих стремлениях:
– Жаль, что ты так и не услышала моей лекции. После нее ты бы ясно представила все, что мне нравится.
– Ты еще хочешь прочитать эту лекцию?
Клод кивнул.
– Тогда ты ее прочитаешь. Я все улажу с твоим учителем.
33
Немного усилий и крупная сумма денег – вот все, что понадобилось, чтобы дать Клоду возможность проявить себя и рассказать о своих мечтах. Продавец книг справедливо заключил, что, пока любовная связь между патронессой и его учеником угрожает его контролю над Клодом, бросать мадам Хугон вызов – значит, рисковать прибыльным предприятием. Через две недели после обещания Александры все уладить Клод стоял в читальном зале, расставляя инструменты. Он прикатил деревянную «юную леди» в комнату и вложил ей в руки стопку инструкций, горшки с неизвестной жидкостью, кусочки проволоки и стекла, а также механизм с загадочными функциями. На ее остов Клод повесил шарманку, одолженную у уличного музыканта.
Плюмо, как обычно, прибыл раньше остальных гостей и смог употребить не меньше трех стаканов неразбавленного бренди перед тем, как Ливре заказал крепленого вина, «раскрепощенного» водой. Журналист сказал Клоду, что с радостью будет задавать нужные вопросы в нужное время, однако юноша отказался от этой услуги.
Граф Корбрейский, богатый аристократ с непонятными научными воззрениями, прибыл сразу после господина Куртюа, немца и владельца паноптикума. Куртюа все время жаловался. Вот уже в третий раз за месяц один из посетителей проносил раскаленную кочергу и прижигал ею гениталии Людовика XVI.
– Вокруг политики поднялась какая-то суматоха, – сказал немец. – Это не предвещает ничего хорошего для королевства. Плохо, конечно, когда фигуру графа Жана-Батиста д'Эстена протыкают вилкой, но это!.. Это просто ужасно!!!
– Да, политика! – подхватил Плюмо. – Политика везде!
Куртюа продолжал говорить об уязвимости королевы:
– На ее грудь нападали уже дважды! Я вынужден приставить к ней охранника.
Граф, будучи бескорыстным роялистом, выразил крайнее негодование по этому поводу и посочувствовал отчаянному положению владельца паноптикума. Впрочем, его раздражало и кое-что другое. По дороге граф заметил, что одна из его собак прогрызла поля любимой шляпы.
Пьеро незаметно прокрался в магазин за Александрой, которая в этот раз пришла без эскорта. Все собрались, и Ливре призвал собравшихся к порядку. Он произнес равнодушную вступительную речь, которая заканчивалась такими словами: «Этот молодой человек пытает счастья в области, где у него никогда не было учителя. Прошу вас отнестись к нему с добротой, если не с уважением».
Клод встал и начал давно откладываемую лекцию о механическом воспроизведении звука.
– Насколько многим из вас известно, звуки, которые мы воспринимаем, могут быть воспроизведены различными способами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105